— Мало-ли что, другъ мой, не въ своемъ видѣ дѣлаешь… Самъ знаешь, что баба на грошъ выпьетъ, такъ на рубль веревокъ потребуется, чтобъ угомонить ее.
— Зачѣмъ-же такъ? Это были шутки съ вашей стороны, и намъ было очень пріятно.
— Не помню тебя, не помню. Такъ что-жъ тебѣ надо, молодецъ? — спросила сваха.
Юный приказчикъ снова поклонился и отвѣчалъ:
— Къ великой искусницѣ всѣхъ свадебныхъ дѣлъ обращаемся, такъ ужъ, знамо дѣло, пятидюймовыхъ гвоздей просить не будемъ, а будемъ просить того, чему вы самая лучшая специвалистка. Жребія солдатскаго я не вынулъ, свободный человѣкъ, такъ примите меня подъ свое покровительство, Арина Тимофеевна. Я хоть двоюродный братъ Муходавлева, а по его поступкамъ поступать не буду. Мы даже впередъ хорошимъ шелковымъ платкомъ поклонимся и будетъ оное происшествіе какъ-бы въ задатокъ вамъ.
— Невѣсту, стало быть, просишь посватать?
— Точно такъ-съ. Оное руководство и есть. Явите божескую милость и поруководствуйте въ ономъ происшествіи. А что до братана, то я ему скажу, что это даже очень низко такъ почтенную даму обижать, что вдругъ вмѣсто куницы бѣлку…
— У насъ, братъ, такъ всегда: тонешь, такъ топоръ сулишь, а вытянутъ, такъ топорища жаль. Только на посулѣ, какъ на стулѣ..
— А вотъ ужь въ нашихъ мысляхъ воображеніе совсѣмъ другое. Да я-бы, кажется, такую даму, какъ вы….
— Ну, ну, ну… Оставь… Всѣ вы передъ свадьбой какъ разглагольствуете, — перебила его сваха. — Всѣ. И ты не святой…
— Кланяюсь еще разъ. Человѣкъ я теперь свободный, какъ птица. Солдатомъ не буду… Такіе люди, Арина Тимофеевна, теперь въ цѣнѣ.
— Въ цѣнѣ-то въ цѣнѣ, да только не изъ приказчиковъ, а изъ хозяйскихъ дѣтей. Вѣдь ты въ приказчикахъ служишь?
— То-есть, я больше у моего дяденьки въ племянникахъ, такъ какъ хозяинъ нашъ двоюроднымъ дядей мнѣ приходится, но имѣю уже сдающуюся лавку на примѣтѣ, и ежели при вашемъ руководствѣ доброму дѣлу быть, при хорошей невѣстѣ съ приданымъ, то сейчасъ-же хозяиномъ сдѣлаться можно.
— Такъ, вѣдь, это на женины деньги.
— Точно такъ-съ… Но вѣдь и братанъ мой, Муходавлевъ, такимъ-же порядкомъ съ вашего руководства… Хозяевами, Арина Тимофеевна, никто не родится. И Муходавлевъ точно также…
— Не говори ты мнѣ о Муходавлевѣ! Слышать я о немъ, подлецѣ, не могу! — перебила его сваха.
— Пардонъ-съ. Какъ учтивый кавалеръ, передъ дамой молчу. Теперь мнѣ остается только кланяться. Помогите, Арина Тимофеевна. Заставьте за васъ вѣкъ Бога молить. Немногаго прошу. Намъ ежели-бы пятокъ тысячъ чистогану, да на три тряпокъ, такъ съ насъ и довольно. Люди маленькіе.
— Вишь, у тебя губа-то не дура! А у тебя у самого-то много-ли? — вотъ что ты мнѣ скажи. Много у тебя спереди, сзади и съ боковъ?
— Тетенька есть съ домомъ на Лиговкѣ, и какъ только имъ ихъ смертность придетъ…
— Ну, это пока капиталъ не великъ и, по нашему, буки называется.
— Обѣщали подмогу въ тысячу рублей. «Ты, говоритъ, мнѣ вексель на двойную сумму дашь, а какъ женишься, то и отдай тысячу съ законными процентами. Да и такъ-съ… Неужто ужъ мнѣ самому никакой цѣны нѣтъ?»
— Какая-же цѣна щелкоперу!
— Позвольте-съ… Во-первыхъ я лютюсть не пьянственная, у хозяина съ мальчиковъ живу, четвертый годъ при жалованьѣ, всегда чисто одѣмшись и за хозяиномъ триста рублей имѣю… То есть, за дяденькой… Вотъ, извольте посмотрѣть, какіе часы съ цѣпочкой себѣ скопировалъ отъ трудовъ моихъ праведныхъ. На тринадцати камняхъ ходятъ. Опять-же и физіоніомія личности у насъ не богопротивная. Явите, Арина Тимофеевна, божескую милость!
Юный приказчикъ снялъ шапку и снова поклонился.
— Да ладно, ладно… — сказала сваха.
— Такъ позвольте къ вамъ зайти въ воскресенье во время обѣдни и узнать, какой каталогъ у васъ есть на оные предметы. А послѣ Пасхи, если пожелаете меня облагодѣтельствовать, то можно и свадьбу сыграть.
— Заходи, заходи. Можетъ быть, что-нибудь и найдется на твою руку. Только ужъ теперь я ле буду такъ глупа, какъ тогда съ Мухадавлевымъ.
— И я не хочу васъ съ сумнѣніе вводить. Какъ только Богу помолимся съ невѣстой — сейчасъ вамъ отъ меня платокъ шелковый и пятьдесятъ рублей въ руки. Къ вѣнцу поѣдемъ — истинникъ отъ родителей невѣсты въ кармамъ, а вамъ второе происшествіе въ пятьдесятъ рублей въ руки. А на свадебномъ пиру ваше здоровье будемъ пить наравнѣ съ родственниками. На другой-же день — кунью муфту, которую Муходавлевъ не додалъ. Не ко времени мѣховые-то дары, — ну, да ужь надо вашу обиду утѣшить.
— Ой, надуешь! Никому я нынче не буду вѣрить въ посулы послѣ свадьбы! — воскликнула сваха.
— Тогда возьмите съ меня росписку, что вотъ, такъ и такъ, обязуюсь послѣ свадьбы съ дѣвицей такой-то кунью муфту… — предложилъ приказчикъ.
— Ну, пожалуй. А только въ это воскресенье ко мнѣ лучше не заходи. Я вотъ теперь сообразила, и оказывается, что невѣсты-то пока на твою цѣну нѣтъ.
— Поразнюхайте тогда къ слѣдующему воскресенью.
— А мнѣ къ тебѣ на квартиру прійти нельзя?
— Неловко-съ. Хозяинъ этого не любитъ. Да и здѣсь въ рынкѣ будетъ неудобно разговоры съ вами разсыпать, потому, хорошо, что теперь въ лавкѣ дяденьки нѣтъ, а случись онъ тутъ — я и разговаривать съ вами не могу. Можетъ выйти большое междоміетіе. Человѣкъ онъ подчасъ дикій…
— Ну, тогда черезъ воскресенье ко мнѣ… Квартиру мою, вѣдь, знаешь.
— Да какъ-же не знать-то! Вѣдь я по дѣлу Муходавлева два раза къ вамъ бѣгалъ.
— Только къ пустыми руками я на этотъ разъ не приходи. Я не люблю пустыхъ рукъ. Приходи съ гостинцемъ. Ну, пастилы, пряниковъ, апельсиновъ…
— Насчетъ этого дѣла будьте покойны. Я не сквалыжникъ.
— Ну, вотъ. А я тебя кофейкомъ попою. Да тебѣ, можетъ, и трехтысячную нсвѣету довольно?
— Маловато, Арина Тимофеевна.
— Сирота есть съ тремя тысячами. Другіе любятъ сиротъ.
— Сирота хуже, Арина Тимофеевна. У сироты напредки ничего быть не можетъ, а намъ такъ, чтобы и послѣ родительской смерти имѣть упованіе.
— Вишь, какъ разсуждаешь! Ну, прощай.
— Нельзя иначе, Арина Тимофеевна, человѣкъ я торговый. Желаю вамъ всего хорошаго.
Эти слова молодой приказчикъ крикнулъ ужъ вслѣдъ свахѣ.
1908
