Я отобрал у него зеленый символ золотого чистогана и пришпилил на переборку между календарем и семейной фотографией.
- Все! - сказал я, - Хватит болтать. Пошли к Олегу. Он - доктор, а мы теперь - пациенты.
* * *
Когда Олег понял суть предъявленных обвинений, он пару минут беззвучно открывал рот и интенсивно вращал указательным пальцем сначала у своего, а потом и у Сашиного виска, после чего заорал: - Вы идиоты! Это мой НЗ, а аппендиксы у меня в формалине купаются. Пить надо меньше и закусывать лучше! Кроме желтого аспирина ничего у меня теперь не получите.
Мы искренне покаялись и признали свою умственную ущербность. Доктор остыл и, даже, повеселел. Глубокомысленно заявив, что подобное излечивают подобным, он нацедил каждому по тридцать грамм, тщательно скрывая свой НЗ от посторонних глаз. В качестве закуски он высыпал на столик из огромной банки две горсти канареечного цвета шариков. "Гексавит" - прочитал я на баночной наклейке и, боясь гнева доктора, проглотил с отвращением несколько витаминок вслед за лечебной дозой спирта ужасающей противности.
* * *
Из выловленных бумажек, кроме прочего, стало известно, что по случаю какого-то американского праздника намедни на палубе проводились для развлечения гонки на электрокарах, а матрос Давыдофф оштрафован на двести долларов за нетрезвое состояние организма в служебное время. Кажется, я правильно перевел формулировку. Меня охватило чувство славянской солидарности, да и состояние организма тоже соответствовало.
Некоторые суточные планы были в нескольких экземплярах, и я решил, что без ущерба для дела могу оставить пару штук себе на память. Что я и сделал, засунув дубликаты под стопку словарей в рундук. Пока я работал, ко мне периодически заглядывали офицеры и мичмана с просьбой показать выловленные доллары. Конвертируемая валюта в Союзе находилась под запретом и каждому было интересно пощупать диковинку. Весть о чудесном явлении быстро распространилась благодаря длинному языку связиста. Последним, прибыл уполномоченный особого отдела.
-Замполит меня обскакал. Он доложил на эскадру, что ты проповедуешь чуждый образ жизни. Как это тебе удается?
Я показал Виктору пятерку и описал историю ее появления, а также живой интерес экипажа к находке.
- Да, разум ограничен, но дурь - беспредельна. Может быть, ты ему где-то на мозоль наступил?
Тут я вспомнил и рассказал о том, как пару дней назад, дублировал на мостике вахтенного. А было вот, что:
Командир дремал в углу в своем эргономичном персональном кресле. Время заполночь. На мостик поднялся замполит показать командиру перед отправкой очередное политдонесение. Тот сонно глянул на текст и пробурчал:
-Ну, что там? Опять матрос Пупкин превзошел нормативы по борьбе с противогазом? Смотри-ка, четыре листа накатал. Докладывал бы ты, комиссар, покороче, например: ПОЛИМОРСОС НА ВЫСИДУРЕ.
- Что, что? - удивился замполит.
- Сокращение: политико-моральное состояние на высоком идейном уровне.
Замполит окинул взором затемненный мостик. Похоронное выражение лица рулевого матроса у штурвала его удовлетворило, но легкая ухмылка на моей физиономии заставила нахмуриться и поджать губы.
- Шутите. А идеологическое противоборство не знает компромиссов!
Командир, а вслед за ним и я изобразили глубокую скорбь, но было уже поздно. Замполит покинул мостик в сильной обиде.
Эх! Зря я тогда осклабился, такое не прощается.
- Да, - подтвердил Витя, - Вполне возможно.
- Виктор! Забери у меня эти доллары в качестве вещественного доказательства империалистической диверсии. Они, небось, нас ждали с мусором и специально их подкинули. И порнухи для замполита накидали чертову уйму.
- Э, нет, милый. Особиста за пятерку не купишь. Попробуй всучить замполиту, но, думаю, не возьмет. Он уже раззвонил на весь мир и на твоем примере воспитательную программу построит. А те, кто валюту лапал, будут руки прилюдно скипидаром оттирать и двойной комплект первоисточников марксизма-ленинизма конспектировать.
- Что же делать? - от нарисованной особистом картины мне стало худо.
- Смирись и кайся. Дурак, мол, не понял, принял за салфетку. Только не умничай, чем глупей - тем лучше. Попробую я с ним поговорить, но в успех не верю. И про порнуху молчи. Замполит ее с закрытыми глазами уже сургучом опечатал для сдачи в политотдел.
Виктор собрался, уже было, уходить, но вдруг спросил:
-Да, кстати, у тебя не остались такие помидорчики в томате, что ты вчера к доктору на день рожденья приносил?
Особист убыл, унося память о семье и родине - двухлитровую банку эксклюзивной домашней закуски, а я остался комкать в руках чуждую мне по духу и сути находку.
К вечеру у нас с Сашей здорово разболелись животы. Наверное, витамины у доктора были сильно просроченные. Мы к нему лечиться не пошли, потому, что при таких симптомах он всегда ставит диагноз - аппендицит....
* * *
Партсобрание прошло под знаком борьбы с заразой - долларом и со мной, как с разносчиком этой заразы. Сразу после оглашения повестки, командира пригласили на мостик, и он уже не вернулся на поле идейной брани. Возможно, это приглашение он спланировал заранее. Вступившемуся было за меня Саше, досталось самому, как соучастнику. Еще ему замполит припомнил прошлогоднюю стычку с патрулем где-то на танцах. Больше никто не пикнул. Решение было гуманным поставить на вид, мне, естественно, а не доллару.
- Хорошо, что ты прикомандированный, - сказал Олег после собрания, Своего истоптали бы всмятку.
- Где у вас это, - обратился ко мне замполит.
- Заберете? - обрадовался я.
- Ну, уж нет, храните. В базе посоветуемся с руководством и примем решение, - поднял он указательный палец, - Это ж - ВАЛЮТА.
В его произношении каждая буква в этом слове была заглавной и вызывала отвращение. С того дня ко мне надолго приклеилась кличка - валютчик.
* * *
Возвращение в базу было неожиданным. Мы уже недели две ждали заправку топливом и продовольствием с какого-то танкера, но встретиться с ним никак не удавалось. Питание однообразное. Выгребли все баталерные припасы и заначки. Большой ларь с картошкой и овощами, установленный на баке, сорвало с креплений и смыло волной еще месяц назад во время шторма где-то около Мальты. Очевидцы успели заметить, как он воспарил над палубой и пронесся в пяти дюймах от надстройки со скоростью встречного экспресса Октябрьской железной дороги. Из крупы у нас - только немного риса, а из мясных продуктов - только консервированные деликатесные говяжьи языки в желе. Я с тех времен никогда не допускал представлений о языке в кулинарном смысле, да и к рису отношусь с предубеждением.
Говорят, что окончание моторесурса нашего корабля было для всех неожиданностью, причем продлить его без капремонта никто не решился
регламенты, однако. Срочно в базу - решило руководство. Заправлять нас, естественно, не стали и еще дней пять - шесть предстояло оставаться "язычниками". А ведь баталер-кормилец эти консервы наверняка берег для выгоднейшего бартера.
* * *
В базу нас сразу не пустили и оставили ночевать на внешнем рейде, предупредив, что с утра будет заслушивание по результатам похода с прибытием на корабль комбрига со свитой. Всю ночь вылизывали пароход, драили медяшки, писали доклады и справки. Шел инструктаж личного состава о том, как правильно отвечать на провокационные и дурацкие вопросы. Готовился праздничный завтрак из известных деликатесных продуктов - "язык проглотишь".
Утром, после бессонной ночи корабль, ведомый командиром, блестяще швартанулся на свое штатное место. Подтащили сходни и на борт, отдавая честь флагу, словно отмахиваясь от назойливых насекомых, проследовали один за другим крупнозвездные офицеры, числом не менее двадцати.
Заслушивание в кают-компании проходило спокойно. Результаты похода были приличными: задачи выполнены, люди живы, техника условно исправна. Диссонансом прозвучала лишь баллада замполита о его поединке с долларом, который пытался искушать личный состав. Моя роль троянского коня, носителя коварной зелени выглядела роковой. Это выступление внесло некоторую живинку в массы и проверяющие, сдерживая улыбки, разошлись по постам в хорошем настроении. Меня подозвал к себе начальник политотдела, потеребил мою галстучную заколку и, повернувшись к замполиту, повелел:
- Сдать в банк.
Я ляпнул, - Спасибо, - и попросил разрешения удалиться. Тот, по отечески кивнув, мечтательно погрузил взгляд в украшение кают-компании - картину морского сражения времен парусного флота. Замполит бдительно прочесал левым глазом картину, не отрывая от меня взора правого глаза. Уходя, я слышал басок НачПО:
- А тебе, дорогой, пора в академию. Перерос ты здесь себя, перерос. В ответных словах замполита сквозила глубокая сыновья благодарность и горечь от возможного расставания. Я быстренько вышел в оптически - мертвую зону относительно политруководства и успешно покинул кают-компанию.
