Сейчас тут нет ни начальника, ни подчиненной. Есть только похотливый нашкодивший кот (то бишь я) и мудрая праведница (то бишь Галина Ивановна).
Но это еще не все.
Во взгляде Галины Ивановны ясно читается второй план. Это почти шантаж. "Я гарантирую вам молчание, однако при этом вы посвящаете меня в свою ТАЙНУ".
Итак, обряд посвящения.
... Галина Ивановна присягает мне на верность. Она опускается на одно колено и целует угол моего знамени, в центре которого тускнеет девиз: "Пей все, что горит! Е... все, что шевелится!"
С этой минуты она - Посвященная В Мою Тайну. Теперь мы с ней ЗАЕДИНЦЫ.
Титул Посвященной В Мою Тайну почетен, но ко многому обязывает. Одна из обязанностей - вести учет тех, кого я перетрахал за минувшую неделю, и тех, кого мне перетрахать еще только предстоит.
... Заполночь. В комнате двое. Я и Галина Ивановна. Я сижу на полу в позе борца сумо. Галина Ивановна корпит над раскрытым гроссбухом.
- Иванова! - напрягаю я память.
- Есть! - отзывается Галина Ивановна и ставит в книге "галочку".
- Сидорова!
- Есть!
- Штеренбоген!
- Есть!
- Манукян!
(Пауза.)
- Манукян! - повторяю я.
- Есть! - кивает Галина Ивановна.
- Манукян женского рода? - почему-то с кавказским акцентом уточняю я.
- Женского, женского, - успокаивает меня Галина Ивановна.
Глаза мои воспалены, веки наливаются свинцом...
- Шли бы вы спать, - советует Галина Ивановна. - У вас завтра будет трудный день.
- А вы? - для приличия интересуюсь я.
- А я еще немного посижу.
Я поднимаюсь и, сделав несколько шагов, замертво валюсь на солдатскую койку.
Галина Ивановна со вздохом переворачивает страницу. Слышно как скрипит перо...
С момента Посвящения забот у Галины Ивановны прибавилось, а вот зарплата осталась прежней. Но она не ропщет. Посвящение В Мою Тайну позволило ей, недавней "сестре-хозяйке", оказаться со мной на одной ступени. (Есть такая лестница!) А может быть, еще и выше.
Однако, в отличие от старперов, Галине Ивановне не повезло. Дело в том, что я родом из Николаева - города-корабелов. Помимо корабельных верфей, он славится еще и своими драмкружками, один из которых мне довелось посещать в отрочестве.
До сих пор помню свою первую роль в школьном спектакле "Пионерский патруль". Я играл малолетнего хулигана. По ходу пьесы я доставал из кармана перочинный нож и произносил свою знаменитую фразу: "Сейчас - чик! И нет Пончика".
Успех был потрясающий!
И поэтому на реплику Галины Ивановны - "Да, вам еще Вика звонила!" - я отвечаю коротким невозмутимым кивком.
(Вы видели, как реагирует пластмассовый пупсик на сообщение о том, что ему звонил другой пластмассовый пупсик, только в юбочке? Значит, вы знаете о чем идет речь.)
... Потеряв равновесие, Галина Ивановна кубарем скатывается с - ТОЙ САМОЙ! - лестницы и оказывается в сыром чулане, все стены которого исцарапаны надписями: "Каждый сверчок должен знать свой шесток".
- Игорь Александрович, может кофе? - Галина Ивановна пытается хотя бы "сохранить лицо".
- Нет, спасибо.
Полностью деморализованная, Галина Ивановна неслышно притворяет за собой дверь.
"Нет, все-таки я - свинья! От кофе можно было не отказываться".
Я и Виктория стоим в коридоре у окна. Я - скрестив на груди руки (а-ля Пукирев с картины "Неравный брак"), - Виктория - присев на подоконник.
Виктория курит. Она слегка отрешена и пребывает как бы в своем измерении. Композиция более чем красноречивая. Светская львица и ее тайный воздыхатель. Хоть и не титулярный советник, но тоже без шансов на успех.
В отличие от других пар, связанных ПРОСТО приятельскими отношениями, о которых, к слову сказать, знает весь институт, свои ЧИСТО приятельские отношения мы не скрываем и демонстрируем их с завидной регулярностью. При этом наши "постоялки" (уф-ф-ф, что-то скабрезное вышло), насколько мне известно, у сослуживцев пересудов не вызывают.
(Вот почему меня так заинтриговала попытка Галины Ивановны "прозондировать почву").
Чем это достигается?
Прежде всего - позой! Жест и поза - основа актерского ремесла. (Как это у Юрия Никулина? "Важно в какой позе это говорилось".)
Затем следует мимика, умение попасть в нужное состояние...
Ну, и многое другое.
- Вольдемар звонил? - интересуюсь я.
(Вольдемаром - нет, серьезно, без шуток! - зовут мужа Виктории).
- Звонил.
При этом Виктория стряхивает пепел в крошечный кулечек, который она держит в руке.
- Будет баллотироваться?
- Наверное, - все так же бесстрастно, не выходя из образа, отвечает Виктория.
Планами Вольдемара я интересуюсь на правах старого знакомца. Несколько лет назад мы работали с ним в одном отделе. Я - в качестве старшего научного сотрудника, он - младшего.
К слову сказать, судьба долго пинала Вольдемара. Кандидатскую диссертацию он защитил только три года назад. (Представьте Вольдемара, с его амбициями, манерой общаться с собеседником, глядя ему как бы поверх головы, в роли младшего научного сотрудника!)
Правда, нужно отдать ему должное, Вольдемар с достоинством перенес этот период. Даже в самые критические моменты (однажды он пришел на субботник в брюках, которые не доходили ему до щиколоток сантиметров на десять) он не утратил своей надменной с т а т у а р н о с т и.
Наверное, поэтому, когда ему вдруг поперло, когда в течение только одного года он защитил кандидатскую, затем стал старшим научным сотрудником, ведущим, и наконец, заместителем директора, все отнеслись к этому как к счастливому финалу сказки о хорошем мальчике, которому судьба помяла-помяла бока, а потом взяла да и отпустила.
Вот уже вторую неделю Вольдемар сидит в Москве. Думаю, что выборы директора института назначены не без его участия, поскольку он - наиболее "проходная" фигура. У других, включая "варягов", шансы завалить Вольдемара близки к нулю.
Да, это и объяснимо. Институту всегда не везло на директоров. Обычно Президиум рекрутировал из столичных блатовиков. "Варяги" всегда рассматривали Дальний Восток только с позиции скорейшего "очленкорривания". Последний, например, отличился тем, что перед самым отъездом обратно в Москву загнал институтскую "тоету" за десятую часть ее рыночной стоимости какому-то "лицу кавказской национальности".
Не случайно, что на первом съезде один депутат, кажется, из Красноярска, прямо с трибуны обратился к президиуму:
- И не присылайте к нам больше всякую сволочь!
(Имелся в виду руководящий состав.)
На что искушенный в аппаратных назначениях Анатолий Лукъянов отреагировал с пониманием: "Есть такая проблема!"
... Виктория гасит сигарету.
- Я пошла. До вечера.
- До вечера, - говорю я и мысленно добавляю: "госпожа директриса".
Впрочем, чему я радуюсь? "Если с тобой спит жена льва, это еще не значит, что ты - лев".
В два часа у меня встреча в издательстве. Я оповещаю об этом Галину Ивановну и, на ходу застегивая пуховик, выхожу из кабинета.
Я люблю Владивосток. Родители привезли меня сюда, когда мне было десять лет. Тут я окончил школу, институт. Два раза я уезжал отсюда, казалось, навсегда. И дважды возвращался обратно.
Институт находится на возвышенности по соседству с фуникулером. На работу и домой я всегда хожу пешком. На это у меня уходит полчаса. Иногда я растягиваю удовольствие. Тот, кто гриппозно-насморочной зимой месил грязь на улицах Одессы и Николаева, поймет, что испытывает человек, когда солнечным январским днем спускается по нескользкой заснеженной улице, как бы опоясывающей гигантскую чашу бухты Золотого Рога.
Любое сравнение тут хромает!
Едва ли не каждый шаг на моем пути связан с каким-нибудь воспоминанием...
Тут я однажды нашел кожаную женскую перчатку, еще хранившую тепло чьей-то руки...
А вот тут - возле института искусств - на нас напали собаки. Правда, до кровопролития дело не дошло.
Но самые нежные чувства вызывает у меня кинотеатр "Комсомолец" - Мои Школьные Университеты.
... В седьмом классе у нас появилось новое развлечение - проходить в кино без билета. (На нашем языке: "прохлынуть".) Это было что-то вроде игры. "Зарница" дворового масштаба.
Все кинотеатры в центре города были нами досконально изучены и систематизированы.
В "Уссури" и "Приморье" можно было не соваться. В лучшем случае тут светила перспектива пристроиться на правах приемного сына к многодетному семейству, и пока контролер возится с билетами, бочком-бочком протиснуться в зал.
Получше дела обстояли с "Владивостоком". Здесь надо было дождаться, когда после сеанса на улицу распахнутся двери, и мухой юркнуть за кулисы - в "заэкранье".
Но самым родным был для нас "Комсомолец". Голубой зал. Тут, как и в случае с "Владивостоком", следовало дождаться конца сеанса, затем заскочить в тамбур, потянуть на себя дверь, ведущую в кочегарку, затаиться и ждать, ждать...
До сих пор помню как с диким сердцебиением я приоткрываю дверь в темный зрительный зал, а на экране - во всей своей ослепительной красоте - Сарра Монтьель, королева "Шантеклера".
