Г-н Замятин возглавляет Отдел печати МИД, о котором я уже упоминал и который надзирает за работой иностранных корреспондентов в Москве. Главным образом этот надзор, а соответственно и отношение к корреспонденту касаются того, что он пишет, но также и того, с кем он общается и куда ходит.
Есть несколько градаций давления на неугодного корреспондента. Например, можно причинять ему разные житейские неудобства. Так, корреспонденту, который живет в гостинице, могут сказать, что он должен изменить тон своих статей, если хочет скорее получить квартиру. Корреспонденту могут затруднить доступ к информации, откажут во встрече с каким-нибудь официальным писателем или артистом, или не разрешат выехать в другой город. О нем могут критически отозваться в "Правде" или "Известиях". Его могут вызвать в Отдел печати МИД и сделать предупреждение. Могут сказать просто: не пишите о том-то, это явление не характерно для нашей жизни, а вы должны быть объективны, или: не встречайтесь с тем-то, это человек с темным прошлым. Но могут сделать и "официальное предупреждение" - и если корреспондент им пренебрежет, может последовать высылка. И даже угроза закрытия московского бюро газеты или агентства.
Предупреждения такого рода могут быть очень грубы и прямолинейны. Так, Анатоль Шуб, корреспондент "Вашингтон Пост", в своей статье упомянул, что его "русский друг" собирается написать книжку "Просуществует ли СССР до 1980 года?" и изложил некоторые взгляды своего друга. "Никакой советский человек не мог так сказать! Ваш 'русский друг' - это бутылка водки, с которой вы беседовали, предварительно ее осушив! -заявили Шубу в Отделе печати. - Если вы еще напишете что-нибудь подобное, вы будете высланы из Москвы!". В действительности этим "русским другом" был я, и через несколько месяцев вышла моя книжка "Просуществует ли СССР до 1984 года"?
Но предупреждения могут делаться и окольным путем. Например, корреспондент "Стампы" Эннио Каретти получил от своей редакции указание писать не очень резко о Советском Союзе, поскольку советский посол в Риме жаловался на него руководителям "Фиата". Как известно, "Стампа" финансируется "Фиатом", а "Фиат" строит для СССР автомобильный завод на Волге. Следует сказать, что оба эти предупреждения не были пустым звуком, поскольку впоследствии и г-н Шуб и г-н Каретти были высланы из СССР.
Неопределенность
Иногда корреспонденты пытаются выяснить, на каком основании Отдел печати делает те или иные запрещения или указания. Им отвечают, что есть специальная инструкция, которую, впрочем, никому не показывают. Вполне возможно, что Отделу печати периодически "спускают", как у нас говорят, разного рода служебные инструкции, но они имеют обязательный характер только для самого Отдела печати, но никак не для корреспондентов. В действительности нет никакого официально утвержденного и опубликованного положения об иностранных корреспондентах, которое определяло бы их права и обязанности здесь. Власти, по-видимому, очень устраивает это неопределенное состояние, при котором они могут делать то, что хотят. Корреспонденты же пытаются приспособиться к этому, исходя из собственного разумения, присущей каждому доли храбрости, а также из того, как "поступают другие". При этом, конечно, возможна некоторая путаница.
Так, одни считают, что можно ездить в гости к русским, но лучше не звать их к себе. Другие, наоборот, что звать к себе можно, но ездить лучше не стоит. Одни считают, что можно смело критиковать режим, но при этом лучше не выходить за стены своей конторы. Другие, что нужно писать благожелательно, тогда дадут возможность гораздо больше увидеть. Основная же тенденция - чем меньше делаешь, тем легче жить - вступает в некоторое противоречие с профессиональными обязанностями журналиста.
Как я понял из бесед с журналистами, многие из них сами сознают ненормальность своего положения в Москве. Тем не менее, почти никто не хочет как-то отстаивать свои права, полагая, что это еще более может разозлить советские власти. У иностранных корреспондентов в Москве до сих пор нет своего объединения или клуба, и они вообще лишены какого-либо понятия о корпоративности. Как правило, конфликт какого-либо корреспондента с властями не только не вызывает желания сообща выступить в защиту - не самого даже журналиста, а попираемых профессиональных прав, - но иногда даже вызывает у некоторых злорадное удовлетворение: я же говорил, что надо быть осторожнее, я же вот ничего не писал и не делал - меня и не высылают.
Такая разобщенность показывает, как быстро люди, попадая в условия тоталитарного режима, принимают его правила, ибо основное правило любого такого режима - иметь с каждым дело в одиночку. Ничего так не боится тоталитаризм, как общего противодействия. Я не хочу быть понят так, что я призываю западных корреспондентов чуть ли не к борьбе с советским режимом, а имею в виду только совместное отстаивание ими своих профессиональных прав в рамках существующих советских законов.
Впрочем, чтобы быть объективным, следует сказать, что был случай, когда западные корреспонденты выступили in corpore в защиту своих прав. Это произошло, когда им запретили заказывать продукты за границей.
Шантаж
И Отдел печати МИД, и КГБ, как я уже сказал, управляют иностранными корреспондентами в Москве не на основе законов, а исходя из соображений текущего момента и действуя методами шантажа. И естественно, что шантаж тем успешнее, чем охотнее готовность ему подчиниться, и может оказаться безрезультатным, если ему оказывают противодействие. Известно, что некоторые журналисты, проявлявшие достаточную твердость и благоразумие, не дали себя запугать и своими объективными статьями прояснили для западного мира положение в СССР. Правда, часть из них была выслана, но отнюдь не все. И если бы остальные журналисты отрицательно отнеслись к подобном высылкам и предупреждениям, а иностранные правительства ставили бы советских корреспондентов у себя в равное положение, то это коренным образом изменило бы положение корреспондентского корпуса в Москве.
Естественно, что настоящее положение не могло бы существовать без прямой коллаборации некоторых корреспондентов с советскими властями, что может принимать разные формы.
Умолчание
Обычно власти стремятся не продлевать корреспонденту визу на более, чем 3-х или 4-летний срок, понимая, что чем дольше он остается здесь, тем лучше начинает понимать ситуацию и тем труднее его обмануть. Тем не менее, в Москве есть несколько корреспондентов, срок пребывания которых исчисляется уже не годами, а десятилетиями, и кому не препятствуют свободно общаться с русскими. Один из них - Генри Шапиро, глава московского бюро ЮПИ. Живя в России со времен Сталина, он считается знатоком русской жизни; он, например, один из немногих корреспондентов, кто знал, что Павел Литвинов, протестовавший против политических процессов, - внук, а не сын Максима Литвинова, наркома иностранных дел. Однако, когда тот же г-н Шапиро получил копию письма председателя колхоза Ивана Яхимовича к Суслову, в котором тот поддерживал Литвинова, он отказался что-либо сообщать об этом своему агентству, заявив, что никакой председатель колхоза не мог написать такое письмо и что его, по всей вероятности, подделал сам П. Литвинов. Между тем о Яхимовиче еще за год до этого писали в советской печати; до своего ареста в 1969 г. он сделал еще несколько публичных заявлений, его самого видели иностранные корреспонденты, когда он вместе с генералом Григоренко посещал чехословацкое посольство в Москве.
Если бы дело ограничилось г-ном Шапиро, то никто и не узнал бы о Яхимовиче. Между тем, тот факт, что в поддержку Литвинова выступил даже представитель местных партийных кадров, имеет большое значение для понимания общественных процессов в нашей стране.
То же самое произошло и с известной статьей "отца советской водородной бомбы" академика Caxapoва. Когда г-н Шапиро получил и просмотрел копию статьи, он тут же спрятал ее в стол и сказал, что не нужно говорить об этой статье ни слова, иначе можно нажить крупные неприятности. Все же "Размышления о прогрессе" Сахарова стали известны всему миру. Сначала сокращенный текст статьи передал в газету "Хет Парол" ее московский корреспондент г-н Ван хет Реве, а затем полный текст появился в "Нью-Йорк Тайме". Известно, какое большое значение на Западе придали выступлению Сахарова. Но если бы все корреспонденты поступали, как г-н Шапиро, о нем бы до сих pop никто не знал.
К счастью, г-н Камм и г-н Андерсон, бывшие у то время корреспондентами "Нью-Йорк Тайме" в Москве, поступили в соответствии с профессиональным долгом журналиста и считали нужным передавать тот материал, который они находили интересным, а не тот, который выглядел безобидным. Однако нынешний глава московского бюро "Нью-Йорк Тайме" Бернард Гвертцман предпочел занять позицию г-на Шапиро.
