Со 2 по 5 июня 1961 года Н. Хрущев находился в Вене, где встречался с президентом США Дж. Кеннеди. И вот во время одного из разговоров с журналистами Хрущев принялся гневно обличать господ капиталистов, тыча им в нос убийственные, на его взгляд, факты возмутительных порядков, царящих на Западе. В ответ он услышал, что, оказывается, коммунистическая Москва отнюдь не лучше капиталистического Западного Берлина и, к примеру, черный валютный рынок Москвы чуть ли не Мекка спекуляции в Европе. Хрущев был явно ошарашен такой информацией. По приезде в Москву он вызвал к себе Председателя КГБ Александра Шелепина и поинтересовался, правду ли ему сказали капиталисты. Шелепин в ответ развел руками и доложил: органы КГБ делают все от них зависящее, чтобы прикрыть это грязное гнездо спекуляции в Москве. "Вот на днях будут судить большую группу валютчиков", - сообщил Шелепин Хрущеву в свое оправдание. И с этого момента Хрущев стал лично следить за развитием событий в Мосгорсуде. Когда же узнал, что валютчикам дали всего лишь по 15 лет, он несказанно возмутился и сам взялся за восстановление справедливости. Тут же председатель Мосгорсуда Л. Громков был снят со своей должности. А 6 июля в свет вышел еще один Указ Президиума Верховного Совета СССР по данной категории преступлений, по которому к подсудимым могла применяться высшая мера наказания - расстрел. Прошло еще немного времени, и 21 июля того же года газета "Правда" сообщила: "Генеральным прокурором СССР был внесен в Верховный суд РСФСР кассационный протест на мягкость приговора Московского городского суда по делу Рокотова и др. Учитывая, что Рокотов и Файбишенко совершили тяжелое уголовное преступление, Верховный суд РСФСР на основании части второй статьи 15-1 Закона о государственных преступлениях приговорил Рокотова и Файбишенко к смертной казни - расстрелу с конфискацией всех изъятых ценностей и имущества".
Через несколько дней после этого в Пугачевской башне Бутырской тюрьмы приговор был приведен в исполнение.
Это беспрецедентное в советской уголовной практике дело послужило сигналом к новой волне, теперь уже не сталинского, а хрущевского террора в стране. Уголовные дела на расхитителей социалистической собственности пеклись тогда как блины, людей расстреливали не десятками, а сотнями.
На текстильной фабрике № 11 в Перове в Москве была разоблачена органами КГБ преступная группа из 25 человек во главе с Борисом Ройфманом, которая занималась выпуском левой продукции. Ройфман отличился тем, что одним из первых в стране стал использовать сеть лечебных учреждений, называемых психоневрологическими диспансерами, в целях выпуска товаров массового потребления. Данные лечебные учреждения получали от местных исполнительных органов власти определенные денежные суммы на организацию в своих отделах трудотерапии. На эти деньги приобреталось оборудование, которое потом в основном не использовалось и ржавело на складах. Вот тогда-то на горизонте и объявился Ройфман, который предложил руководителям диспансеров наладить в их мастерских выпуск нужного людям трикотажа. Медики с удовольствием согласились запустить свое оборудование и использовать в работе своих больных, тем более что они обходились им задешево.
Выпущенный вскоре трикотаж начали продавать в небольших палатках на рынках и вокзалах. И что самое удивительное, пользовался он куда большим спросом у покупателей, чем те же изделия, но выпущенные на государственных фабриках. Вот и работали они не покладая рук, обеспечивая народ модным трикотажем, а себя - звонкой монетой. В Краснопресненском психоневрологическом диспансере работали 58 высокопроизводительных трикотажных машин, и больные там трудились в несколько смен. Сырье поступало регулярно (шерсть, например, привозили из Нальчика), и сбыт продукции был хорошо организован. Руководитель этого производства Шая Шакерман (кстати, приходившийся племянником знаменитому одесскому налетчику Мишке Япончику, убитому еще в гражданскую) заработал на этом деле несколько миллионов рублей.
Однако рано или поздно деятельность подобных миллионеров должна была быть пресечена. Что и случилось с тем же Шакерманом и его сообщниками, у которых чекисты изъяли около 100 килограммов золота и золотых монет, 262,5 карата бриллиантов и другие ценности на сумму два с половиной миллиона рублей.
Что касается Бориса Ройфмана, то он после ареста чистосердечно признался во всем и рассказал, как по доброте своей был втянут в частнопредпринимательскую деятельность. По его словам выходило, будто, являясь весьма талантливым специалистом в кустарной промышленности, он поддался на уговоры своих коллег создать при диспансере левое производство. Мол, ему за это было клятвенно обещано лучшее оборудование и фондовые товары. На самом же деле ничего подобного он не дождался, зато затратил огромные суммы денег на подкуп тех же чиновников в госучреждениях.
В ответ на чистосердечные признания Ройфмана КГБ обещал сохранить ему жизнь, учитывая, что был он фронтовиком и на свободе у него остались двое малолетних детей, один из которых был психически неполноценен. По работе Ройфман характеризовался весьма положительно, его коллеги отзывались о нем как о порядочном и честном человеке. Однако суд, исполняя директиву об ужесточении наказания за подобные преступления, приговорил Ройфмана и еще нескольких обвиняемых к расстрелу. КГБ пытался было заступиться за несчастного, но Хрущев, лично курировавший это дело, грозным окриком: "Одним жидом будет меньше!" - поставил точку в этом деле.
Отметим, что всего с ноября 1962 по июль 1963 года (то есть за 9 месяцев) в СССР прошло более 80 "хозяйственных" процессов и на них было вынесено 163 смертных приговора.
В то же время те, кто имел личные связи с сильными мира сего, за подобные же преступления отделывались легким испугом. Например, тогда же в Москве была разоблачена группа расхитителей, действовавшая под крышей крупнейшего универмага "Москва". Главным действующим лицом в ней была директор универмага Мария Коршилова, до этого долгое время возглавлявшая московский ЦУМ. Работа в таком солидном заведении, да еще в руководящей должности, позволила Коршиловой обзавестись весьма полезными знакомствами (она, в частности, дружила с секретарем ЦК КПСС Екатериной Фурцевой) и стать вскоре членом горкома КПСС. Находясь на должности директора "Москвы", Коршилова сумела добиться через Министерство торговли разрешения на открытие трикотажного цеха при универмаге. Начальником его она сделала своего давнего знакомого Александра Хейфеца. Вскоре после начала работы этого цеха на прилавки универмага легли первые тенниски, майки, женское и детское белье. Вся эта продукция моментально раскупалась, что позволяло Коршиловой иметь для себя солидный куш и платить своим рабочим гораздо больше, чем они смогли бы получать на государственных предприятиях такого типа. В результате за пять лет деятельности цеха было похищено государственного имущества на 2,5 миллиона рублей.
Но когда афера вскрылась и все ее участники были арестованы, Мария Коршилова успешно избежала наказания, проходя по делу всего лишь как свидетель. Зато Александр Хейфец и его преемник на посту начальника цеха Юрий Евгеньев были по приговору суда расстреляны. А Мария Коршилова, оправившись от потрясения и побыв короткое время не у дел, вскоре вновь возглавила один из крупных магазинов Москвы.
Между тем усиление репрессивной политики в стране потребовало и смены руководящих кадров в силовых министерствах. Старые, по мнению кремлевского руководства, со своими обязанностями уже не справлялись. Во всяком случае, с руководителем МВД РСФСР Н. Стахановым так и получилось. В июле 1961 года он был снят со своего поста за неудовлетворительное руководство внутренними войсками МВД. Обвинение явно надуманное и высосанное из пальца, скрывающее за собой другие, более глубокие причины. В качестве одной из них можно назвать события в Муроме. 30 июня 1961 года в этом городе состоялись похороны мастера радиозавода, умершего, как полагали многие, от побоев, нанесенных ему милиционерами. Во время этих похорон рабочие в ответ на действия милиции, перегородившей движение процессии по улице Ленина, смяли милицейский кордон и пришли к зданию горотдела милиции, где устроили бурный митинг, на котором большинство ораторов выступили с обвинениями в адрес городской милиции, некоторые даже показывали следы от побоев, нанесенных им стражами порядка. После этого разгоряченная толпа пошла на штурм горотдела, захватила его, овладела оружием и освободила арестованных из КПЗ. Лишь к вечеру митингующие угомонились и постепенно разошлись по домам. Через некоторое время пришедшие в себя власти произвели аресты в среде самых активных зачинщиков беспорядков. Вскоре состоялся суд над шестью активистами, трое из них были приговорены к расстрелу.
