Очередной переход от отчаянья к надежде: "Обь" пытается пробить ледяное поле или хотя бы найти взлетно-посадочную полосу для двух самолетов АН-2, которые везет в ремонт...
Люди на берегу замерли в ожидании, решается их судьба.
Однако у "Оби" исчерпаны запасы топлива, его остается лишь столько, сколько необходимо для перехода к ближайшему порту. Почти месяц моряки штурмовали лед, чтобы выручить из беды товарищей. Но теперь выхода нет - нужно уходить, иначе, кончится топливо и "Обь" станет беспомощной в этих широтах, где в полярную ночь ее может погубить первый же ураган, первый же бродяга-айсберг...
"Обь" уходит, оставляя людей Семенова на вторую зимовку. Но - неожиданная удача! Капитан Самойлов находит айсберг, который по своим размерам и столообразной поверхности - идеальная взлетно-посадочная полоса. На айсберг выгружаются "Аннушки", летчики Белов и Крутилин вылетают на станцию Лазарев!
Но - трудно отпускает Антарктида... Выясняется, что "Аннушка", пилотируемая Крутилиным, не исправна, она еле дотянула до Лазарева. Сделать ремонт на станции невозможно, нет нужных деталей, и едва не поседевший за время перелета Крутилин отказывается на своей машине возвращаться на "Обь"...
И все ж, вопреки всему, Антарктиде и на этот раз пришлось отпустить своих пленников.
С большинством персонажей первых двух частей цикла читатель "Роман-газеты" и встретится в предлагаемой ему повести. Мне остается лишь добавить, что ситуации, в ней происходящие, имели место в Арктике, и я навсегда сохранил глубокое уважение и симпатию к людям, которые без всякой показной бравады, скромно и в высшей степени мужественно делали свое далеко не простое и не безопасное дело.
И если читатель проникнется к этим людям такими же чувствами, я буду считать свою задачу выполненной.
Первопроходцу, одному из славной папанинской четверки, проложившей людям путь в приполюсные широты, Герою Советского Союза академику Евгению Константиновичу Федорову. ВЫБОР ЛЬДИНЫ
Кто сказал, что Северный Ледовитый океан однообразен и угрюм? Разве может быть таким залитый весенним солнцем кусок земного шара? Протри глаза, и ты увидишь дикую, необузданную красоту страны вечных дрейфующих льдов. Какая же она однообразная, чудак ты этакий, если весной у нее полно красок! А вымытые желтые, лучи солнца, извлекающие изо льда разноцветные снопы искр? А просторы, необъятные и нескончаемые, каких больше нет на свете?
Сколько ни летал Семенов над океаном, столько не уставал им любоваться. Не то чтобы любил его, нельзя любить поле боя; просто любовался - и все. Знал ведь, что эта красота обманчива, что на спокойном и улыбчивом лице океана может вдруг возникнуть - нет, обязательно возникнет! - грозный оскал. Но все равно любовался. Появлялось на душе какое-то умиротворение, даже не умиротворение, а скорее ожидание чего-то необычного, возвышенного, и за это небудничное чувство Семенов был всегда благодарен океану.
Обласканный щедрым солнцем океан с высоты казался приветливым и гостеприимным: спаянные одна с другой льдины с грядами игрушечных торосов по швам, покрытые нежно-голубым льдом недавние разводья, забавно разбегающиеся в разные стороны темные полоски - будто гигантская декоративная плитка, по которой озорник-мальчишка стукнул молотком.
Так казалось до тех пор, пока самолет не стал снижаться. С каждой секундой океан преображался, словно ему надоело притворство и захотелось быть самим собою: гряды торосов щетинились на глазах, темные полоски оборачивались трещинами, дымились свежие разводья, а гладкие, как футбольное поле, заснеженные поверхности сплошь усеивались застругами и ропаками.
Декоративная плитка расползалась, обман исчезал.
ЛИ-2 делал круги, как ястреб, высматривающий добычу. Сидя на месте летного наблюдателя, Семенов молча смотрел вниз.
- Садимся, Кузьмич? - спросил штурман.
- Сядешь тут... как без штанов на елку, - проворчал Белов. - Посмотрим ее еще разок, Серега?
Семенов кивнул. С минуту назад промелькнула льдина, которая могла оказаться подходящей; могла - не более того, ибо взгляд сверху - в данном случае поверхностный взгляд, он берет вширь, да не вглубь, льдину следует именно прощупать руками, чтобы понять, на что она годна. На ней целый год будут жить люди, и поэтому выбирать ее нужно так, как в старину выбирали место для городища: чтобы и жить было вольготно и от врага защищаться сподручно. Это с виду они все одинаковые, на самом деле льды бывают такие же разные, как земли. Льдина для станции, мечтал Семенов, должна быть два на три километра и овальной формы: такие легче выдерживают сжатие; вся из многолетнего льда, я вокруг льды молодые - при сжатиях будут принимать первый удар на себя, вроде корабельных кранцев; из цельного льда - это очень важно, ибо если льдина образована из смерзшихся обломков, доверия к ней нет и не может быть: начнутся подвижки - и расползется, как лоскутное одеяло. Впрочем, припомнил Семенов, и такая идеальная льдина не дает никаких гарантий, все зависит от силы сжатия, течений, ветров и многих других факторов, которых человек с его еще малыми знаниями предусмотреть не может. Случается, что и самая замечательная льдина хрустят и лопается, как наморозь в колодце, когда в него опускаешь ведро...
- Жилплощадь занята, - поведал Белов. - Нас здесь не пропишут.
Не обращая внимания на самолет, по льду шествовал медведь. Когда-то Семенова удивляло, что медведи зачастую не реагируют на оглушающий гул моторов, но поток он понял, что Арктика приучила своих обитателей к звукам лопающихся льдов и грохоту вала торосов, так что не стоит обижаться на медведя за его равнодушие к появлению самолета.
Между тем льдина Семенову не понравилась: слишком продолговатой формы, да и окружавшие ее торосы не покрыты снегом - верный признак того, что они "новорожденные" и поле недавно ломало. К тому же вокруг не просматривалась площадка, куда можно было бы перебазировать лагерь в случае катастрофических разломов.
Галс за галсом ЛИ-2 облетал район поисков.
В пилотской кабине было тепло, Белов снял шапку: волосы его, когда-то темно-каштановые и неподвластные расческе, поредели и поседели, и Семенов с острым сожалением отметил, что время прошлось и по выкованному из стали Коле Белову - полсотни разменял, а сверх полсотни, как говорят, годы уже не идут и даже не бегут рысцой, а скачут от юбилея к юбилею.
Семенов про себя улыбнулся: от своего юбилея Белов удрал. Незваные, по тайному сговору со всех сторон съехались, слетелись друзья, а их встречала Настя и с возмущением показывала мужнино наставление: "Каждому, кто заявится, - рюмку водки и гони в шею". Коля считал: человек от юбилея мало того, что глупеет, но еще и теряет пять лет жизни.
Чуть было не накаркал! Вчера, в первый день поисков, обнаружили преотличнейшую льдину, глаз радовала - ну, просто красавица по всем статьям. Произвели посадку, лед пробурили полутораметровый, окрестности осмотрели и только начали строчить на базу победную реляцию, как сначала слева, потом справа лед захрустел; кинулись расчехлять моторы - и с двух других сторон пошли трещины. Тут бы газануть, пока они не разошлись, а лыжи примерзли! И "микрометром" - здоровенной деревянной кувалдой по ним лупили, и тросиком снег под лыжами пропиливали, и всем кагалом за привязанную к хвосту веревку тянули - самолет ни с места. До седьмого пота били "микрометром", канавки под лыжами прорыли - целый час самолет дрожал и трясся, как припадочный, пока не сдвинулся с места. Дал Коля газ, проскочил через трещину, поднял машину в воздух... Взлетели, покружились над треугольником, на котором сидели минуту назад, с рождением друг друга поздравили: разорвало уже треугольник на мелкие геометрические фигуры... "Понял, почему нам за первичные посадки такие деньги платят?" - смеялся Белов.
Первичные посадки на лед Белов любил до самозабвения. Скажи ему: "Кончился, Кузьмич, лимит на первичные, нет больше на них денег", - изругал бы на чем свет стоит бухгалтерию, кликнул добровольцев и полетел бесплатно.
- Не тебе за каждую посадку по восемьдесят целковых платить, а с твоей зарплаты удерживать! - посмеивался Крутилин, и вкрадчиво: - Подсказать начальству, Коля, или сразу поставишь бутылочку?
Белов пренебрежительно отмахивался: денег он зарабатывал много, и определяющей роли в его жизни они не играли, а из начальства всерьез побаивался одних только врачей, которые с каждым годом все внимательней изучали его организм. Кто знает, сколько еще осталось сидеть за штурвалом, какие ребята уже отлетались - Черевичный и Мазурук, Перов и Москаленко, Каминский, Козлов и сколько других... Асы, вся полярная авиация на них держалась! Таких уже теперь, нет, извозчиком становится полярный летчик, а пройдет еще несколько лет, придумают какие-нибудь автоматы, и самолеты нужны будут разве что на проводке судов - как поводыри у слепых.
