Витька стоял и смотрел на носатого дядю Володю.
— Ну, герой!.. — добренько сказал дядя Володя. И поискал в карманах у себя… — На-ка — пиратом будешь. — Подал простенький пистолетишко, который даже и без пистонов был, а просто — чакал.
Витька не мог сдержать снисходительную ухмылку. Чакнул пару раз…
— Это — для первачей только.
Матери стало неловко, что сын у нее такой неблагодарный. Она опять покраснела.
— Ну, Витька!.. — сказала она. И засмеялась, и опять доверчиво и ясно засмеялись ее глаза.
— Ну, дядя Володя тебя еще не видел, не знал, что ты такой большой, — пришел на выручку дядя Коля. — В следующий раз принесет… А что тебе, пушку, что ли, надо?! Какой!
— Садитесь, Владимир Николаевич, — пригласила мать.
Владимир Николаевич прихватил портфель и прошел с ним к столу. Присел, портфель поставил возле ног.
— Тепло как на улице-то; — сказал он. — Все же — сентябрь месяц, должно уже чувствоваться…
— Ну что, Витька? — спросил дядя Коля. — Небось на улицу лыжи навострил? Ну, иди, иди, а то там дружки твои заждались.
Витька вопросительно глянул на мать.
— Иди, поиграй, — разрешила мать.
Витька ушел.
Дружков у Витьки было несколько. Но самый задушевный, самый верный и умный, кому Витька подражал во всем почти, был Юрка, девятиклассник, квартирант старика Наума Евстигнеича, что жил по той же улице, через три дома.
У Юрки нелегкое положение. Отца у него нет, погиб на лесоповале, одна мать, а у матери, кроме Юрки, еще трое на руках — мал мала меньше. Мать живет в небольшой деревне, в сорока километрах отсюда, там вот нет десятилетки. Мать бьется из последних сил, хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка и сам хочет окончить школу. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский. Единственный, перед кем Витьке совестно, что он плохо учится, — это Юрка.
Огромный старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал.
Раз в месяц — с пенсии — старик аккуратно напивался. И после этого дня по два лежал в лежку.
— Как черти копытьями толкут! — слабо удивлялся старик на печке. — О! О! Что делают!..
Юрка учил уроки.
— Кончаюсь, Юрка, — возвестил старик. — Все.
— Не надо было напиваться, — жестко сказал Юрка; старик мешал ему.
— Молодой ишо рассуждать про это — надо, не надо. Шибко уж много вы нынче знаете!
Юрка ниже нагнулся к книге.
— А что же мне делать, если не выпить? — Старику охота поговорить: все, может, полегче будет. — Все ученые стали! — Старик всерьез недолюбливает Юрку за его страсть к учению. У него свои дети все выучились и разъехались по белому свету; старик остался один и винит в этом только учение. — В собаку кинь — в ученого попадешь.
Юрка молчит. Шевелит губами.
Вошел Витька.
— Здорово, Витька! — сказал старик. — Хвораю.
— Опять? — спросил Витька.
— Вон дружок твой ругает, что выпил… Должен же я хоть раз в месяц отметиться.
— Зачем? — спросил Юрка, откинувшись на спинку стула и подмигнув Витьке на старика. — Зачем напиваться-то?
— Что я, не человек, что ли?
— Хм… — Юрка качнул головой. — Рассуждения, как при крепостном праве. Это тогда считалось, что человек должен обязательно пить.
— А ты откуда знаешь про крепостное время-то? — Старик смотрит сверху страдальчески и снисходительно. — Откуда ты знаешь-то? Тебе всего-то от горшка два вершка, а сидит, рассуждает…
Юрка скосоротился и безнадежно махнул рукой.
Витька подсел к нему.
— Как дела? — спросил Юрка негромко.
— Ничего!
— Все знают! — разошелся старик. — Все на свете знают. А чего человек с похмелья хворает, это вы знаете, товарищи ученые?
«Ученые» переглянулись…
— Отравление организма, — отчеканил Юрка. — Отравление сивушным маслом.
— Где масло? В водке?
— Так точно, ваше благородие! — Юрка с Витькой хихикнули.
— Доучились! — Старик доволен, что поймал зеленых на явной глупости. — А сыра там нет случаем? Хэх, елки-палки!..
— Хочешь, я тебе формулу покажу? — вскочил Юрка. — Сейчас я тебе наглядно докажу… На! Вот она, формулка…
— Пошел ты со своей формулой! О-ох, опять накатило… О, что делается!
— Ну, похмелись уж тогда, чего мучиться-то?
Старик никак не реагирует на это предложение.
Витька заговорщически наклонился близко к другу и сказал тихо:
— Денег жалко. На похмелку-то.
Юрка согласно кивнул головой: знаю, мол.
— Я тебе сала маленько принес. В сенцах оставил.
— Дядька приехал?
Витька кивнул.
— Еще какой-то гусь пришел — к маме. Володя какой-то.
— Зачем?
Витька пожал плечами.
— Сватать, что ли… Он прямо не говорит. Пистолет вот подарил.
— Ну-ка? Ой, ну и пистолет!
— Он думал, я еще маленький.
— Витька, отец-то пишет? — спросил старик. — Где он счас?
— Не знаю, — неохотно сказал Витька.
— Помогает вот он вам?
— Не знаю. Помогает.
— Носит нынче людей по белому свету… — сказал старик. — И моих где-то черт носит. Вот оно, ученье-то!
— Радоваться надо, что дети выучились, а он… ворчит, — заметил Юрка.
Старик приподнялся на локте.
— Сколько тебе лет учиться до хирурга?
— Шестнадцать. Десять плюс шесть в медицинском институте.
— Так, — зловеще гнул старик. — А сколько ты будешь получать?
— Не в этом дело…
— Нет, сколько?
— Я не интересуюсь зарплатой.
— А-а — завилял? Зарплатой не интересуется… Видали ухаря? Витька, дай ему там подзатыльник, хвастунишке. Зарплатой они не интересуются!.. Только старикам шиш высылают.
— Что, у тебя денег, что ль, нету?
— Есть. Не про вашу честь.
— Ну и вот.
— Я тебе про другое толкую: на кой шут жилы-то из себя тянуть столько лет? Иди вон на шофера выучись да работай. Они вон по сколь зашибают. Да ишо приворовывают: где лесишко кому подкинет, где угля — деньги. И матери бы помог. У ей ведь трое на руках… Шутка в деле! Кажилится на тебя, кажилится, а ты потом — хвост трубой и завьесся в большой город.
— Не твое дело.
— Знамо, не мое. Я чужой человек, плотишь мне пять рублей — живи на здоровье. Мне матерю твою жалко. Легко, думаешь, ей одной с вами?..
— Проживем! — резко сказал Юрка. — Никому до этого… Нечего! Жили и проживем.
— Сбили вас с толку этим ученьем — вот и мотаетесь по белому свету. Ты ишо кто? — сосунок, а уж по квартирам сшиваешься. Дома родного не знаешь.
— Если дома нет десятилетки, что я теперь?
— Во-от! «Десятилетки», «пятилетки»… Жили раньше без всякого ученья — ничо, Бог миловал: без хлебушка не сидели.
— У вас только одно на уме — «раньше»!
— А то… ирапла-анов наделали — дерьма-то.
— А тебе больше глянется на телеге?
— А чем плохо на телеге? На телеге-то я если поехал, то хоть знаю: худо-бедно — доеду. А ты навернесся с этого своего ираплана — костей не соберут.
Юрка махнул рукой.
— Витька, спорь с ним, если охота. Мне надо учить.
— А космос? — значительно спросил Витька старика.
— Что «космос»?
— Космос. Куда наши космонавты летают…
— Летают, — поправил Юрка.
— Летают, — поправился Витька.
— Гагарин-то?
— Не один Гагарин. Много уже.
— А чего они туда летают? Ну и что, что летают? Что толку-то?
— Во дает! — воскликнул Юрка, опять откинувшись на спинку стула.
— Понял? — сказал Витька. — А что, им лучше на печке лежать?
— Чего вы привязались с этой печкой? — обиделся старик. — Доживите до моих годов, тогда вякайте. Только сперва доживите.
— Я же не в обиду тебе говорю, — продолжал Витька. — Но спрашивать, зачем люди в космос летают, — это, я тебе доложу…
— Доложи, сделай милость. Доложи старику. Я, видишь, не спрашиваю, зачем ты, паршивец, ко мне в сад лазишь — знаю потому что, а в космос — не знаю, доложи, сделай милость.
Витька великодушно пропустил мимо ушей замечание про сад.
— Ну, во-первых: основание космоса — это… надо. Придет время, люди совсем сядут на Луну. А еще придет время — долетят до Венеры, так? А на Венере, может, тоже люди живут…
