заглядывать, благо, по службе мне приходилось иногда самому выбрасывать нечто, освобождая полезную площадь. Мама дорогая! Да, это был Клондайк! Эльдорадо! Сокровища Тутанхамона!
На этом, я думаю, достаточно плести интриги. Не желаю превращать мой рассказ в экскурс по американским помойкам, которые и без того хороши. Не буду воспевать их и насаждать для кого-то брезгливого своё к ним беспристрастное отношение.Говорить об этом без всяких к тому оснований считается дурным тоном, поэтому мне представляется возможным резко перейти от возвышенно-восторженных видений к панегирику в серых тонах…
Вообще-то, он был чёрным. Я говорю уже о диване. Нашёл я его на улице, недалеко от дома, стоящим в гордом одиночестве. Чудо был как хорош! Большой, с тремя кожаными подушками, с такими же подлокотниками, с широкой и высокой спинкой. Без каких бы то ни было потёртостей и дефектов. Опережая возможных возжелателей-перехватчиков этого произведения столярного искусства, я каким-то образом и, безусловно, с чьей-то помощью быстро затащил его к себе на третий этаж без лифта. Наслаждались мы диваном, но недолго. Нам стало ясно, что он был хорош только тогда, когда на него смотришь. В нашей сыроватой съёмной квартире недалеко от океана кожа дивана всегда была прохладной и холодила при касании. Сидеть, а тем более лежать на нём было неприятно. Эйфория сменилась разочарованием. Так часто бывает. И не только по поводу диванов… Но расставаться с ним не хотелось.
А тут и Гена – мой однокашник, с которым я в то время учился на курсах по ремонту холодильников и кондиционеров, подоспел с разговорами о своём неудобном сверхгабаритном диване. Излишняя громоздкость дивана не устраивала его семью, и Гена поведал мне об этом. Чего только не сделаешь для друга?! И я предложил ему в качестве эстафетной палочки, моего красавца – моего "чёрного айсберга", как мы его прозвали в шутку за производимый им холодящий эффект, не скрывая от друга эту диванную особенность. Конечно же, предложил его бесплатно: как он мне достался, так мы с ним и расстанемся. Без сожаления. Жизнерадостный и жизнелюбивый Гена-оптимист тут же согласился, несмотря на это и, как мне показалось, был рад такому бесплатному приложению к дивану, особенно приятному в летнее жаркое время.
Водрузили мы эту чёрную громадину на ручную тележку о четырёх колёсиках, предварительно одолжив её в супермаркете, и покатили от моего дома к дому, где жил Гена, балансируя и постоянно выверяя центр тяжести, дивана, дабы не уронить его по дороге. Ехали мы, ехали. Где-то с полчаса. Согнали семь потов. Потом была история с выносом за ворота старого дивана, который противился насильному изгнанию и никак не хотел пролезать в габариты лестничного пролёта. Ещё семь потов согнали. Итого – четырнадцать.
Наконец, мой, а теперь уже Генин, диван был водружён вместо прежнего, а с тем – прежним, надо было что-то делать. Энергия Гены не ведала границ. Так, – говорит он. – Взяли и понесли! Я послушался делового совета: взял и понёс.
А надо сказать, что время уже было позднее. Хотя и лето, но в десять вечера уже было темно. Сопровождаемые нашими семьями, завернули мы с тяжеленной поклажей за угол дома, прошли ещё несколько шагов и по команде Гены с облегчением опустили его на землю возле глухой стены дома. Знать бы нам тогда, в какую историю мы ввергаемся – подстелили бы соломку. Да где ж её было взять в "каменных джунглях"?!
Постояли мы ещё немного в темноте, пожелали нашему весомому "неугоднику" счастливо оставаться и хотели было идти. Но… Ярко вспыхнувший свет фар внезапно осветил всю нашу живописную компанию, ослепив нас. А затем подкатил и мотоцикл. А на мотоцикле – бравый полицейский. Бравее не бывает. Подъехал вплотную, но фары не гасит. Ослепляет нас. Признаюсь, мы немного струхнули. А он с хозяйским видом что-то нам говорит, но мы разобрать не можем из-за работающего мотоцикла. Но, даже если бы мы очень постарались его понять с выключенным мотором, то ничего из этой затеи у нас бы всё равно не вышло, так как знали мы тогда английских слов меньше, чем нас там было. А он нам ещё какую-то бумажку тычет, подписать просит. Спасительная фраза – "моя-твоя не понимает", приправленная нашей отрицательной жестикуляцией, на него не возымела никакого действия. Выяснив, на каком языке мы можем общаться, страж закона стал куда-то названивать.
Через пару минут подъезжает полицейская машина. И выходит оттуда краля, иначе не назовёшь. Если бы она не была в полицейской форме, можно было подумать, что она соскочила сюда прямо с "панели": ярко и густо накрашенная, со всеми признаками падшей женщины. Та ещё гетера! Подходит и обращается на чистейшем русском языке. Из её объяснения мы понимаем, что попали мы "под раздачу". Оказывается, в городе объявлен месячник уличных чистилищ и то, что мы засоряем улицу своим диваном, классифицируется нарушением общественного порядка, и за это нам полагается штраф. На наше предложение исправить положение, убрав диван с улицы, нам было сказано, что это уже не имеет значения, всё равно, – преступление зафиксировано и "процесс пошёл". Куда он пошёл – нетрудно было догадаться. Не в нашу пользу пошёл. Да откуда мы могли знать про месячник?! А что они могут нам сделать, если мы не подпишем бумаги?! Этими вопросами мы попытались выбить инициативу из их рук. Не тут-то было. Гетера нам сообщила, что незнание закона не освобождает от ответственности, а если мы не подпишем штрафные бумаги, то проведём в полицейском участке ночь на нарах. Так и сказала – на нарах. А ещё добавила, и это запомнилось, что здесь нам не наша родимая советская милиция, а американская полиция. О деталях отличительных особенностей мы уже спрашивать не стали. Поверили на слово. По-видимому это касалось не только отличительных признаков униформы. Всё равно, и это было видно по всему, настроены они были решительно. Недаром всё время в течение нашего нервозного разговора с гетерой полицейский мотоциклист не снимал руки с кобуры пистолета. Делать было нечего. Перспектива проведения остатка ночи в полицейском участке была не столь заманчивой. Пришлось подписать бумаги, из которых мы узнали, что в связи с тем, что мы представляли две разных семьи, штраф налагался на каждую вовлечённую в нарушение семью. Нашей семье – $214 и Гениной семье – $214. О – хо – хо!
С полицейским мы расстались без рукопожатий. А виновник нашего позора остался стоять там, где мы его поставили. Что с ним было потом, можно было без труда догадаться. Что будет с нами – оставалось неизвестным.
Разбирая позднее текст
