же тихо сидел в сторонке, наблюдая за его работой. И спустя время он уже и сам разбирался в механизмах часов не хуже своего учителя. За все эти годы они привязались друг к другу, но не за долго до совершеннолетия парня садовник неожиданного слёг. Двейн две недели дежурил у постели старика и ухаживал за ним, всё это время он не находил себе места, ведь из жизни уходил единственный близкий ему человек. И когда садовник совсем ослаб, он подозвал юношу и еле слышно попросил достать старую шкатулку. В ней лежала дарственная на небольшую комнату в городе. Всё, что у него было, он перед смертью отдавал парню… А потом Двейн его похоронил. Долго стоял один у могилы и тихо плакал.
***
И вот он снова остался совсем один. Судьба как будто насмехаясь над ним, дала почувствовать, что он кому-то нужен, но поставила на место, показав, что он не достоин любви и заботы. В «Роттоне» его больше ничего не держало, и так как ему уже исполнилось девятнадцать, он забрал свои документы и ни с кем не прощаясь, ушёл из того места, где прожил всю свою сознательную жизнь. Ушёл без сожаления, унося с собой воспоминания, полные горечи, обид и дикого одиночества. И вот, уже третий год он жил один в подаренной ему комнате. Получалось, что старый садовник не только обеспечил его бездомного кровом, но и научил зарабатывать себе на кусок хлеба, тем самым, не дав ему умереть от голода. Так Двейн Уэлби стал единственным в городе часовых дел мастером. Платили ему хорошо, но поскольку часы были атрибутом роскоши, то и следили за ними тщательно, а поэтому и ремонтировали редко. Двейн еле-еле сводил концы с концами, но на еду, дрова и средней цены камзол денег ему хватало. Жил он по-прежнему совсем один, почти ни с кем не общаясь. На улицу выходил редко, забрать и отнести часы, так как слугам их попросту не доверяли, да купить незамысловатой еды. Вот, пожалуй, и всё.
Район, где он жил, был ещё тот. Грязь, вонь, странные личности и шлюхи на улицах. Как и в годы жизни в «Роттоне» Двейн всегда был начеку. А после того, как он чуть не убил нескольких воришек, которые полезли к нему в надежде поживиться дорогими часами, его дом стали обходить стороной. Главный полисмен ещё три года назад провёл с ним беседу и доходчиво объяснил, что если он потеряет или сворует чужие часы, то ему прямая дорога на каторгу. Так он и жил в череде одинаковых одиноких дней, ни на что большее не надеясь и ни о чём не мечтая.
Но однажды Двейн сильно простудился. Он редко болел, но климат в этой местности был ужасный. Постоянно шёл дождь, иногда неделями, не переставая, и тогда влага проникала повсюду, в дома, под одежду. И в этот раз сырость всё-таки сделала своё дело. С самого утра его мучила лихорадка, голова раскалывалась, а кости выкручивало. Он горел в постели целый день, а к вечеру начал бредить. Впервые в жизни ему стало страшно, он испугался, что будет умирать в одиночестве, и тогда никто даже не узнает, что он мёртв. Страх и одиночество так сковали его сердце, что, пожалуй, впервые в жизни он бессильно заплакал от своей беспомощности. Глаза Двейна оставались сухими даже тогда, когда его пороли розгами, когда били вдесятером, но сейчас ему было так страшно умирать в одиночестве. Так отчаянно захотелось быть хотя бы кому-то нужным, чтобы кто-нибудь пожалел и помог. Но Двейн, как всегда был один.
Потерявшись во времени, сквозь бредящее сознание молодой человек вдруг услышал какой-то странный писк или плачь. Двейн подумал, что уже сходит с ума от жара и боли, но писк слышался всё отчётливее.
Покачиваясь и еле держась на ногах, парень всё-таки добрел до входной двери и распахнул её, но там никого не было. И тут ему в ноги ткнулось что-то мокрое и холодное. Парень вздрогнул от неожиданности и опустив глаза, увидел мокрого, жалко скулящего щенка, трясущегося от холода. Сил стоять не было и боясь отключиться, он подхватил щенка одной рукой и цепляясь за мебель, вернулся в кровать. Всю ночь Двейн метался в бреду, горя в лихорадке. Временами приходя в себя, он в отчаянии прижимал к себе маленький живой комок, и тогда было не так страшно, он был не один. Парень чувствовал стук маленького сердечка, ощущал тепло живого существа, и это не давало ему окончательно потерять связь с реальностью. Двейн был так благодарен судьбе за то, что сейчас был не один, но силы кончились и под утро он всё-таки отключился.
***
Очнулся Двейн от того, что что-то мокрое касалось его лица. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой любопытную собачью мордочку. Поначалу парень растерялся, но тут же всё вспомнил, и устало улыбнувшись, потрепал щенка дрожащей рукой по голове. Тот замер, а потом громко чихнул.
С этого дня началась их дружба, дружба одиноких и всеми брошенных человека и живого существа. На следующий день Двейн на дрожащих ногах попытался отыскать мать щенка, но её нигде не было. Скорее всего собаку с потомством сдали на живодёрню. Это был неплохой заработок у местных пьянчужек. И теперь, вот уже второй месяц они жили вместе. Наверное, человеческая душа так устроена, что не может постоянно быть одна, и душа Двейна в отчаянии потянулась к маленькому живому существу. А потом, как-то незаметно собачонок сумел заполнить собой всю его жизнь. И вот, он уже не мог заснуть, не чувствуя под боком тёплый комок, а утро его теперь начиналось с любопытной мордашки и настойчивого сопения на ухо. Незаметно для себя Двейн начал отдавать Лакки лучшие куски, а потом и вовсе стал тратить большую часть заработанных денег на лакомства для питомца. Судя по лапам, щенок должен был вырасти в крупную собаку, поэтому аппетит у него был отменный. Лакки постоянно просил покушать и требовал внимания к своей персоне.
Двейн прекрасно понимал, что собака слишком лакомый кусок для живодёров. Голодавший и отчаянно выживавший район кишел всякими тёмными личностями, и многие из них с величайшим удовольствием сдали бы щенка на живодёрню, выменяв его на пару бутылок дешёвого пойла, или же вечно голодные чумазые мальчишки, сбивавшиеся в стаи, выменяли бы за него чего-нибудь съестного. Зная это, Двейн всегда закрывал дверь на ключ, уходя на заказ, и постоянно следил, чтобы собака не выскочила на улицу, но чем больше становился щенок, тем сложнее
