class="p1">– Хорошо, тетушка Кольгрима.
– Умничка! – восхитилась воспитательница. – Какая же я была дура! Столько лет убила на пацанов, на каких-то свиней, на дурацкий интернет!
Кольгрима сделала вид, что спохватилась, будто бы сказав нечто лишнее, но, улыбнувшись, продолжила:
– Нет, надо сразу же договориться о главном. Главное – знай: я никогда не вру. Всё, что я обещаю, я выполняю. Этого же я требую и от всех моих… моих учеников. Я волшебница. Да-да, не удивляйся. В принципе, все женщины волшебницы, они только об этом к счастью не знают. Не слышала обо мне? Вот и хорошо, что не слышала. Я в Питере жила когда-то. Давно, тебя еще не было. Впрочем, как-то наведывалась сюда. А пару недель назад вернулась из Антарктиды. Угораздило оказаться там в ледяном плену. Удалось вырваться. Не без помощи добрых людей. Хе-хе… Пришлось, правда, пожертвовать кое-какими владениями и лицензией на право деятельности в тех краях. Ну да обойдусь и без лицензии. Пойду не вширь, а вглубь. Так ведь? Вижу, не понимаешь, о чем я говорю. Ничего, скоро поймешь. Обо всём расскажу. Знай одно: планы у меня на тебя, а значит, и у тебя самой – гигантские. Я тебя обучу всему, что умею, отдам всё, чем владею. Такой красавице и умнице не жалко! Будешь не только Еленой Прекрасной и Еленой Премудрой в одном лице, но еще и Еленой Могучей. Прямо, не дева, а трехглавый Змей Горыныч. Кстати, мой родственник. Шутка.
За двойной входной дверью открылся просторный холл с милым диванчиком и большими китайскими вазами. На стенах висели два псевдо-старинных портрета, судя по всему знатных персон, в манере нидерландских художников Золотого века. Умничка сразу же отметила это, интуитивно осознав нарочитую лживость холла. Скорее всего, это был новодел, искусственно состаренный. Один простенок занимало зеркало в тяжелой старинной раме. Над зеркалом располагались большие электронные часы, диссонирующие своими светящимися цифрами с архаичной обстановкой прихожей. Зерцало (именно это слово приходило на ум) невольно притягивало взгляд. Его гладкая плоскость светилась, хотя никакой подсветки не могло быть там, где за гладкой зеленой амальгамой находилась под английскими обоями шершавая глухая стена. Непостижим был этот свет лунной ночи, мерцавшей в зеркальной глубине. Лена невольно остановилась перед своим неузнаваемым ею отражением.
– Нравится? Кто краше, ты или зеркало? – спросила тетушка и сама себе ответила: – И ей зеркальце в ответ: «Ты, конечно, спору нет…»
Они прошли на кухню. Хозяйка напоила ученицу густым вкусным, целительным, по ее словам, отваром и уложила в отдельной комнате на тахте. Сама ушла в спальню. Вскоре оттуда послышался храп.
Лена не могла отделаться от ощущения, что из зеркала на нее давеча глянула не она сама, а кто-то чужой. Ей стало зябко, и она укрылась одеялом с головой. Долго не могла уснуть и когда проваливалась в сон, ей слышался странный стеклянный звук, от которого шли мурашки по коже…
Почувствовав духоту. Лена отбросила одеяло и с удивлением обнаружила, что находится в пустыне. Белый искрящийся песок занимал всё пространство, накрытое ослепительным голубым небосводом. Каждая песчинка нестерпимо блестела на солнце, как осколок зеркала. Солнце стояло низко, но уже припекало. Утро разгоралось. По песку скользили серые змейки, плыли (так казалось) в свои норки черепашки, из-под камня выглядывал не уснувший еще тарантул, а высоко в небе выписывал «восьмерку» парящий гриф. Хотелось пить. Не зная, куда идти, Лена сделала пару шагов и оказалась в холле перед зеркалом, в котором увидела не только свое отражение, но и уходящего вдаль мужчину в черном плаще с капюшоном. Часы показывали полночь.
«Неужто Черный человек? К кому приходил?» – соображала Лена, вспомнив Моцарта и Есенина. В зеркале осталась не она, не ее отражение, а какая-то странная призрачная фигура, сквозь которую были видны диванчик и портрет на стене.
«А где же я? Эта прозрачная? – подумала девушка – Это же не я. А кто? Да ну, чушь! Этого просто не может быть!»
Но оно – было!
Не подав виду, Лена прошла на кухню, зачем-то включила чайник. Тот зашумел, а когда отключился, послышались странные звуки, идущие из холла. Девушка несколько минут прислушивалась, а потом направилась в спальню.
В зеркале она опять увидела не себя. То есть вроде и себя, но какую-то сквозную. За ней видно было то, чего нельзя было увидеть: и диванчик с портретом, и уходящего вдаль незнакомца в черном плаще. Лене показалось, что ее отражение осклабилось и показало язык. На часах светилось «00 – 00». Полночь словно приколотили к стене!
Она легла на тахту и тут же уснула. Разбудил ее то ли выстрел, то ли звук лопнувшей лампочки и невнятное ругательство. Что-то щелкнуло. Затем послышались странные звуки, крайне неприятные. Шелестело и позванивало, словно кто-то стеклянный полз по полу… Мимо – на кухню! Девушке стало не по себе. Она встала, вышла в холл. Подошву пронизала боль. Резко ступила в сторону, боль пронизала другую ногу. Щелкнула выключателем. (Это выключатель щелкал!) Так и есть, лопнула одна лампочка. На кухне закрылась створка шкафа. Над зеркалом светились цифры «08 – 11».
– Иди сюда! – послышалось из кухни. – Кофе попьем.
– Что? – спросила Лена и облизнула сухие губы.
На кухне мужчина, то ли в пижаме, то ли в спортивном костюме черного бархата стоял возле закипавшего чайника.
– Кровь, – кивнул он на темные следы на полу. – Ставь ногу сюда. Подошвой ко мне. – Незнакомец похлопал по стулу. Лена поставила ногу. Мужчина провел ладонью по подошве. – Теперь другую. – Провел по другой подошве. – Вот, как и не бывало.
– А тетушка где? – спросила Лена.
– Тетушка? Какая тетушка? Зачем нам тетушка? Со мной никакая тетушка не проживает. Да я и не нуждаюсь ни в какой тетушке! Ты, право, чудачка! Тетушка! Зови меня дядюшкой. И забудь про тетушку. Дядюшкой Колфином, Черным Колдуном, если угодно. Я буду твоим начальным учителем.
Дядюшка Колфин насыпал в чашечки растворимый кофе, предложил ученице на выбор десерт, потом неожиданно заменил его другим, прокомментировав:
– Научись отказываться от сделанного выбора без сожаления. Это правило номер один. Оно очень трудное. Но зато много обещает тем, кто усваивает его. Так ты поднимаешься над собой, и одновременно поднимаешь себя. Иди, переоденься. Твоя одежда в шкафу.
Лена вышла в холл, глядя под ноги, чтобы не наступить на стекло. Пол был чистый. В зеркале вдаль уходил Колфин, а Ленино отражение сделало ей рожу. На часах была всё та же полночь. За спиной девушки неожиданно кто-то кашлянул, отчего она почувствовала оторопь.
