но каждый раз снова открываются, потому что он стоит между створками. За ним статуя Девы Марии жестом призывает замедлиться, хотя здесь все и так очень медлительны.
— Палата Люсьена ведь была здесь?
Весь дверной проем сбоку обтянут матовой пленкой. Когда где-нибудь в здании открывается дверь или окно, пленка с хлопком выгибается внутрь комнаты, а затем, шурша, снова заполняет проем. За ней сверлят. Силуэт человека толкает впереди себя тачку.
— Он, наверное, переехал? Так же нельзя, твоя ма должна была нам сказать.
Целлофан вокруг шоколадного яйца хрустит под его пальцами, которые еще крепче впиваются в него.
— Может, он где-то здесь?
Мы читаем таблички с именами, которые висят рядом с каждой дверью, за одной из них кто-то начинает выть.
— Спросим на стойке регистрации?
— Где же наш Люсьен? — Па водружает шоколадное яйцо на стойку. — Его комнаты больше нет, а нам ничего не сказали.
— Секундочку, — отвечает женщина из-за стойки. — Я сейчас освобожусь.
На бейдже написано, что ее зовут Эсме. Под ее блузкой скрывается такая грудь, что отец не сможет удержаться от сальных шуточек на ее счет. Глаза у него уже заблестели. Эсме ударяет указательным пальцем по кнопке «Ввод», отъезжает на своем кресле назад и поднимает на нас приветливый взгляд.
— Мы пришли навестить Люсьена.
— Люсьена Шевалье?
— Вот его брат.
— О… брат, — произносит Эсме, но не смотрит на меня. — А вы кто в таком случае?
— Па.
— А, ну конечно…
— Он еще здесь?
— Да-да. Люсьена на время перевели в сто шестую. У нас внутренние пертурбации из-за ремонта.
Мы даже не успели спросить, где это, а она уже объясняла нам дорогу.
— Вот по этому коридору прямо, потом второй поворот направо, и там вам нужна третья дверь с правой стороны.
— Отлично, — говорит па, метнувшись взглядом к ее бюсту. Кажется, про себя он уже сочинил шутку: лицо у него растянулось в довольной ухмылке. Он постучал по голове, давая понять, что все запомнил. — До скорого.
В каждом коридоре висит фотоколлаж супергероев комиксов, но на месте лиц приклеены фотографии обитателей этого места.
— Ух ты, господи, — ухмыляется папа. — Вот уж два бурдюка.
— Что?
— Ой, да между этих титек можно пикник устраивать!
— Сто один, — громко оглашаю я. — А вот сто три. Нам надо на другую сторону.
— Ну посмотрим, — пробормотал отец, — если он спит, то мы ненадолго.
Табличка Люсьена украшена голубыми и желтыми каракулями. Вероятно, кто-то из персонала умудрился вложить ему в руку фломастер.
— Да ведь? — Отец уже взялся за щеколду и посмотрел на меня. — Брай?
Я киваю. С той же решительностью, с которой он когда-то выдирал мои молочные зубы, отец распахивает дверь. Жалюзи застучали по открытому окну. С потолка на веревочках свисают сложенные из бумаги птицы. А под ними лежит Люсьен. Жесткие волосы у него на затылке, как всегда, непослушно топорщатся. Тело распластано на одеяле, он весь развернулся в другую сторону и не смотрит на нас. С нашего прошлого визита он еще больше разросся и приблизился к краям койки. В нем меняются какие-то мелочи. Брови становятся больше, нижняя губа дальше выпячивается вперед, словно кропильница в церкви. Вдоль волос у него прыщи.
— Люсьен? — Брат приоткрывает глаза. В уголке глаза засел желтоватый комочек ото сна. Мама бы сразу вытерла. — Ты Люсьен, — говорю я, чтобы напомнить ему, кто он такой. — Мы снова тут, — я стучу себе в грудь. — Брайан и па.
Я двигаюсь, не отрывая подошв от пола, дальше в сторону, чтобы нам обоим хватило места у кровати. Но па ближе не подходит. Он стоит за мной, облизывает губы, нервно кашляет. Я делаю еще шаг в сторону и жестом показываю ему, чтобы он подошел и встал рядом.
— Мне и здесь хорошо, — говорит он и вкладывает мне в руку шоколадное яйцо. — Это для твоего брата.
Я уже взял у него подарок, но мне хочется, чтобы он вручил его сам.
— Давай ты сам, — шепчу я, пытаясь отдать яйцо ему обратно.
— Нет-нет, у тебя это лучше получается.
Он прячет руки в карманы куртки. Люсьен косится на нас. Пару секунд я держу яйцо так, чтобы он видел, а затем ставлю на его тумбочку. Люсьен поймет, что такое шоколад, только когда попробует его.
— Уже несколько месяцев прошло.
Я хочу до него дотронуться, только не знаю, где лучше, так что пока держу руки на краю койки. В изголовье у него висит магнитная доска, на которой закручивается по краям фотография Люсьена в инвалидном кресле. Мама сидит рядом на корточках. Ее колени согнуты, живот превратился в два небольших валика, волосы собраны в хвост, а в руках она сжимает сумку, которую, кажется, носит уже целую вечность. Над этой фотографией — новая, на ней ма уже с Дидье. Как и на всех их совместных фотографиях, он ее обнимает, она прижимается щекой к его щеке, чтобы показать нам, как сильно он ее любит. Диииии-дьеееее, па всегда произносит его имя, растягивая гласные, будто ноет.
Их с Дидье снимки она всегда вешает в середину. Из-под них выглядывает половина фотографии, на которой запечатлены все обитатели этого места вместе с Люсьеном. Перед входом в парк аттракционов. Все смотрят в камеру, кроме моего брата. Единственное фото, на котором он улыбается, — это то, где чьи-то руки держат у его щеки морскую свинку.
В правом нижнем углу моя фотография. Магнит перекрывает мне половину лица. Такую же фотографию ма носит в кошельке. Только что выпал передний зуб. Гладко прилизаны гелем волосы. Я помню, что тогда чувствовал себя очень взрослым, так как только что проколол ухо. А сзади у меня болтался этакий крысиный хвостик из волос. Но на фотографии этого не видно.
— Смотри, — обращаюсь я к Люсьену, — таким вот я был.
Я сразу ощущаю знакомую неловкость, когда говорю с ним. В основном потому, что он не отвечает. У взрослых это лучше получается, хоть и кажется, будто они разговаривают с собакой.
Люсьен зевает бумажным птицам, которые плавно покачиваются под потолком с того момента, как мы вошли.
— Давайте сделаем посветлее?
Па тянет за веревочку жалюзи. На всех окнах есть специальный зажим, чтобы они не открывались полностью и никто не вывалился наружу. Теперь видно, что на улице лето, но нигде оно не кажется таким далеким, как у койки Люсьена. Как во всем здании, в общем-то. Запах открытого бассейна здесь можно почувствовать разве что в ароматизаторе средства для мытья пола.
От внезапно яркого света Люсьен зажмуривает глаза, затем открывает их и быстро-быстро моргает. Потом все-таки совсем
