меня не била … может, потому что я уже взрослая … конина … опять скажет, что я в штанах и футболке как пацан … может мне так удобно…
Чем ближе Карина подходила к дому, тем злее она становилась. В такие моменты она сильно сдавливала зубы и поджимала пальцы на ногах, пока их не сводила мелкая судорога. Машины дяди Леши не было нигде поблизости. Значит, одна приехала, подумала девочка. Прежде чем подняться по ступеням, она осмотрела себя — не было ли на ней колючек или грязи. Карина распустила собранные в хвост длинные волосы. Медленно поднялась на крыльцо, потянула на себя ручку, пружина с тугим скрипом растянулась через дверной косяк, девочка быстро прошмыгнула в подъезд, и дверь резко захлопнулась за ней. Этот хлопок за спиной был настолько громким, что девочка испугалась. И вдруг вспомнила.
Маленькую Карину выносит на улицу мама и быстро возвращается в дом. Тяжелая, обитая ватином дверь гулко хлопает за ней. Девочка смотрит на свои валенки и снег, который очень красиво блестит от света фонаря. За забором очень темно и шумит ветер, но раз мама одела так тепло, значит, надо будет туда идти, а с ней не страшно. Шарик прыгает и захватывает пастью снежинки, но цепь не дает делать этого в полную силу. Бедный Шарик. Жалко, что нельзя подходить к нему близко. От колючего шарфа чешется лицо. Дома опять что-то гремит. Мама выходит босиком на крыльцо, вытаскивает большую клетчатую сумку.
— И ее ты больше не увидишь. И с работы тебя уволят, мент хренов! Все узнают, что ты выгнал ночью в мороз жену с ребенком.
Мама плачет.
— Ты сама ушла. — Голос папы раздается из сенок, откуда очень вкусно пахнет вяленой рыбой.
— Сама ушла, а ты сидишь на жопе ровно! И на дочь тебе плевать! Видишь, Кариночка, как папа нас любит? Сейчас к бабушке пойдем пятнадцать километров по морозу. — Мать обувает на босые ноги валенки и накидывает на цветастый халат длинную черную шубу.
— Ну, куда ты собралась сейчас с ребенком? Ты о ней хоть подумай. — В дверном проеме появился папа. Высокий и плечистый, с широкими черными бровями и тяжелым взглядом.
— Ты же о ней не думаешь! — Мама стащила сумку с крыльца и поволокла ее к воротам.
Карина знала, что папа ее любит. И что мама ее любит. Но друг друга они совсем не любят. Во всяком случае, так говорила бабушка.
— Короче все! — Папа повышает голос, очень быстро оказывается около Карины, берет ее на руки и несет в дом.
— Не смей ее трогать! Я посажу тебя! — Мама бросается вслед за ними в дом.
Карина пугается и плачет.
Как странно в памяти всплывают куски впечатлений из детства. Из совсем еще неосознанного возраста. Вряд ли бы Карине пришло это на ум, когда она играла в посудку с подругами. Но именно сейчас это проступило ярким снимком, когда было страшно от неизвестности. Она искала в этом страхе спасительный закуток. Забежать в него — и ничего нет. Ни Тоньки, ни красного платья, ни боязни за бабушку. Но надо было идти.
Девочка боялась своего подъезда. Хоть и жила здесь уже почти десять лет. Здесь было всегда темно, потому что никто не мог починить проводку. А может, проводки и вовсе не было. Чтобы дойти до своей квартиры, ей нужно было пройти по узкому коридору, потом повернуть направо и зайти в так называемый «карман», в конце которого располагались две квартиры напротив. Та, что была слева — Карины. И все это — буквально наощупь. По стенам то и дело ползали пауки, которых девочка ненавидела. Всякий раз, ступая по деревянному полу подъезда, она с опаской вела указательным пальцем по стене, пока не нащупывала косяк. Это означало, что она дошла. Гораздо неприятнее было наткнуться рукой на паука. Тогда девочка вскрикивала и быстро стряхивала с себя насекомое, даже если оно так и оставалось сидеть на стене.
Но сейчас ни темнота, ни пауки не занимали Карину. Она тихонечко делала каждый шаг и прислушивалась к разговорам, слышавшимся в подъезде через тонкие дспэшные стены. Вот из второй квартиры доносились звуки работающей стиральной машинки. Из четвертой — плохие слова, которые нельзя было повторять детям вслух. Из их квартиры не было слышно ничего. Карина немного успокоилась. Она нащупала дверь, быстро постучала и вытерла вспотевшие ладошки о вельветовую ткань штанов. Прошло полминуты, и Карина постучала снова, но уже посильнее. Девочка зажмурилась и загадала, что если она досчитает до ста и за это время бабушка откроет дверь и мамы не будет дома, то она никогда не будет никому врать. Карина успела досчитать до двадцати. Замок щелкнул.
— Кариша, кушать захотела? — на пороге стояла бабушка.
— Нет, я просто… — Карина осторожно вошла в квартиру, посмотрела на обувь, стоящую в коридоре. Все как и было, когда она уходила гулять. Девочка боялась сказать что-то лишнее, что могло стать поводом для насмешек или злости мамы. Но следов пребывания матери не было. Да и бабушка вела себя очень спокойно. — Мама дома? — Карина выбрала самый безобидный вопрос, который, по ее мнению, мог даже задобрить мать.
— Оксана? Нет. Ты ее видела? Она приехала? — женщина облокотилась рукой о стену.
— Тонька Несторова сказала, что видела ее на крыльце. — Карина, уже готовая успокоиться, все еще не понимала, что происходит.
— Тонька? Так может она обозналась. Ребенок же! Ты никакую машину не видела во дворе?
— Нет.
— Я же созванивалась с Оксаной. Она говорила, что приедет не раньше конца августа. И она будет с Лешей на машине. Ты испугалась? — бабушка обняла девочку.
Карина не любила такие моменты нежности. Она сразу чувствовала себя слабой и беззащитной. Поэтому старалась как можно быстрее высвободиться из рук бабушки.
— Баба, а можно я тогда еще погуляю? — Карина выдохнула и подняла глаза.
— Хорошо, погуляй. Может, перекусишь?
— Ага, а колбаска осталась? — Карина принялась расшнуровывать кроссовки.
— Ну, ты же не доела утром, значит есть.
Они вошли в кухню. Карина уселась за стол и придвинула к себе вазочку с конфетами. Там было ассорти из «барбарисок» и «коровок». Девочка взяла первую попавшуюся карамельку и поставила вазочку на место.
— Не перебивай аппетит! И после улицы руки вымыть надо. Я как раз воду поставила для стирки.
— Да я под краном помою, баб!
— Вода ледяная, даже не вздумай.
Карина уже спрятала конфету за щеку, оставив фантик на желтой бархатной скатерти. В углу кухни на табурете стоял оранжевый большой таз, в
