всё реже да к тому же ещё полупустые.
Вот и теперь его вагон с десятком случайных пассажиров, из которых выходил он один, остановился точно напротив вокзала, распахнутые двери которого демонстрировали миру сумрачную пустоту. На перроне из встречающих было всего несколько человек в форме железнодорожников, да две бабки с пацанёнком, лет десяти, которые подтаскивали к тамбуру какие-то мешки. Ещё, неподалёку паслась привязанная к вбитой в землю ржавой железяке белая коза с длиннющими рогами и цветастой ленточкой. Она, перестав жевать, с любопытством уставилась на происходящее, видимо не веря своим глазам, что из поезда может кто-то выйти.
Всю свою сознательную жизнь, путешествуя налегке, Юрий Константинович Апранин и в этот раз был обременен одной единственной дорожной сумкой. Накинув ремень на плечо, он спустился по решетчатым ступеням и шагнул на невысокий перрон, погладив напоследок тёплый поручень своего недолгого ночного приюта. Коза, уставив на приезжего деревянный взгляд, испустила в его сторону стрекочущее блеянье, и, видимо потеряв интерес к происходящему, принялась снова щипать пыльную придорожную траву.
Почему-то вспомнилось Юрию как много-много лет тому назад, когда ему ещё не было и пяти, он с родителями впервые приехал сюда. Как сошли они на ночной слякотный парапет, и он стоял рядом с большими немецкими чемоданами, а от паровоза шёл пар и стелился по огромным красным колёсам. Как где-то в промозглом сумраке тревожно ударил колокол, паровоз вдруг сердито зашипел, его страшные колёса бешено завертелись на одном месте, поезд, нехотя, тронулся, а потом пошёл быстрее, быстрее, пока совсем не пропал в темноте.
Отец тогда взял чемоданы, и они с мамой и братом пошли за ним мимо здания вокзала на задний двор, где их всех уже ждал дедушка, мамин папа, на телеге с лошадью. Отец с дедом уложили вещи, все расселись в повозке, укутались в овчинные тулупы, и подвода тронулась в холодную и сырую темень. Единственным источником света была керосиновая лампа «летучая мышь», которая болталась сзади на торчащей из телеги палке.
Дороги, в привычном её понимании, не было, вернее она представляла собой уходящую в поле, еле угадываемую в потёмках полоску земли, разрезанную вдоль глубокими колеями, которые были заполнены жидкой грязью вперемешку с мокрым снегом. Телегу беспрестанно кидало из стороны в сторону, она наскакивала на кочки, проваливалась в ямки, жалобно скрипела, но везла.
Несмотря на бесконечную и довольно ощутимую тряску, маленький Юра через несколько минут уже спал под овчинным тулупом на руках у мамы и проснулся только утром в тёплой белоснежной постели в светлом бабушкином доме. Сквозь кружевные занавески на окнах в комнату пробивалось солнце, рисуя на струганом деревянном полу причудливые световые пятна и фигуры. В соседней комнате позвякивала посуда, пахло печкой, жареным салом и картошкой. Это сочетание отпечаталось в памяти и навсегда вошло в Юркино сердце, как формула маленького детского счастья.
Итак, недолгий вагонный плен закончился. Глубоко вдохнув июньский воздух свободы, пахнущий разнотравьем, пылью и тормозными колодками, наш путешественник, пройдя по потрескавшемуся теплому асфальту перрона, зашагал вдоль вокзала к выходу. После поезда его немного покачивало, но, несмотря на произошедшие жизненные потрясения последнего времени, сердце радостно прыгало, а грудную клетку распирал восторг, который Апранин еле сдерживал, боясь показаться ненормальным.
Дело в том, что время от времени он приезжал на свою малую родину, правда, в основном по печальному поводу, связанному с уходом из жизни близких людей. Но он приезжал на автомобиле и совершенно по другой дороге. И хотя машины у него теперь уже не было, безусловно, Юрий мог бы поехать привычной дорогой автобусом, но он, сделав приличный крюк, специально отправился на поезде. Он поехал тем самым путём, которым пятилетним пацаном, вообще впервые явился в этот город, и который покинул после окончания школы. Получалось, что за последние почти тридцать лет, он впервые оказался у старого вокзала.
Вертя головой и плохо разбирая детали, Апранин старался угадать произошедшие перемены в том, что снилось ему по ночам и грезилось наяву, со временем дополняемое фантазией взамен уходящей памяти. Но детские воспоминания всегда были обрывочны, не четки и сумбурны, а эта явь, окружавшая его сейчас, была конкретна, подробна и поднимала в душе его такую тёплую и щемящую волну, что он боялся утонуть в собственных чувствах.
Лето и детство
Лето, дорогой читатель, это совершенно другая жизнь, вернее, это и есть жизнь после долгого сонного зимнего забвения.
Население маленького провинциального городка увеличивается в эту пору в несколько раз за счет приезжающих родственников, разбросанных по всему белому свету.
Представьте себе, самая чистая речка в области, обилие зелени, овощей и фруктов, воздух, настоянный на луговых травах и сосновой хвое, парное молоко и дружелюбие аборигенов – что еще нужно, чтобы в полной мере отдохнуть от городской суеты.
Малолетнее население также вырастает многократно, завязываются новые, по-детски быстрые знакомства, переходящие из лета в лето в дружеские и продолжающиеся иногда многие годы, и уж почти наверняка согревающие воспоминаниями всю оставшуюся жизнь.
Городское высокомерие приезжих, неприязнь и недоверие местных быстро проходят, освобождая место простым человеческим отношениям. Люди открываются, и всё лучшее, может быть доселе дремавшее в них, просыпается и находит свой выход.
Вечером, когда огромная розовеющая луна протискивается в недвижной, пропитанной июньским цветением, атмосфере на темнеющее небо, в городок со стороны реки по центральному местному «бродвею», ведущему на мост, лениво, растянувшись на сотни метров, вступает стадо коров. Воздух, колеблемый маятниками хвостов, наполняется пылью, протяжным мычанием, запахом парного молока и неизбежным «ароматом» коровьих лепешек, которые, как мины, разбросаны по всей дороге. Отпускники, плетущиеся с пляжей усталой вереницей, настороженно поглядывают на буренок, и тоже продираются в этом потоке, отмахиваясь руками от пыли и запахов, тщетно пытаясь обойти дорожные сюрпризы.
Но испортить настроение не реально. День, проведенный у ласковой речки на траве или на песке возле сосен, с большим пакетом кисло-сладкого «белого налива», незабываем.
Приняв теплый душ, прямо в саду из разогревшейся за день бочки, закрепленной на столбах среди яблонь и выкрашенной в черный цвет для лучшего солнечного разогрева, все садятся ужинать. Это тоже здесь же в саду на принесенных из дома стульях и табуретах, за покрытым белой скатертью и прозрачной клеёнкой столом.
Под фонарь, который подвешен на проволоке, протянутой между грушей и антоновкой, слетаются комары и ночные бабочки со всей округи. Но на них уже никто и не обращает внимания, машинально отмахиваясь от вампиров веточками березы или пучком глухой крапивы. Идет трапеза, позвякивают стаканчики и завязывается разговор.
Первые звезды, поблескивая
