лицо. А до этого говорила, что спутала угли для стряпни с острым блюдом хунаньской кухни.
— Хватит историй, — сказала Драгоценная Тетушка быстрыми руками. — Скоро завтрак, а до него мы должны успеть помолиться.
Она забрала клочок бумаги со шкафчика и спрятала его в свою туфлю. Мы надели теплую зимнюю одежду и вышли в стылый коридор. В воздухе висел запах тлеющих углей, доносящийся с другого конца дома. Я увидела Старого Повара, разминающего руки перед тем, как начать крутить рукоять колодца, и услышала, как одна из женщин, живущих тут, кричит на свою ленивую невестку. Я прошла мимо комнаты, которую моя сестра Гао Лин делила с матерью. Они обе еще спали. Мы торопливо направились к крохотной, выходящей на юг комнатке — залу предков; На пороге Драгоценная Тетушка бросила на меня предупреждающий взгляд:
— Веди себя скромно. Разуйся.
В одних чулках я ступила на стылые серые плиты.
В ту же секунду меня охватил леденящий холод, который, скользнув по ногам и пронзив тело, вырвался наружу потекшим носом. Меня била дрожь. Я стояла перед стеной, покрытой многочисленными свитками со стихами — дарами ученых, пользовавшихся нашей тушью последние две сотни лет. Я уже могла прочитать одно стихотворение, вписанное в картину: «Тени рыб стремятся по течению». Это означало, что наша тушь была темной, яркой и ровной. На длинном алтарном столе стояло две статуи: бога Долголетия, с длинной белой, похожей на водопад бородой, и богини Милосердия, с гладким спокойным лицом. Ее черные глаза внимательно смотрели на меня. Только она прислушивалась к женским слезам и молитвам, как говорила Драгоценная Тетушка. Вокруг статуй примостились деревянные дощечки с именами предков семьи Лю, и над каждым именем было вырезано их лицо. Тетушка сказала, что там были не все мои предки, а только те, кого семья считала наиболее значимыми. Таблички с именами тех, кто не заслужил особого поклонения, и с именами женщин были разложены по сундукам и забыты.
Тетушка зажгла несколько палочек с благовониями и стала дуть на них до тех пор, пока они не задымились. В воздухе к облачкам выдыхаемого нами пара присоединились струйки ароматного дыма. Мне иногда казалось, что это не облака, а духи, стремящиеся утащить меня с собой в призрачный мир Инь, чтобы я скиталась там вместе с ними. Тетушка как-то рассказывала, что после смерти тело остывает, а тем утром я так сильно замерзла, что мне стало страшно. — Мне холодно, — хныкала я, и по моим щекам бежали слезы.
Тетушка опустилась на стульчик и, усадив меня на колени, притянула к себе.
— Ну хватит, Моська, — мягко пожурила она. — Прекращай плакать, иначе слезы превратятся в льдинки и поранят тебе глаза.
Она принялась быстро разминать мои стопы, словно кусочки теста.
— Так лучше? А теперь?
Когда я перестала плакать, тетушка зажгла еще несколько палочек. Потом вернулась к порогу и взяла свою туфлю. Она до сих пор стоит у меня перед глазами: выцветшая синяя ткань, черный носик и вышитый лишний листик, с помощью которого она заштопала дырку. Сначала я подумала, что она собирается сжечь туфлю в качестве подношения мертвым, но она только достала из складок клочок бумаги с иероглифами, который показывала мне утром. Она кивнула мне и жестами сообщила:
— Это имя моей семьи и всех костоправов.
Она снова поднесла этот клочок к моим глазам и добавила:
— Не забывай его. — И аккуратно положила бумажку на алтарь.
Мы кланялись и выпрямлялись, кланялись и выпрямлялись… Каждый раз, поднимая голову, я бросала взгляд на это имя. И оно было…
Почему я никак не могу его вспомнить? Я произнесла вслух уже сотни имен, но ни одно из них не отозвалось узнаванием. Это было редкое имя? Неужели я забыла его, потому что слишком долго хранила в тайне? Может быть, я потеряла его так же, как потеряла все, что было мне дорого: куртку, которую Гао Лин подарила мне перед отъездом в приют, платье, которое, по словам моего второго мужа, делало меня похожей на кинозвезду, и первый детский комбинезон, из которого выросла Люи. Каждую вещь, которая становилась мне до боли дорога, я складывала в специальный сундук для сокровищ и хранила все это так долго, что почти забыла о его существовании.
Этим утром я вспомнила о своем сундуке и пошла к нему, чтобы спрятать подарок, который Люи сделала на мой день рождения: нитку серого жемчуга, невообразимо прекрасного. Когда я подняла крышку, мне навстречу вылетела целая туча моли. Ее было так много, что она показалась мне клубом плотного серебристого дыма. Мои сокровища превратились в ветошь, усеянную бесчисленными дырами. Не было больше ни вышитых цветов, ни ярких красок. Казалось, все, что имело ценность в моей жизни, исчезло, но самой тяжелой утратой была пропажа имени, что оставила мне Драгоценная Тетушка.
Так каким же именем нас называли? Я всегда хотела считать его и своим тоже. Тетушка, ну же, помоги мне вспомнить! Я больше не маленькая девочка и не боюсь призраков. Ты все еще на меня сердишься? Разве ты меня не узнаешь? Это я, Лу Лин, твоя дочь.
Последние восемь лет Рут Янг раз в году, а именно двенадцатого августа, теряла голос. Первый раз это произошло, когда она переехала в квартиру к Арту в Сан-Франциско. Несколько дней Рут могла только сипеть, как кипящий чайник. Тогда она решила, что подцепила какой-то вирус или стала жертвой аллергии на грибок, поселившийся в этом здании.
Второй раз она онемела на первую годовщину их решения съехаться, и Арт шутил, что ее ларингит попахивает психосоматикой. Рут и сама подозревала, что это может оказаться правдой. В детстве она потеряла голос, когда сломала руку. Интересно, почему это произошло? На вторую годовщину они с Артом любовались звездами в национальном парке Гранд-Титон.
В брошюре говорилось: «В разгар метеорного потока под названием “Персеиды", который обычно приходится на двенадцатое августа, сотни “падающих" звезд ежечасно расчерчивают небеса серебряными нитями. На самом же деле это не звезды, а мелкие метеорные тела, проникающие в слои земной атмосферы и сгорающие на пути к Земле». И Рут в полном молчании вместе с Артом действительно наслаждалась этим великолепным представлением, развернувшимся на бархате ночного неба. Она не верила в то, что ее ларингит имеет отношение к звездам или что метеорный дождь каждый год запечатывал ей уста. Однако мать Рут все
