Когда Гарусов вошел, Жбанов лежал ничком на кровати, подняв толстые ноги на деревянную лакированную спинку. Он нехотя поднял с подушки вялое, несвежее лицо. За последний год Жбанов отрастил усы, и это сильно его не красило.
- А, святитель-великомученик,- сказал он сквозь спутанные усы,явился-таки, приполз! А что у тебя с башкой? Ну-ка, повернись!
Жбанов захохотал.
- Ну и фигура! Дон-Жуан! Казанова! Покоритель женских сердец!
Гарусов молчал. Федор Жбанов неожиданно гибким движением перекинул на пол толстые ноги в шерстяных носках и бросил в Гарусова подушкой:
- Тьфу на тебя. Не хочу даже и разговаривать с таким идиотом.
Гарусов направился к двери.
- Постой! - загремел Жбанов. Гарусов остановился.
- Ты не уйдешь, пока не объяснишь всю эту чертовню. Куда ты едешь? Зачем?
- Я тебе уже объяснял,- смиренно отвечал Гарусов.- Еду, чтобы деньги заработать. Внести за квартиру.
- Черта с два! Нет, брат, меня не проведешь! Тут другая должна быть причина. Гарусов молчал.
- Ничего не понимаю! - бушевал Жбанов.- Нет, постой, кажется, начинаю понимать... Ага! Понимаю! Как увидел твою дурацкую стриженую башку, так и понял. Знаешь, кто ты? Монах. Да, да. Монах по призванию. Для таких, как ты, не хватает советских монастырей.
- Что за чушь,- тоскливо сказал Гарусов.- Монастыри какие-то... Придумаешь тоже. Пьян ты, Федор.
- А что? Я пьян, конечно, но рассуждаю вполне здраво. Таким, как ты, мало обычной жизни, нормальной работы. Они хотят жертвоприносить. Истязать свою плоть. Таким именно нужны монастыри, разумеется, не церковные, а гражданские... Оттуда, например, мы будем черпать санитаров, золотарей... А что? Мысль!
- Оставь, Федор,- отмахнулся Гарусов.- Без тебя тошно.
- Ха! - закричал Жбанов.- Это хорошо, что тошно! Значит, в тебе разум не совсем еще погас. Может, еще одумаешься, совесть в тебе проснется. Скажет: "Толя, а Толя, науку-то свою бросил, не стыдно?"
- Нет, не стыдно. Все равно ученого из меня не получится.
- Эх, мне бы твою усидчивость...
- Мне бы твой талант.
- ...я свой талант,- выругался Жбанов.- Не вышло из меня ни черта и уже не выйдет.
- Если бы я был глуп, я сказал бы тебе: не пей. Не пей, Федя
- Полечиться, что ли, принудительно? - задумчиво спросил Федор.- Там, говорят, такое пойло дают, что после него от любой жидкости, даже от квасу, с души воротит.
- Вот как и меня,- тихо сказал Гарусов.
- Что ты там такое бормочешь?
- Ничего, это я так. Прощай, Федор. Спасибо тебе за все. Сам знаешь, за что. Я Зое сказал: если что, пусть к тебе обращается. Можно?
- Спрашиваешь тоже.
Жбанов встал с кровати и обнял Гарусова. Лицо Гарусова пришлось ему где-то под мышкой, и, чтобы лучше разглядеть это лицо, Жбанов поднял его за подбородок. Серые глаза Гарусова смотрели невесело, но твердо.
- Ну, прощай, Толя. Не поминай лихом. Любил я тебя, сукиного сына.
* * *
Гарусов пошел прощаться в свое последнее место - домой. У самого дома он встретил Ниночку. Она шла, тринадцатилетняя, худенькая, сплошные ноги, шла - вот так пигалица! - с мальчишкой и бессовестно с ним кокетничала. От этого коса усердно моталась у нее по спине. Гарусов ее окликнул, она остановилась, мальчишка прошел дальше.
- Ниночка, я хочу попрощаться.
- Опять едешь? - неприязненно спросила она и закусила конец косы.
- Еду.
- Надолго или совсем?
- Там видно будет.
- Ну, счастливого пути,- она взмахнула косой и побежала догонять своего кавалера, который стоял и нетерпеливо копал землю бутсой.
* * *
Гарусов поднялся по лестнице. Зоя уже ждала его у дверей - должно быть, в окно.увидела, как он подходил. Бледная, но спокойная. Он посмотрел ей в лицо и обмер: оказывается, за эти годы щеки у Зои стали треугольными. Он опустил глаза на ее клеенчатый, цветочками, фартук.
- Когда? - спросила Зоя.
- Сегодня. Ноль тридцать.
- Побудешь или как?
- Не могу, Зоя, надо еще за вещами заехать...
- Что ж, поезжай, раз надо. Посидим с тобой, что ли, на дорогу. Так, кажется, по-русски-то полагается.
- Не знаю я, Зоя, как полагается. Сели. Гарусов сказал с усилием:
- Прости, Зоя, что испортил тебе жизнь. Не надо мне было на тебе жениться.
- Что ты, Толенька, как ты можешь так говорить? Я с тобой очень даже счастлива была и навсегда тебе благодарна.
- Это я тебе должен быть благодарен. Помолчали. Зоя спросила:
- Может, все-таки поехать мне с тобой, Толенька? Ты не думай, я на жену не претендую, веди свою личную жизнь какую хочешь. Я просто помочь тебе хочу. Прямо душа болит за тебя, как ты там будешь, один как иголка.
- Не надо, Зоя. Я именно хочу посмотреть, чего я стою один.
- Смотри, тебе виднее.
Зоя встала. Гарусов тоже встал. Тут словно что-то ее толкнуло, и она протянула ему обе руки, сложив их ладонями кверху, лодочкой. В эту лодочку Гарусов, прощаясь, спрятал свое лицо.
1969
