Растянувшись, как невероятная змея-мутант, рота шагала в учебный центр Сельцы. Шестьдесят километров - много это или мало? Хоть пешие переходы для спецназовца - вещь вполне привычная, но когда это происходит во время весенней распутицы, по раскисшим грунтовым дорогам, веселого в этом маловато. После половины пути командиры перестали ежеминутно подгонять и подтягивать растягивающуюся, словно резиновую, роту и молча шагали рядом с курсантами, с ожесточением выдирая ноги из вязкой грязи - дотопают, никуда не денутся.
Серая раскисшая дорога с каждым шагом высасывала из курсантов последние, казалось, силы. А они все шли и шли, и каждый был уверен, что дойдет только до вон того поворота, а потом повалится плашмя в эту чертову холодную грязь и - дьявол с ним, пусть хоть расстреляют в задницу соленым огурцом, больше не сделает ни шага. Но - поворот оставался позади и все шли дальше - до следующего, а потом - еще до следующего... И только когда кто-то, не сворачивая на очередном повороте, продолжал двигаться по прямой, углубляясь в раскисшее поле, становилось ясно: на ходу уснул парень. Идет с открытыми глазами, а ничего не видит, только ноги машинально переставляет. Бывает. Парня догоняли и разворачивали в нужном направлении - до следующего поворота.
Орлами глядели только комроты Бздынь, да неутомимый Ауриньш - кроме гранатомета, рюкзака и остальной штатной экипировки киборг тащил на плече железный ящик с пистолетами. Ящик он подхватил с плеча второкурсника Мишки Алексеева на двадцать восьмом километре пути - ровно за секунду до мгновения, когда Мишка готов был швырнуть это орудие пытки в грязь. Не сгибаясь подо всей этой грудой железа, Маргус бодро месил яловыми сапогами стылую жижу и при этом еще и умудрялся наигрывать на губной гармошке прощальном подарке "генерала" Мишки Шоломицкого.
Теперь он считался второкурсником: первая часть эксперимента была признана успешно выполненной и после зимней сессии Маргус был переведен в первый взвод, к курсантам второго курса. Первокурсники провожали его словно в дальнюю дорогу - с объятиями, хлопаньем по спине и наказами жаловаться, если что. Надарили кучу подарков - большей частью для Маргуса бесполезных, ну да какая разница? Рижанин Юрка Блинников подарил наполовину пустой флакон престижнейшего одеколона "Командор" фабрики "Дзинтарс" - привет с родины, парень! Цунь торжественно вручил ободранный жестяной портсигар с поломанной защелкой (фигня, ты потом починишь). Рустамджон Садыков нахлобучил на его голову новенькую кокандскую тюбетейку. Прижимистый Леха Мамонт повздыхал-покряхтел и вытащил из чемодана редкую вещь - китайский фонарик.
- Держи, Маргус. Да не профукай, як ты умеешь - такый фонарык вже не купишь...
Увы и ах - половину подаренного Маргус профукал в первую же неделю пребывания в новом коллективе. В том числе и "фонарык". Э, да что вы хотите - искусству сохранять свои вещи в казарме за полгода не научишься... И надо сказать, Маргус по этому поводу здорово переживал, хоть и жадным не был, да и в темноте прекрасно видел безо всякого фонаря - а все равно расстроился.
- Ты чего играешь, Маргус? - догнал его Алексеев. Избавленный от этого проклятого ящика, он чувствовал себя окрыленным - словно в невесомости.
- Не знаю, - оторвался от губной гармошки Ауриньш, - В кино один солдат играл эту музыку, я запомнил, теперь вот пробую...
- Ну-ка, ну-ка... Э, да это "Лили Марлен"! Слова знаешь?
- Нет, я только мелодию слышал. А ты знаешь?
- А как же! Давай, играй!
Мишка перебросил десантный "калашников" на грудь, лихо сдвинул шапку на затылок и, воодушевляясь с каждым шагом, запел:
Vor der Kaserne vor dem grossen Tor
Stand eine Laterne, und steht sie noch davor,
So wolln wir uns da wiedersehn,
Bei der Laterne wolln wir stehn
Wie einst, Lili Marleen...5
Понемногу песню начали подтягивать остальные "немцы" первого взвода:
Unsre beiden Schatten sahn wie einer aus;
Dass wir so lieb uns hatten, das sah man gleich daraus.
Und alle Leute solln es sehn,
Wenn wir bei der Laterne stehn
Wie einst, Lili Marleen.
Schon rief der Posten: Sie blasen Zapfenstreich;
Es kann drei Tage kosten! - Kam'rad, ich komm ja gleich.
Da sagten wir auf Wiedersehn.
Wie gerne wollt' ich mit dir gehn,
Mit dir, Lili Marleen!6
К ним подключились и другие - даже те, кто не знал слов, но как-то помыкивали в такт, а уж последние строчки тянули все хором:
Deine Schritte kennt sie, deinen zieren Gang,
Alle Abend brennt sie, mich vergass sie lang.
Und sollte mir ein Leids geschehn,
Wer wird bei der Laterne stehn
Mit dir, Lili Marleen?
Aus dem stillen Raume, aus der Erde Grund
Hebt mich wie im Traume dein verliebter Mund.
Wenn sich die spIten Nebel drehn,
Werd ich bei der Laterne stehn
Wie einst, Lili Marleen...7
И оказалось - на удивление хорошо шагается под эту песню. Недаром немцы через всю Европу под нее протопали, уж они в этом толк понимали.
- Ауриньш, что за херня! - возник рядом Бздынь, - Отставить фашистские песни!
- Да товарищ капитан! - дружно вступились все, - Что тут фашистского? Нормальная солдатская песня!
- Не звездите мне тут! Про что хоть поете?
Перевели охотно, в цветах и красках.
- Вот и все, - пояснил Алексеев, - Ее в войну и англичане пели, и американцы. Нормальная же песня. И шагается под нее хорошо.
- Лучше б "Катюшу" спели, - проворчал Бздынь, - Ее хоть знают все...
- "Катюша" - хорошая песня, - согласился Маргус, - Только на такой темп движения она плохо ложится...
- Это точно, - вынужден был признать ротный, - Ладно, пойте... Гитлерюгенды хреновы.
И гармошка зазвучала вновь - уже в полный голос. И курсанты уже не засыпали на ходу - лучше всяких команд и окриков подбадривала старая песня о вечной солдатской тоске по дому. Немного печальная, но все равно хорошая. Солдатская, одним словом. И легко верилось в то, что под такую песню и в самом деле можно хоть через всю Европу прошагать...
Назад в Рязань рота возвращалась через две недели. За это время Ока уже разлилась, и посуху было ни пройти, ни проехать. Поэтому роту перебрасывали по воздуху, эскадрильей "Аннушек". Самолеты летели низко, на стометровой высоте. Внизу проплывали, вспыхивая отраженным вечерним солнцем, полузатопленные березовые рощи. Маргус весь полет не отрывался от иллюминатора, плюща тонкий нос о холодный плексиглас.
- Что, красиво? - кивнул Алексеев, сидевший на соседнем дюралевом сиденье.
- Березы красивые, - оторвался Маргус от иллюминатора, - Кое-где уже начинают распускаться листья и они становятся похожи... - Маргус помялся, подбирая слова, - На молоденьких девушек! Да, да - знаешь, когда они в первый раз делают взрослую прическу и немного этого стесняются...
- Ого! Да ты у нас еще и поэт! - удивился Мишка, - Что значит, есенинские края - даже горячие прибалтийские парни вдохновляются!
***
Т`ин кэуэн, - Валентина Алексеевна легко щелкала клавишами пульта лингафонного кабинета, - Прослушайте текст. По окончании будьте готовы выйти к доске и записать то, что поняли. Слушайте внимательно, текст будет повторен только один раз... - надев наушники, она опустила глаза, бегло просматривая отпечатанный текст.
Курсанты хмурились, напряженно ловя слова, произносимые писклявым девчоночьим голоском - ну тараторит же малявка, фиг чего уловишь... Не хмурился лишь неунывающий здоровяк Федор Пастухов - подперев румяную щеку ладонью, он мечтательно улыбался. И затуманенный взор его был устремлен не в тетрадь, а вперед и чуть вниз - в сторону учительского стола. Валентина Алексеевна пришла на занятие в модной джинсовой юбке с разрезом. Разрез был, как разрез, вполне целомудренный - чуть выше колена, но... Много ли надо здоровому тренированному восемнадцатилетнему балбесу, у которого весенней порой гормоны бурлят, пузырятся и брызжут, как лава из вулкана? Молочно белеющее колено в таинственной тени разреза приковало взгляд Федора намертво - словно японского смертника к пулемету. Во рту пересохло. Кровь долбила в виски пудовой кувалдой.
- Пастухов тунджи! - вздрогнув, услышал он и опомнился, - Цин, лай джер8...
Блин, а вот это - провал, подумал Штирлиц. Черт, о чем хоть она чирикала, эта китаеза? - лихорадочно вспоминал Федор, бочком-бочком пробираясь к доске и проклиная себя за то, что, поддавшись пижонской моде, ушил штаны в обтяжку - до лосинообразного вида...
Взяв мел, он попытался расположиться так, чтобы по возможности, быть обращенным к учительнице и классу тылом. Не тут-то было...
- Федя! - раздался вдруг возмущенный голос Маргуса, - Вон же мой фонарик - у тебя в кармане! А ты говорил - не брал!
Бедняга Федор вспыхнул, неловко попытался прикрыть "фонарик" руками только мелом его испачкал, обозначив еще отчетливее. Он метал взглядом в сторону Маргуса свирепые молнии и строил страшные рожи.
- Пастухов, сходите в туалет, намочите тряпку, - поправила очки Валентина Алексеевна, - Совсем дежурные не следят...
Федор судорожно ухватился за тряпку, как утопающий - за спасательный круг и метнулся к двери. Парни потом долго спорили чем именно он ее открыл.
- Марик, сволочь! - коршуном налетел он на Ауриньша на перемене, - Ты что, вообще оборзел - так подставлять?!
