- Один раз вы отдохнуть захотели, а я вам не даю. Спите спокойненько. А то крекинг вас замучил. Все вы там записываете. Минуты, полминуты. Отдохнуть обязательно необходимо.
Голос Клавдии Ивановны опять дрогнул, и она убежала, размахивая полами синего халата, несчастное, одинокое, маленькое пугало с сердцем, полным добра и надежды.
Алексей заснул, но, казалось, и во сне ждал звонка Таси.
Звонка в этот вечер не было.
Каждый раз по телефону Тася была другой. То спокойная, то деловая, то смущенная и далекая, отвыкшая. Осторожные медленные слова, подумает, вздохнет, что-то спросит, помолчит. Алексей прощался, вешал трубку, через полчаса опять заказывал Москву, чтобы услышать радостный возглас: "Как хорошо, что ты позвонил! А то я расстраивалась, мне казалось, что мы как-то не так поговорили".
Все было так и не так.
Алексей писал: "...Все будет хорошо. Приезжай. Не тревожься ни о чем, не сомневайся, доверься мне. Впрочем, не буду тебя уговаривать, решай сама. Я-то решил. Знаешь, я пришел к грустному выводу, что от тебя нельзя отойти ни на шаг, отойдешь, ты сразу забываешь. Ты такой человек, ненадежный. У тебя отсутствует чувство географии. Ты носишь центр мира за собою. Ты, наверное, не представляешь себе, что есть на свете еще город, кроме того, где ты живешь. Еще улица, кроме той, по которой ты ходишь. И там ходит как сумасшедший человек, который любит тебя. Да, для меня центр мира - всегда ты, где бы ты ни была".
Тася писала: "Сегодня я была на Арбате, пошла переулком, где мы старика со скрипкой встретили. В скверике те же гуляли собаки. Все по-прежнему, только тебя нет. Центр мира потерялся, он там, где повышают производительность установок каталитического крекинга. Если папе будет лучше, я, может быть, приеду. Мне надо проверить одну вещь...
...Вчера приезжала Лена с двумя врачами. Они смотрели папу. Лена обещала достать венгерское лекарство. И папе сразу стало лучше от этих забот. Он говорит, что раз ему не дают умереть, то он не умрет, хотя бы из вежливости. Спасибо Лене. Я бы хотела быть на нее похожей".
Алексей был благодарен сестре. Она умела, когда надо, действовать" без лишних слов. При всей своей любви к лишним словам.
"Скучаю без тебя", "Жду тебя" - телеграфировал Алексей Тасе и представлял себе, как звонит почтальон в дверь дома на Таганке, как она бежит к дверям, принимает телеграмму. Улыбается, знает, что телеграмма от него. И читает, что сегодня, два часа назад, он так же скучал, думал о ней, звал к себе.
Письма, телефонные, разговоры, телеграммы. "Я использую все современные средства связи, - думал Алексей. - Неужели не поможет? А ну-ка пойду еще отобью телеграммку-молнию, последнее, что осталось в моем распоряжении".
Телеграфистка протянула ему бланк и улыбнулась, как знакомому.
"Когда влюблен мальчик восемнадцати лет, это естественно и превосходно, - подумал Алексей, - но в моем возрасте надо остерегаться быть смешным". Ему казалось, что все знакомые, какие только есть, включая работников цеха Рыжова, должны видеть, что он влюблен. Недаром девушка, передавая ему бланки, всякий раз посмеивается. Лидия Сергеевна спросила как-то: "А свадьба когда?"
Люди располагают на редкость малым запасом слов. Вот "свадьба", "невеста"...
Он писал Тасе: "...Ты моя невеста, моя любовь, мое все на этом свете. Завидую сейчас только поэтам, они могут писать стихи. А я не могу найти слов, чтобы выразить тебе..."
Приехать Тася не могла. Он понимал, что торопит Тасю, и не мог иначе. Надо было научиться ждать. Ей надо было "проверить одну вещь". Но у него-то все было проверено. Иногда Алексею казалось, что на улице он видит ее. Сердце начинало колотиться. Потом он называл себя идиотом, ведь она была в Москве, вчера разговаривал с нею по телефону. Сегодня опять будет говорить с нею, услышит, как она дышит у трубки, смеется. Господи, как приятно быть идиотом!
И вот она сказала: "Между прочим, завтра вечером я выезжаю к тебе, вагон номер семь". - "Так не шутят, - сказал Алексей. - Неужели это правда?" - "Правда! - смеялась Тася на другом конце провода. - Я не шучу. Почему ты молчишь?"
Он молчал, замер у трубки. Ведь не мог он сказать ей, что уезжает в Куйбышев вечером того дня, когда она приезжает. Это было невозможно!
- Я рад, счастлив. Благодарен тебе, - глухо сказал Алексей, безгранично благодарен. Не знаю, как дождаться.
Она решилась приехать. Любит. Алексей был потрясен. Он не мог оставаться в гостинице, вышел на улицу.
"Надо прийти в себя, успокоиться". Он шел, пока не обнаружил, что город кончился и начался пустырь.
- Ну и прекрасно, - сказал Алексей и пошел дальше, проверив по карманам, есть ли у него спички и папиросы.
До этого дня он еще сомневался, не был уверен в ее отношении к нему. Даже его отъезд в Куйбышев переставал казаться такой катастрофой. Алексей знал, что сумеет вернуться очень быстро. Тася все-таки решила приехать, значит, она любит его. Остальное неважно.
Он забрел далеко и увидел небольшое озеро.
Он разделся и прыгнул в воду, выплыл на середину и лег на спину. "Просто пруд, - думал Алексей, - озером его не назовешь. Слишком важно для такой лужи". Нарвал лилий и вылез из воды.
Одевался и думал о том, как поставит лилии в воду и послезавтра расскажет Тасе, что нарвал их, обалдев от счастья.
Он пошел назад и потащил охапку мокрых, грязных лилий со стеблями, которые волочились по земле. Через некоторое время он посмотрел на них и изумился: цветы были серые, жалкие, пахли тиной.
"Ну их!" - решил Алексей и отдал лилии босой и совершенно голой маленькой девочке, у которой на шее болтался на веревке ключ. "Чудесная девочка", - подумал Алексей, оглянувшись. Девочка смотрела ему вслед.
"А Тасе я куплю розы".
Тася приезжала в воскресенье.
Казаков достал машину, и они поехали на вокзал.
Машина, мягко пружиня, ехала по главной улице, шелковые голубые занавески давали голубую тень. Машина изнутри была обита голубым шелковистым плюшем. Это был "ЗИЛ" директора завода.
Алексей удивился, когда увидел, что за машину взял Казаков у "одного знакомого".
- Какого черта?.. - начал Алексей, когда Казаков открыл перед ним дверцу серебристо-серого "ЗИЛа".
Казаков дернул Алексея за рукав и глазами показал на шофера. Алексей знал директорского шофера, раза два видел его на черном кожаном диване в приемной. Это был разбитной, красивый, кудрявый парень. На диване, в компании других таких же разбитных шоферов, он громко обсуждал заводские дела, международные проблемы и переругивался с секретаршей. Алексей, пожав плечами, сел на голубое прохладное сиденье. Он мог встретить Тасю на такси.
Пахло цветами - Алексей купил розы, красные и белые, большой букет.
Казаков понюхал розы и задумчиво сказал:
- Цветы. Начинается твоя новая жизнь. Счастливый! Завидую!
- Только слишком голубые сиденья для моего зада, - сказал Алексей.
Казаков расхохотался.
Шофер обернулся и показал:
- Здесь строится наш больничный городок, больница уже готова, видите? Говорят, в Москве еще такой нет, по последнему слову науки и техники.
"Она стоит в вагоне у окна, смотрит, - думал Алексей, и сердце его колотилось и замирало. - Неужели она сейчас будет здесь?"
- Там умирать не будут, - сказал Казаков, нюхая розы.
- Вы не смейтесь, Петр Петрович, говорят, очень хорошие аппараты там есть. Надо будет полечиться.
- Чего ты лечить собираешься, больной? - грубовато-покровительственным тоном, каким разговаривают подчиненные с шоферами и детьми своих начальников, спросил Казаков.
Мелькают краны, фундаменты и стены с квадратиками окон.
- Вот вы смеетесь, Петр Петрович, а у меня печень больная, продолжался разговор.
- Много водки пьешь, - отвечал Казаков, посмеиваясь.
- Интересно, когда я пью? Я с утра до ночи за баранкой, теперь еще рыбалка у нас, так что и ночью работаешь. Когда пить?..
- Бедняга!
Мимо пронеслись две легковые машины с надписью крупными белыми буквами: "Консультанты".
- Что они консультируют? - спросил Алексей. - Что за консультанты такие?
Казаков и шофер не знали.
Сейчас он увидит Тасю, услышит ее голос.
- А что? - сказал Казаков. - Разве плохо было бы, если бы по городу разъезжали консультанты и давали бы консультации по всем вопросам жизни? Спокойные седые люди, которые бы все знали, мгновенно бы соображали...
- Неплохо, - громко засмеялся шофер, - очень даже неплохо.
- Чтобы мы уж совершенно прекратили сами думать, - сказал Алексей, - и стали бы полными идиотами.
Сказал и удивился: "О чем это я? А не все ли равно, о чем! Еще сорок минут осталось. Еще тридцать девять".
Машина ехала теперь по узким, кривым, мощенным булыжником улицам, мимо деревянных одноэтажных домиков с окнами, сплошь заставленными розовыми и алыми цветами с густой темно-зеленой листвой, мимо скамеек, заборов и старых, косо растущих деревьев. Это был маленький старинный деревянный городок, который срастался с тем, новым, каменным. Но пока еще он был сам по себе и носил свое собственное название.
