- Полоса, почитай, готова...
- Рвать ее надо еще долго.
- А с боков не обоймем мы его, однако.
- Да-а-а... Что-то команду Платоныч не везет.
- Платоныч дело знает.
- Знает-то знает, да делов теперь ему. Суша! Звон!
- Хлебов да лесу, мужики, погори-ит!
- И паук все кусты оплел - к жару.
- Будет вам, поспим...
- Нет, мужики, баба хорошо на пожаре, - никак не мог успокоиться кто-то. - Вспомните, мы ведь сроду укуской ели...
- А какая согласится-то?
- А эта-то хлопотли-и-ивая...
- Да будет вам! - перебил чей-то голос. - Поспим...
Пина покраснела от похвалы. Она собрала кое-чего поесть, побежала со жбаном к бочаге. Кусты там стояли в молочном дыму, будто кто срезал их вершины. И черный выворот с рваными краями торчал из белого, пугающе большой и неподвижный. А на воде по-прежнему лежал тонкий слой чистого воздуха - вода, значит, не только против огня, она и дым держит? Пина спешила. Жбан был полон, только ей показалось, что попал сор. Вылила, потом зачерпнула осторожно, не беспокоя воды.
Солнце клонилось к вершинам сосен, когда она вышла на полосу. Ему еще долго катиться по небу, но навстречу подымался из обреченного леса дым, солнце стало приныривать в плотные серые волны, они пригашали его и сами освечивались желтым. А зелень вокруг притушило. На полосе, если она спрямлялась, туманились в синей дали кусты и трава - пожар подходил.
Бирюзов обрадовался, завидев Пину, бросил все и побежал навстречу. Напился он быстро, начал есть хлеб, что принесла ему Пина, ломанул полкружка колбасы.
- Ну и уважила, Агриппина! - восхитился он. - Тащи скорей воду Родьке он свой чай сегодня не пил, сгорел, наверно, совсем.
Пина еще долго шла на взрывы Родиона, - должно быть, он взялся с другого конца полосы. Она почти бежала. Стало мокро под спецовкой, душно, и ноги в сапогах совсем сопрели. Вот бухнуло недалеко. Рррр! Из-за кустов она увидела, как взметнуло землю, потревожило ветки на деревьях, и они закачались. Рррр! Ррр-ааа! Эхо на добрых басовых нотах рыкнуло рядом, прокатилось мимо, ушло куда-то к стану, и там его еще долго гоняло по лесу.
Пина выскочила из кустов. Родион уже закладывал взрывчатку в новые ямки, Пина не знала, что скажет ему. Поставить воду и уйти? Вот он заметил ее. Смотрит, улыбаясь, как она идет, а шла-то она хорошо, высоко подняв голову, и независимо смотрела прямо перед собой.
Поставила жбан на землю и вправду повернулась, сделала шаг назад.
- Пина! - вскрикнул Родион, и она, помедлив, оглянулась.
Бидон был уже у него. Родион пил, не спуская с нее взгляда.
- Я тебе помогу? - спросила она, берясь за лопату.
Он отрицательно замотал головой, не отрываясь от жбана.
- "Сосиски" буду закапывать, - предложила она.
- Нет, - решительно сказал Родион. - Я этим баловством всегда один занимаюсь.
- Шнуры бы резала. - Голос у нее совсем сник.
- Нет. У меня тут секунды рассчитаны. Посидим. Как там?
- Спят, - сказала Пина.
- Хорошо. Ночь веселая будет. А этот, ботало-то?
- Работал.
- Муравьев таскал? - Родион засмеялся.
- Нет, землю раскидывал.
- Ну?
- Ага. Я ковыряюсь помаленьку недалеко от стана, а он выскочил на полосу, глаза - во! И руки трясутся. В огонь, говорит, залез. Как, говорит, опалило...
- Врет, - засмеялся Родион. - А в руках у него ничего не было?
- Ничего.
- Ясно.
- Что?
- Бросил лопату и мешок. Ну ладно. На стане дымно?
- Есть маленько.
- Больше, чем здесь?
- Да, побольше.
- Ладно, Пина, иди.
Время, что весь день тянулось так медленно, вдруг ускорилось. Пина поднялась, оглядела вечереющее небо, светло-восковые дымы против солнца. Родион тоже поднял голову к небу.
- Не летят что-то мои черти...
- Прилетят! - успокоила его Пина.
- Очнусь вдруг и будто вертолет заслышу, а это Санька там шурует и по лесу отдает.
- Прилетят еще.
- Да должны бы...
- Какой-то ты невеселый, Родион.
- А что тут веселого? Смотри, какая благодать горит. Это не лес, а золото! Гложет...
- А что поделаешь...
- Вот думаю - прошли эти десять лет. Люди хлеб убирали, сталь варили, в космос летали... Танцевали, песни пели, речи говорили. Я пожары тушил. А знаешь, сколько за эти десять лет сгорело лесов?
- Сколько?
- Сорок миллионов гектаров.
- Да неужто, Родион?
- Угу.
- Почему так, а?
- Сам думаю... Может, потому, что лесу нет оценки в рублях? Он числится вроде бы даровым. Сгорит - и мы будто ничего не потеряли. Гложет!.. Ну ты иди, иди, Пина...
- Посидим, может? - робко попросила она.
- Нет, надо нажимать.
- Вот тебе колбаса и хлеб.
- Давай! А Саньке?
- Тоже.
- У тебя, оказывается, голова работает!
- А ты думал? - засмеялась Пина.
- Ну ступай, ступай, а то глаза я тебе здесь засорю.
Она ушла. Обогнула лесом Бирюзова, чтобы не мешать ему, и, подходя к стану, услышала в небе далекий рокот. Эхо? Нет, вертолет. Должно быть, и Родион заприметил, ждет не дождется. И рабочие выползли из палатки. Неужели она час ходила? Да, не меньше, потому что солнце совсем опустилось в вершины, млело в желтом тумане. Иногда очищалось оно и обновленными своими лучами пробивалось меж крон, слоило и резало дымный воздух.
Вертолет неожиданно вынырнул из-за леса, оглушил треском. Низко пролетел над полосой, ушел за дымы. Вот он появился с другой стороны, завис над площадкой, сел. Гуцких вышел из вертолета, поздоровался с рабочими, за ним высыпала вся команда Родиона. Пина смутно помнила некоторых по прошлогоднему пожару. Веселые, в грязных и опаленных комбинезонах, парашютисты прошли сквозь толпу рабочих и к ней. Они разглядывали девушку во все глаза, обходили вокруг, перемигивались, цокали языками, пока Гуцких не прикрикнул на них. Тогда они подступили к Пине знакомиться. Руку жали крепко, не жалеючи.
- Сергей.
- Иван.
- Копытин.
- Иван.
У нее даже пальцы слиплись.
- Митька Зубат.
- Прутовых.
- Иван.
Пина запомнила только, что половина десантников Иваны, да на Копытина обратила внимание, потому что про него рассказывал Родион. Этот неулыбчивый, уже в годах парашютист один воспитывал сына, потому что жена у него оказалась плохой женщиной и Копытин дал зарок не связываться больше с бабами.
- Все благополучно? - спросил Гуцких у рабочих.
- Все.
- Начальник огня и дыма на полосе?
- Там. И Бирюзов тоже рвет. А мы, Платоныч, пообедали...
- И?
- Гуляев приказал.
- Молодец! - одобрил Руцких. - Поспали? Ночка предстоит, чуете?
- Да уж видно, что так.
- Заворачивает его сюда.
- Заметили... Платоныч, а что эти, прогнозеры-то, насчет дождичка?
- А их не поймешь! Я остаюсь на ночь, мужики. Давайте засветло полосу добьем.
Вертолет взревел, поднялся, и парашютисты двинулись в лес. Пина заметила, что шли они по-своему - след в след, и вышагивали широко, споро. Лопаты на плечах держали одинаково - так солдаты винтовки носят, а фляжки у них тоже были солдатские - плоские, белые.
Рабочие уже поразобрали топоры: Гуцких распорядился продлить полосу мимо стана метров на пятьсот. Решили не рвать тут, а перекопать землю, раскидать ее по просеке и стоять всем стеной, когда он подойдет.
Вдали, на главной заградительной полосе, началось. Должно быть, взялась вся команда. Вот это да! Прокатывалось мимо, и не успевал отзвук раствориться в лесных далях, чтоб возродиться там тихим рокотом, как опять рушилось на полосе, рождая новый отбой, что тут же гулко пророкатывал мимо. Однако скоро кончилось все, - наверно, перевели взрывчатку и теперь, орудуя лопатами, расширяли взрытую аммонитом просеку. А день этот, самый длинный день в жизни Пины, угасал совсем. Солнце кануло в густой дым и смешало, видно, свой свет с отблесками пожара - над гибнущим лесом тускло вспухали багровые, желтые и красные купола. Они подымались, размываясь, в вышине к ним с востока подливала темная краска - широко и властно надвигалась ночь.
Пина сготовила ужин. Котел им заняла и ведро. Сходила за водой к бочаге. Там было дымно, сумеречно, и холодом уже тянуло из живого леса. Пина обрадовалась - ночная влага, как говорил Родион, придавит огонь, и тушить будет не так жарко.
Стемнело, когда у костра появился Гуцких. Он обежал, видно, много, выглядел усталым. Собрал рабочих, поел с ними. Никто не шутил и не разговаривал за ужином. Когда закурили, Гуцких сказал:
- Гуляев с ребятами с тыла прошуровал. Сейчас он его с левой стороны осаживает. А мы правый фланг возьмем. Вода у нас есть?
- Целая баклага, - отозвалась Пина. - Еле дотащила.
- А кто ей разрешил такую тяжесть поднимать? - строго спросил Гуцких, обводя всех глазами.
- Нас не было, Платоныч...
- Глядеть надо!.. Воду берем с собой. А вы, Чередовая, не очень-то. Понятно?
- А я и так не очень. Может, парашютистам поесть отнести?
- Сейчас они сами придут. Останешься тут за костерного, ясно?
- Есть, - отозвалась она, сделав усилие, чтоб голос вышел покрепче.
- Платоныч, у нас тут один руки попортил, - сказал пожилой рабочий.
