что-нибудь невозможное?
Потурга, смеясь, махнул рукою. И короткий простодушный капеллан, объятый святым гневом, вдруг стал величественным и грозным, как будто вырос у всех на глазах, и вся его фигура приняла повелительное и пророческое выражение. Он уже не владел собой.
– А я говорю тебе, жалкий человек, что глазща твои еще увидят спасение, и ты, не желавший верить в него, не полагавшийся на Божие могущество, ты один не будешь спасен!
Он грозно указал на него пальцем и умолк. Все, пораженные этими словами, обернулись в сторону Потурги. Отец Гедеон стоял молча, и лицо его понемногу принимало прежнее выражение. Он поправил шапочку на голове, опустил глаза вниз и, как бы устыдившись своего мгновенного порыва, медленно вышел из горницы.
Потруга сидел с побледневшим лицом, весь дрожа от страха. Скоро поднялся и Белина и, взглянув на него, вышел вслед за ксендзом.
Повсюду на валах горели огни, расхаживали часовые; глухой шум долетал со стороны долины; иногда вырывались отдельные ругательства часовых в ответ на приставания подходивших к ним.
Старик хозяин вскарабкался на укрепленное возвышение над мостом, чтобы взглянуть, что делается в долине. В ночной темноте обозначались красными пятнами догоравшие костры и желтыми – только что разведенные. Почти никто не спал. Мелькали в одиночку и группами черные тени людей; около палатки. Маслава глухой шум людского говора сливался с шумом ближнего леса. Внизу еще виднелись неубранные трупы, лежавшие среди бревен и камней. Часовые не позволяли никому подходить к ним и всякую попытку встречали стрелами. Псы с воем бегали среди трупов, вдали слышалось ржание и фырканье лошадей. Всюду, куда только достигал глаз, виднелись ряды костров, тянувшихся до самой опушки леса, где старые смолистые сосны, подожженные снизу, пылали, как огромные свечи. На черном небе не было даже облаков, только вдали, словно зарево пожара отражались на нем красные клубы дыма, то разгораясь, то потухая… Белина смотрел на все это с вершины замка своих предков и думал.
– Завтра он превратится в груду пепла, а мы, быть может, будем лежать здесь, как вот эти трупы!
На верхней половине ни одна из женщин не хотела ложиться спать, боясь ночного нападения. Все сидели на земле или на лавках вокруг огня, ни у кого не хватило духу взяться за пряжу. Пальцы не повиновались, ладони дрожали, и расставленные по углам печально стояли бездеятельные прялки. Девушки, сложив праздно руки на коленях, сидели в глубокой задумчивости. О пении забыли и думать, и только изредка шепотом переговаривались между собою. Только неугомонная Марта Спыткова своими жалобами и ропотом еще увеличивала печаль своих товарок.
– О, если бы я только это предчувствовала! – вздыхала бедняга. – Если бы я только знала, что меня ожидает в этой несчастной стране, никогда бы я не согласилась увезти себя с Руси. За меня сватались князья и бояре, жила бы я в каменных палатах, в полной безопасности, в Киеве златоверхом, либо в Полоцке, либо в Новгороде, хотя этих самых новгородцев называют повсюду плотниками! А здесь! Здесь!
Она вздернула плечами.
– За грехи мои пришлось мне здесь жить!
– Да разве на Руси не бывает войны? – несмело спросила Здана.
– Да уж не так, как у вас, – возразила Спыткова. – Иной раз побьются варяги с нашими, порубятся друг с другом в поле, а нам, женщинам, какое до этого дело. Мужчины выходят из замков, выезжают в долины, а в замках все спокойно!
Никто не прерывал повествования Спыковой, но вдруг Здана, которая проскользнула на темный чердак и выглянула в окошечко, громко вскрикнула. Все с криком вскочили с мест.
В замке поднялась какая-то странная суматоха и беготня. Сквозь щели чердачных стен виднелось где-то близко огромное зарево, видно было, как в воздухе летали искры.
– Пожар, пожар! – кричала Здана.
Все с криком бросились к дверям.
– Огонь! Пожар!
Шум во дворе замка все увеличивался.
Действительно, – пожар был внутри городища. Подожженные руками злодеев горели сараи. А так как все хозяйственные постройки соприкасались между собой крышами, и ветер раздувал пламя, то пожар угрожал и главному строению, мостам и рогаткам, составляющим всю защиту замка.
Чернь, притаившаяся под валами в ожидании этой минуты общей растерянности, теперь выскочила и с громким криком бросилась на окопы. Стены сараев, сложенные из сухого хвороста, солома и сено под ними горели, как огромный сноп яркого пламени. Одни бросились тушить огонь, другие должны были защищать заграждения на валах, на которые напирали осаждающие.
Казалось, что настал уже последний час. Оставалось только: или погибнуть в огне, или отдаться в руки дикой черни. Белина с горстью защитников, не теряя мужества, тушил огонь, а Томко с Доливами побежали на валы.
И снова бой закипел, как в аду. Треск обрушивавшихся балок сопровождался дикими воплями черни.
Но, как будто бы Бог, сжалившись над отчаянными стонами несчастных, захотел придти им на помощь, – вдруг полил обильный дождь, затушивший пожар гораздо скорее, чем это сделали бы люди. На валах продолжали сбрасывать последние бревна и камни, а под конец выхватывали с пожарища горящие головни и бросали их в толпу осаждающих.
Убедившись в том, что огонь, на который они так рассчитывали, уже угасал, обманутые в своих надеждах нападающие, – начали понемногу отступать и прятаться от ливня.
А с неба продолжал литься этот дождь милости и чуда Божьего, как будто вызванный молитвами отца Гедеона.
Бедные женщины не скоро оправились после этого перепуга. Некоторые из них упали без сознания и долго пролежали, не приходя в себя. Спыткову пришлось положить на ее постель и приводить в чувство водой. Крики женщин были так ужасны, что Белина два раза посылал к ним с угрозами и приказаниями не отнимать мужества у защитников и быть повоздержаннее.
Уже светало, когда пожар стих, и в это же время начал затихать и дождь, и что очень редко случается в позднюю осень, к утру поднялся ветер, разогнал густые тучи и очистил небо. День обещал быть ясным и солнечным. Что это было? Предзнаменование или злая насмешка судьбы? Над долиной стлались клубы дыма; переполненная дождевой водой речка и болота казались одним огромным озером. Видны были подхваченные водой и рассыпавшиеся стога сена заготовленного для лошадей. Стада уходили в лес, люди бродили в воде и грязи. Блеск восходящего солнца отражался в лужах на лугу. День все разгорался.
– На валы! К рогаткам! – кричал старый Белина.
Все спешили на свои места, а старик хозяин снова пошел на мост взглянуть, что делается…
А делалось что такое, чего нельзя было даже понять!
Хоть и
