против Оттона, и став во главе многочисленного войска, заставить этим последнего исполнить все свои требования. Но никто с уверенностью не сумел бы сказать, что, собственно, предпринимает этот человек, который уже неоднократно то переходил на сторону славян, то изменял им, в зависимости от того, видел ли он для себя в этом какую-нибудь выгоду.
Бывало, еще не успеет развязаться с пограничными маркграфами, как уже подговаривал против них славян и делал совместно с ними набеги на своих недавних друзей.
Для славян граф был неоценимый, прекрасный воин, необыкновенно храбрый, отлично знавший своих соотечественников-немцев, и вечно недовольный, беспокойный дух, все время бунтовавший и никогда не остававшийся в бездействии.
Мешко как исчез из города, так и вернулся тихонько в одну весеннюю ночь, когда его меньше всего ожидали. Приехал в замок и прямо прошел на половину Дубравки, чтобы приветствовать ее.
Не сказав, где был, Мешко передал жене привет от брата и подарок, что ей дало основание думать, будто муж ее был в Чехии. О путешествии брата Болеслава в Кведлингбург княгиня ничего не знала.
В тот же день князь послал гонца за Гнезно к Сыдбору с приказом готовиться к возможной войне и при первом приказе спешить в Познань.
С первого же дня приезда князя в замке все закипело, начались чрезвычайные приготовления: ко всем вождям были посланы приказы быть готовыми на случай войны, на немецкой границе шпионы, поставленные Мешком, следили за каждым шагом неприятеля. В такой напряженной работе прошло несколько недель, и настала солнечная весна.
Распространенные болтливыми женщинами Дубравки грозные вести давали основание думать, что скоро будут уничтожать все языческие кумирни, и что в один прекрасный день весь народ заставят креститься, как это было в Чехии… Почти ежечасно народ ждал приказа — бороться не было возможности… Мешко имел самую отборную молодежь, безусловно преданную ему и закаленную в битвах, и народ чувствовал, что ему с ними не совладать.
В рядах войска уже много было христиан, и число их с каждым днем увеличивалось; старшины явно переходили в христианство. Все население Познани и Гнезна разделилось на два лагеря, чуждаясь, скрываясь друг перед другом.
Христиане становились все смелее, язычники все боязливее… Бывали случаи, что в одной семье отец скрывался перед сыном, брат перед братом.
Душою сопротивления были старцы, деды, жрецы, гусляры и сторожа кумирен, и люд, живший в глубине лесов… Но там не было еще никаких перемен: проповедники не успели еще там побывать, и от князя не шло никаких приказов; поэтому народ был в полной уверенности, что Мешко никогда не осмелится выступить против старой веры.
Долгое молчание, внешнее равнодушие князя объясняли себе на разные лады. Были и такие, которые думали, что князь нарочно не противоречит, чтобы тем больнее нанести удар христианам. Старый Варга, смотря по тому, как ему было выгодно, то бунтовал народ против князя, то приказывал молчать и вполне положиться на него…
С приездом Дубравки в Познань все надежды язычников рухнули, но когда проходили месяцы, и ничего не было предпринято для крещения, а кумирни спокойно стояли на своих местах, тогда язычники опять воспряли духом. Варга и его товарищи старались натравить народ и приготовить к борьбе, но так как не было явного повода к восстанию, то подстрекатели окончательно потеряли свое влияние на людей. Вместе с ними горевали, поили их и кормили, но уже не обещали им содействия и никаким словом с ними не связывались. На собраниях, с самого начала очень многолюдных, теперь появлялось все меньше и меньше народу.
Неожиданный случай разбудил в народе остывшую любовь к старым обычаям.
В двух милях от Варты и Цыбины в глубине страны, в лесах, находилось одно очень чтимое место, к которому народ относился с благоговением. Урочище это звали Бяла и Святая, так же, как и речку, которая там протекала. Вода ее славилась чудесными свойствами, излечивавшими все болезни, а окружавшую ее рощу считали священной и неприкосновенной. Посередине ее стояла неуклюжая фигура бога, которого звали Бело. Пьедесталом ему служила колоссальная каменная глыба, сам бог был грубо и неумело вытесан из суковатого дерева и представлял собою тулэзище с головой, покрытой шапкой, без рук и без нсг, с какими-то наросгами. Возле Беля стояло еще два других бога поменьше, вроде мисок длл приношения жертв… Недалеко, между двумя дубами, стояла хата, в которой всегда жил жрец, дававший приходившим на поклонение язычникам советы, указывал где и в каком месте черпать священную воду, предсказывал им по земле и огню и жил их жертвами…
В один прекрасный день пришедшие на поклонение женщины нашли старца Злогу у него в шалаше мертвым… Никаких следов насильственной смерти не было. Злога был очень стар, даже самые пожилые люди помнили его уже немолодым и седым. И поэтому не было удивительно, что пришел ему конец, когда исчерпались силы…
О смерти Злоги известили ближайшее село; собрались родственники для сожжения его тела и устройства похорон; деды и бабы начали решать, кому занять оставшееся после Злоги вакантное и очень доходное место.
Начались споры, каждый предъявлял на него свои претензии, не желая признавать никаких прав за соперниками, начали угрожать друг другу и кончилось тем, что уничтожили шалаш, и около Беля не стало сторожа.
Решение этого трудного вопроса отложили до какого-то веча на Купалу…
Однажды баба, больная лихорадкой, придя за водою, увидела, что их бог лежит опрокинутый, камни разбросаны, и сверх того злоумышленник, подложив сухих сучьев под колоду, изображавшую бога Беля, наполовину сжег ее.
А так как народ чтил Беля и считал его своим покровителем, то поднялся страшный плач, рыдания, жалобы, и возмущение народа было безгранично. Все приходили к опустевшему урочищу, плакали, заламывали руки.
Конечно, что заподозрить в таком святотатстве можно было исключительно только христиан. Начали искать в окрестностях, расспрашивать о проезжавших мимо, но на след виновника не напали.
Прибежавший к месту происшествия Варга воспользовался возмущением народа и начал уговаривать, чтобы в назначенный для этого день все дворы и хаты тех, кого подозревали в принятии новой веры, сжечь, а самих убить.
— Когда мы это сделаем, — говорил он, — Мешко испугается и не посмеет идти против старых богов!
В первый момент все с ним согласились; злоба и желание отомстить было великое; но на следующий день один из дедов подал другую мысль, которая, по мнению многих, была гораздо умнее.
— Хорошо, — сказал он, — пусть так и будет, но прежде всего надо попробовать действовать спокойно.
