Теперь надобно взглянуть вообще на воды, о которых часто будет говориться в этом отделении.
Воды
Все хорошо в природе, но вода – красота всей природы. Вода жива; она бежит или волнуется ветром; она движется и дает жизнь и движение всему ее окружающему. Разнообразны явления вод, и непонятны законы этого разнообразия. Из вершины высокой, первозданной горы, сложенной из каменного дикого плитняка, бьет светлая, холодная струя, скачет вниз по уступам горы и, смотря по ее крутизне, образует или множество маленьких водопадов, или одно, много два, большие падения воды. Если она сжата каменьями, то гнется узкою лентою; если катится с плиты, то падает широким занавесом; если же поверхность горы не камениста и не крута, то вода выроет себе постоянное небольшое русло – и как все живо, зелено и весело вокруг него! Неизвестно, откуда возьмутся несвойственные горам травы, цветы, кусты и деревья, незабудки, дикий нарцисс, кукушкины слезки, тальник и березка. Нигде поблизости не растут они: но, видно, ветер везде разносит всякие семена, да только не везде они всходят и принимаются.
Иногда на таких горных родниках, падающих с значительной высоты, ставят оренбургские поселяне нехитрые мельницы-колотовки, как их называют, живописно прилепляя их к крутому утесу, как ласточка прилепляет гнездо к каменной стене. Весь небольшой поток захватывается желобом, или колодою, то есть выдолбленною половинкою толстого дерева, которую плотно упирают в бок горы; из колоды струя падает прямо на водяное колесо, и дело в шляпе: ни плотины, ни пруда, ни вешняка, ни кауза… а колотовка постукивает да мелет себе помаленьку и день и ночь. Нет мелева – отодвигается колода в сторону, и поток снова летит вниз по крутизне горы, мгновенно собирая в один густой звук раздробленный шум своего падения. Мельничная амбарушка громоздится иногда очень высоко на длинном, неуклюжем срубе или кривых, неровных стойках. Все дрянно, плохо, косо, чуть липит. Нет признака искусной правильной руки человека, ничто не разноречит с природой, а напротив – дополняет ее… Но какие же паровые машины втягивают водяные жилы на горные высоты, тогда как вода, по свойству своему, занимает самое низкое место на земной поверхности? Удовлетворительно не объясняет этого явления и современная наука. Иногда такой ключ бьет из средины горы, а всего чаще из ее подошвы. Но есть родники совсем другого рода, которые выбиваются из земли в самых низких, болотистых местах и образуют около себя ямки или бассейны с водой, большей или меньшей величины, смотря по местоположению: из них текут ручьи. Если бассейн глубок, то кипение видно только на дне: вода выкидывается из его отверстий, вынося с собою песок и мелкие земляные частицы; прыгая и кружась, но далеко не достигая поверхности, они опускаются и устилают дно родника ровно и гладко. Но если бассейн мелок относительно силы ключа, то вся вода, с песком, землей и даже мелкими камушками, ворочается со дна доверху, кипит и клокочет, как котел на огне. И горные ключи и низменные болотные родники бегут ручейками: иные текут скрытно, потаенно, углубясь в землю, спрятавшись в траве и кустах; слышишь, бывало, журчанье, а воды не находишь; подойдешь вплоть, раздвинешь руками чащу кустарника или навес густой травы – пахнет в разгоревшееся лицо свежею сыростью, и, наконец, увидишь бегущую во мраке и прохладе струю чистой и холодной воды. Какая находка в жаркий летний день для усталого охотника! Иногда ручей бежит по открытому месту, по песку и мелкой гальке, извиваясь по ровному лугу или долочку. Он уже не так чист и прозрачен – ветер наносит пыль и всякий сор на его поверхность; не так и холоден – солнечные лучи прогревают сквозь его мелкую воду. Но случается, что такой ручей поникает, то есть уходит в землю, и, пробежав полверсты или версту, иногда гораздо более, появляется снова на поверхность, и струя его, процеженная и охлажденная землей, катится опять, хотя и ненадолго, чистою и холодною.
Из многих таких ручейков составляются речки. Одна бежит по глубокому лесному оврагу, наливая попадающиеся на пути ямки и рытвины и образуя из них небольшие омуточки. Сломленные бурею и подмытые весеннею водою деревья местами преграждают ее течение, и, запруженная как будто плотиною, она разливается маленьким прудом, прибывая до тех пор, пока найдет себе боковой выход или, перевысив толщину древесного ствола, начнет переливать чрез него излишнюю, беспрестанно накопляющуюся воду, легким шумом нарушая тишину лесной пустыни. Всякая птица держится около воды, а рябчики, как говорят охотники, любят, сидя на деревьях, дремать под тихое журчанье лесной речки, в которой завелись уже и кутема и пеструшка, и выпрыгивают по вечерним зарям на поверхность воды, ловя толкущихся на ней мошек и сумеречных бабочек. Мне случалось заходить в такие лесистые, глухие овраги, и не скоро уходил я: там наверху еще жарко; летнее солнце клонится к западу, ярко освещены им до половины нагорные деревья, ветерок звучно перебирает листьями, а здесь, внизу, – густая тень, сумерки, прохлада, тишина.
Другая речка бежит по ровной долине или по широкому лугу. Извилистые берега ее обрастают местами лозником, вербою и ольхою, а местами одною осокою и другими береговыми травами; дно ее ровно и гладко, и глубина почти везде одинакова. Около такой небольшой речки, смотря по местности и почве, нередко бывают довольно большие болота, поддерживаемые родниками и поросшие камышом, таловыми кустами и мелкими деревьями. На таких речках строят, если случаются берега повыше, незатейливые мельницы на один постав, редко на два. Небольшие пруды их, распространяя кругом мокроту и влажность, не только поддерживают прежние, но даже производят новые болота и мочежины, новые приюты и приволья для всякой дичи. Собственно о прудах я стану говорить после.
Есть особенный вид рек, которые по объему текущей воды должно причислить к речкам, хотя при первом взгляде они могут показаться гораздо большей величины: это реки степные. Они состоят из цепи омутов (по-московски, бочагов) или небольших озер, очень глубоких и необыкновенно прозрачных, соединяющихся между собой перекатами, то есть мелкою речкою, иногда даже ручейком. Всегда поросшие особенною породой мягкого камыша и водяными лопухами, растущими и цветущими на всякой глубине, они бегут на перекатах довольно быстро, но в омутах почти не приметно никакого течения. Очень редко по берегам их растет мелкий кустарник. Если взглянуть на такую реку, извивающуюся по степи, с высокого места, что случается довольно редко, то представится необыкновенное зрелище: точно на длинном бесконечном снурке, прихотливо перепутанном, нанизаны синие яхонты в зеленой оправе, перенизанные серебряным стеклярусом: текущая вода блестит, как серебро, а неподвижные омуты синеют в зеленых берегах, как яхонты.
Несколько речек, большей или меньшей величины, постепенно впадают одна в другую. Обильнейшая водою по праву, а счастливейшая иногда без всякого права, поглощая в себе имена других, удерживает свое собственное и продолжает течение уже многоводною и сильною рекою. Густая, разнообразная и обширная урема почти обыкновенно разрастается на ее берегах.
Смотря по возвышенной или низменной местности, окрестности такой реки бывают сухи или болотисты. В последнем случае необозримые, бесконечные камыши, проросшие кустами и лесом, с озерами более или менее глубокими, представляют самые благонадежные, просторные и крепкие места для вывода и укрывательства с молодыми всякой птице и преимущественно водяной дичи.
Иногда река на большое пространство протекает дремучими ненаселенными лесами и получает особенный, уединенный, дикий и вместе важный и торжественный образ. Берега ее не измяты ничьим прикосновением; изредка забредет на них охотник, но не оставит следов своих надолго: сильная растительность, происходящая от избытка влаги, сейчас поднимет смятые травы и цветы. Свободно и могуче обрастают берега ее широколистною и узкою осокою, аиром, палочником и крупными незабудками; а по всем затишьям – необыкновенной величины темно-зеленые круглые лопухи плавают уединенно на длинных стеблях своих, однообразно двигаясь течением реки. Водяная птица как будто боится уединения, и утки перестают жить и водиться на реках, когда они слишком далеко углубляются в лесную глушь. Рыба и земноводный зверь остаются их хозяевами. В пустынном безмолвии и мраке катятся вольные многоводные струи, и только ветви наклонившихся или упавших в воду столетних дерев, противясь течению, производят неумолкаемый, но тихий и глухой ропот. Плеснется большая щука, переплывет реку порешина (поречина), нырнет выхухоль – и только; но и этот слабый шум скоро поглощается общим безмолвием. Смотрится только в воду разнообразное чернолесье: липа, осина, береза и дуб, кладя то справа, то слева, согласно стоянию солнца, прямые или косые тени свои на поверхность реки…
