на переправах не бросали (ни своих, ни пришлых) и продолжали движение только когда переправится последний.
– Вы меня не ждите, мне свитер снять надо. Вы не ждите, я догоню.
– А дорогу знаешь? – спросили Марину. До железки далеко, как одна поедешь? Нет уж, ты переодевайся, мы отвернёмся. Только давай по-быстрому, здесь ветер, мы в сосульки превратимся!
В отчаянии Марина оглянулась назад и увидела чёрную точку. Точка быстро приближалась, спускаясь по склону, и превратилась в лыжника. – «Игорь Софронович едет! – сообщила Марина группе. – Так что вы меня не ждите. Я тут пока переоденусь, и мы с ним вместе доедем».
С ней согласились: народ уже начал замерзать – все были легко одеты. Темп у Карпинского такой, что и в штормовке запаришься, так что тёплые куртки несли в рюкзаках. Игорь Софронович, сам в прошлом руководитель ПВД, знал все маршруты как свои пять пальцев и шёл всегда один, далеко оторвавшись от группы, а на привале присоединялся ко всем. С Игорем Марина не заблудится! И группа ушла.
Валя
… Утром, как договаривались, они с Нонной поехали к Вале. Ильи дома не оказалось. Валя наскоро покидала в рюкзак вещи (остальное заберёт потом) и поехала к родителям, с трудом отделавшись от Нонны, которая порывалась её сопровождать, но Валя решительно скомандовала: «А теперь кругом – и шагом марш! Одна доеду, не заблужусь», и Нонна, кажется, на неё обиделась.
Избавившись от Нонны, Валя вздохнула с облегчением: наконец–то одна! Ей надо побыть одной, чтобы собраться с мыслями и что–то решить. Как раз этого делать не следовало: отослав от себя Нонну с её надоедной заботой и «доврачебным» собачьим чаем (вспомнив про чай, Валя хихикнула), она словно оттолкнула надёжный спасательный плот – и осталась совсем одна, а вокруг бушевали волны и не видно было – берегов!
Не надо бы ей одной, ей бы поехать с Нонной… Но Валя с детских лет занималась спортом, где не могли помочь папа с мамой, где всё зависит только от тебя. И привыкла со всеми проблемами справляться самостоятельно. И в спорте, и в жизни. И ни к кому не обращалась за помощью.
То, что случилось с ней, обрушилось на Валю как мастерски проведённый удар, от которого она не успела поставить «стенку», и надо было перетерпеть эту боль и ответить ударом на удар. Но как? – Она же любит его! И Валя поехала к родителям, которые (Валя знала) оба были на работе. Никто не увидит её слёз…
Бросив в прихожей рюкзак, Валя с тяжёлым сердцем прошла в гостиную и ничком бросилась на диван. Зачем она сюда приехала? Разве она сможет здесь жить – без Ильи? Она же любит его, и он её любит. И ребёнка не сможет не любить. Валя не говорила Илье о беременности – хотела сделать ему подарок. Сюрприз! Она вообще никому об этом не говорила. Даже маме. Полгода прошло, – усмехнулась Валя, – а никто ни о чем не догадывается, даже Илья. Впрочем, Илье в последнее время было не до неё, он пропадал в Саратове. Валя всех обвела вокруг пальца: свободные джинсы, просторные свитера… Никто и не заметил! Вдобавок к всему, Валя обладала стальным прессом.
… А Нонка всё-таки дура! Дадут, говорит, тебе наркоз, и «не заметишь как». И не заметишь, как исчезнет то невесомое и родное, что уже жило в ней, беспокойно ворочалось и толкалось крошечными ножками («Хороший удар! – морщась, оценивала Валя. – А у неё сильные ноги! Так и рожу её – с чёрным поясом…») Наркоз?! Ну уж нет! Ни за что.
Ей вдруг припомнились найденные в Саратове фотографии. А если её дочка родится такой? Господи! Ну за что? За что ей всё это! Грехов, наверное, много? Практичная Валя наморщила лоб – и не смогла вспомнить ни одного мало-мальски стоящего… Так, мелочёвка, на рекорд не тянет.
Прямо над Валиной головой висела икона Спасителя в золотой тяжёлой раме. В их семье не было верующих, и маленькая Валя долго считала Спасителя папиным начальником, как шутя называла его мама. Отец работал врачом в Институте скорой помощи им. Склифосовского и не верил ни в бога, ни в чёрта, но икону Спасителя в дом принёс именно он, многозначительно сказав удивлённой жене: «Начальство надо знать в лицо!», и она тогда не поняла, шутит он или говорит всерьёз.
– Не молчи, будь человеком, – сказала Спасителю Валя. – Намекни хотя бы, ты же всё знаешь!». Бог смотрел со стены всевидящими и всепрощающими глазами и молчал. Не ожидал, что я приеду, и теперь не знает, что сказать, подумала Валя. Нет, она здесь не останется. Поедет домой, к Илье. Только лекарство возьмёт – от головы, которая, кажется, сейчас треснет, как арбуз…
Валя выдвинула ящик комода, где мама держала лекарства (в их семье болеть не позволялось, это было не принято – и никто не болел) – «на случай пожара». Пожар, бушевавший в Валиной душе, надо было тушить немедленно – иначе душа выгорит дотла.
…Так, что у нас тут? – О-ооо, у нас тут как в аптеке перед ревизией: чего только нет! Анальгин от головы. Пустырник от нервов. Снотворное – без него ей сегодня не уснуть (а ночью спала как убитая, не иначе – Нонкин чай помог! – фыркнула Валя. Хорошая всё–таки у неё подруга!). А от сердца что? Впрочем, болело не сердце, а то неведомое, что зовут душой. «Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа» – вслух процитировала Валя Чарльза Спенсера Сноу. И Бог на иконе неприметно улыбнулся, соглашаясь. Он знал – всё.
Валя ласково кивнула Спасителю на прощанье (ведь он давно был членом семьи) и захлопнула за собой дверь. Ключи остались на столике в прихожей. Они ей больше не понадобятся. На лестнице Валя с удивлением обнаружила, что держит в руках набитый вещами рюкзак. Значит, так тому и быть… И Валя отправилась домой.
Квартира встретила её тишиной – Ильи дома не было. Да и как он мог приехать, поезд–то только вечером, – тоскливо подумала Валя. Бросив на пол рюкзак, прошла на кухню, машинально зажгла горелку и поставила чайник. Она не сможет жить с Ильёй – после того, что узнала. И вернуться к родителям тоже не сможет: там с ней не будет Ильи…И ребёнка родить – не сможет! Круг замкнулся и крутился в голове бесконечным колесом, мельтеша стальными неумолимыми спицами и не оставляя ни малейшего просвета надежды.
