я не услышал. Вдруг со стороны дворца до меня донесся звук шагов. Я инстинктивно свернул за угол и стал ждать. Шаги приближались, уверенные, четкие. Если это преследование, то человек, который шел за мной, даже не старался остаться незамеченным. Мрачный колокол кампанилы у меня за спиной пробил десять раз, и через несколько секунд его звон подхватили колокола других церквей. Шаги смолкли перед дверью в стене, окружавшей сад и дом. Я выглянул из-за угла и увидел мужскую фигуру. Как и я, он сперва поднял глаза на дом, затем подошел к двери и взялся за ручку. Наверное, жена ректора так же нуждалась в утешении, как ее предшественница двадцать лет назад.
Прежде чем открыть дверь, мужчина помедлил, и свет уличного фонаря упал на его лицо. Он вошел в дом и закрыл за собой дверь. Я стоял неподвижно, внезапно лишившись способности мыслить, чувствовать… Нет, этот мужчина не был незнакомцем. Это был мой брат Альдо.
Я проскользнул мимо группы студентов, которые, о чем-то болтая, задержались у дома номер 2 по виа Сан Микеле – среди них были брат и сестра Паскуале, – и сразу поднялся в свою комнату. Я сел на кровать и бессмысленно уставился на противоположную стену. Конечно же это мираж, игра света. Подсознательная ассоциация с нашим домом. Альдо подстрелили, он сгорел в сорок третьем. Моя мать получила телеграмму. Я помнил, как она уставилась на конверт – наверняка там были плохие новости, – потом прошла на кухню, позвала Марту, и они довольно долго оставались там за закрытой дверью.
У детей есть чутье на дурные вести. Я сидел на лестнице и ждал. Наконец мать вышла из кухни. Она не плакала; на ее лице застыло выражение, какое обычно бывает у взрослых, когда их что-то глубоко взволновало или потрясло.
"Альдо умер, – сказала она, – убит во время вылета. Его сбили союзники". И она поднялась в свою комнату. Я прокрался на кухню, где, уронив руки на колени, сидела Марта. В отличие от моей матери, она онемела от горя, и по щекам у нее текли слезы. Она протянула ко мне руки. Я тут же расплакался и подбежал к ней.
– Мой малыш, Беато, – сказала она. – Мой ягненок, мой Беато. Ты его так любил, ты любил своего брата!
– Это не правда, – повторял я, задыхаясь от рыданий. – Это не правда.
Они не могут убить Альдо. Никто не может убить Альдо.
– Нет, это правда, – сказала Марта, крепко прижимая меня к себе. – Он ушел так, как хотел уйти. Он должен был взлететь и упасть. Альдо, твой Альдо.
Память милосердна. После того первого дня наступил провал во времени, я больше ничего не чувствовал. Должно быть, прошло несколько недель, и я, наверное, носил траур, ходил с товарищами в школу и чуть ли не с гордостью говорил им: "Да, мой брат умер. Сбит во время полета", словно такая смерть прибавляла славы. Бегал вверх-вниз по лестнице. Тогда-то я и забросил мяч на дерево. Отдельные, изолированные во времени происшествия слились с другими, несравненно более значительными: капитуляцией и перемирием, смысла которых я не понимал, с прибытием в Руффано немцев и коменданта. Жизнь, какой я ее знал, подошла к концу.
И вот сейчас, сидя на кровати в пансионате Сильвани, я вновь переживал те первые мгновения и убеждал себя, что тот, кого я только что видел, несомненно, живой человек и я ошибся, отождествляя его с тем, кто давно умер. Это была галлюцинация. То же, что случилось с учениками, когда им казалось, что они видят Господа, воскресшего Христа.
В дверь неожиданно постучали, я вздрогнул.
– Кто там?
Не знаю, чего я ожидал, возможно, появления незнакомца-призрака. Мой вопрос был принят за разрешение войти.
– Извините нас, – сказала девушка, Катерина, – но когда вы только что вошли, то выглядели совсем больным. Вот мы и подумали, не случилось ли чего.
Я выпрямился. Мне стоило больших усилий казаться спокойным.
– Ничего не случилось, – ответил я. – Абсолютно ничего. Просто я довольно быстро шел, вот и все.
Мой невразумительный ответ был встречен молчанием. По лицам молодых людей я догадался, что любопытство борется в них с вежливостью.
– А почему вы шли так быстро? – спросил Паоло.
Его вопрос показался мне несколько странным. Словно он догадывался…
Но как он мог догадаться? Они меня не знали. А я не знал их.
– Так уж получилось, – сказал я. – Я прошелся вокруг дворца, по соседним улицам и вернулся сюда. Я зашел дальше, чем думал.
Они обменялись взглядами. И снова я подумал, что они догадались, что они знают.
– Не подумайте, будто мы собираемся вмешиваться, – сказал Паоло, – но за вами, случайно, не следили?
– Следили? – переспросил я. – Почему? Нет… Кому здесь за мной следить?
У меня было такое чувство, будто я оправдываюсь. Что могли эти дети знать о прошлом, о моем доме? Что могли они знать о моем покойном брате Альдо?
– Дело в том, – тихо проговорила Катерина, затворяя дверь, – что за теми, кто ночью бродит около дворца, время от времени следят. Ходят разные слухи. Если вы в компании, то этого не случается. Только с одиночками.
И тут я вспомнил бежавшего юношу. Фигуру на верхней ступени лестницы.
Осторожно закрывшуюся дверь.
– Возможно, – сказал я не то самому себе, не то им, – возможно, за мной следили.
– Но почему? Что случилось? – поспешно спросила Катерина.
Я рассказал им про запыхавшегося юношу и его стремительное бегство.
Рассказал про скрывавшуюся в тени фигуру, про то, как она исчезла за дверью дворца. Но ничего не рассказал ни про мое возвращение по виа деи Соньи, ни про то, как я стоял возле своего дома. Они снова переглянулись.
– Значит, – решительным тоном проговорил Паоло, – они выходили.
– Кто? – спросил я.
– Вы в Руффано недавно и не можете об этом знать, – сказала Катерина.
– В университете есть тайное общество. Никто не знает его членов. Они могут быть с Э. К., с гуманитарных факультетов, с педагогического, юридического. А то и со всех вместе. Но они поклялись не доносить друг на друга.
Я протянул им сигареты. Я уже почти успокоился. Прошлое отступило, и я вновь вернулся в мир университетских проказ.
– Не улыбайтесь, – сказал Паоло. – Это совсем не смешно. Сперва мы тоже думали, что нас просто разыгрывают. Но оказалось не так. У студентов были увечья, да и у ребят из города тоже. Хватали, завязывали глаза… ходят слухи, что даже пытали. Но наверняка никто ничего не знает,
