ради науки. Он не мог представить, как в этих красивых, бесценных созданиях можно видеть лишь объект для исследований.
Затем была математика – предмет, приносивший Джеку больше страданий, чем спортивные игры. А Старик, казалось, был одержим геометрией.
Одним пасмурным зимним днем Джек корпел над уравнениями. Цифры, оси X и Y и прочие «иероглифы» сливались в одну сплошную абракадабру, от которой болела голова. Он уставился в тетрадь, держа наготове карандаш, в ожидании, что все написанное вот-вот обретет смысл. Чуда не происходило, но сдаться и опустить карандаш было попросту нельзя.
Поправив очки, сползшие на нос, Старик подошел к одному из учеников – к мальчику с сальными волосами, который от страха вжался в стул, – и взял его работу.
– Что это за пустой лист бумаги? – спросил он таким тоном, который не давал шанса оправдаться, и остальные мальчики принялись в спешке что-то нервно черкать в своих тетрадях, не имея ни малейшего понятия, откуда взять правильный ответ.
Бедняга поднял взгляд.
– Мне нужна помощь с этим примером. Я не…
Старик схватил мальчика за ухо, вывел к доске и заставил так стоять перед всем классом. Никто не смел посмотреть ему в глаза; он был так же напуган, как кролик Питер, за которым устроили охоту в саду мистера МакГрегора.
Джек оглядел класс в надежде найти заступника, но все сидели, уткнувшись в свои тетради.
– Вытяни руки. Сейчас же.
Старик взял стоявшую у стола тонкую рыжеватую трость из ротанга с закругленным концом, похожую на пастушью.
Мальчик протянул руки. Джек не совсем понимал, что сейчас будет происходить, но был уверен в жестокости и совершенной несправедливости наказания. Это явно был новый вид унижения.
Старик замахнулся и с такой силой ударил мальчика по ладоням, что тот вскрикнул и спрятал руки за спину.
– А теперь возвращайся на свое место и продолжай работу, – сказал Старик в гробовой тишине.
Мальчик поспешил сесть за парту и схватиться за карандаш.
В тот вечер Джек представил, как, должно быть, болели ладони этого бедняги. Свисавшие над окнами сосульки напоминали прутья клетки, и Джек придумал историю о маленьком мальчике, сбежавшем из подземелья драконов.
На следующий день, во время построения на завтрак, Джек внимательно изучал взглядом пыльный пол, когда к нему подошел Уорни.
– Ты сдал домашнюю работу?
Джек кивнул. За нерешенную задачу лишали завтрака.
– Скажу по секрету, – начал Уорни. – Учителя берут одни и те же задачи из одного и того же учебника. Если правильно решишь несколько первых примеров, дальше не смотрят. Так что делай упор на них, а про остальные можешь забыть. Завтрак будет обеспечен каждое утро.
Джек молча кивнул и еще сильнее возненавидел математику, от которой теперь зависело, будет он завтракать или нет. Посмотрев на брата с немой благодарностью, он сел на ледяную скамью в ожидании каши.
Так подошел к концу учебный семестр, во время которого братья наловчились ускользать от внимания Старика в коридорах и умело ретироваться, если все-таки попались ему на глаза. Джек и Уорни коротали время за учебой и устраивали встречи читательского клуба. Просыпались, когда еще не было и семи утра, и умывались ледяной водой. Молча ели свой пастернак и серое картофельное пюре. Старались вести себя тише воды, ниже травы, чтобы вернуться в родной дом и жить тихой жизнью, которая уже никогда не будет прежней.
Я замолчала. Джордж не сводил с меня удивленных широко распахнутых глаз. Мы сидели, глядя друг на друга, в сумраке спальни, он – по-прежнему в шкафу, я – на полу, на подушке.
– Почему он рассказывает тебе все эти грустные истории о своем прошлом? – Джордж вылез из шкафа и устроился у меня на коленях.
– Не знаю. Но я стараюсь записывать каждое слово, чтобы ничего забыть.
– Наверное, это все как-то связано с Нарнией. Только вот как?
– Может, и так. Но очень может быть, что он и сам точно не знает. Подозреваю, что ему просто не хочется, чтобы я возвращалась домой с пустыми руками.
– Нет, неправда. Должно быть еще что-то. Знаешь, дети, которые попали в Нарнию, – они ведь там совсем одни, без родителей. Прямо как бедный Джек, которого отправили в школу в Англии. Может…
– Вот и Подрик об этом сразу подумал.
– Подрик?
– Не бери в голову. – Я смущенно махнула рукой. – Подозреваю, здесь не все так просто. Может, я и ошибаюсь, но, по-моему, мистер Льюис имеет в виду какую-то более сложную связь. Это как с физическими теориями, которые кажутся несовместимыми, но при этом не опровергают друг друга.
– А такое может быть?
– Может.
Джордж слез у меня с коленок и потянулся. Я встала вслед за ним.
– Я могу быть храбрым, даже когда мне страшно. Наверное, это примерно то же самое?
– Точно.
– Что еще он тебе рассказывал до отъезда?
– Я спросила, что сталось со Стариком… – тут я остановилась, сомневаясь, стоит ли посвящать Джорджа в такие подробности, но потом все-таки решила рассказывать все, как есть. – Он закончил свои дни в психиатрической лечебнице. По-моему, там ему самое место. Я так и сказала мистеру Льюису. Он хихикнул, глаза у него весело заблестели, и он со мной согласился. Еще я сказала, что надеюсь, что хоть какая-то часть его учебы была интересной и увлекательной. Я так люблю Оксфорд, и поэтому мне очень хотелось верить в счастливый конец. И тогда он гордо поднял подбородок и ответил, что и в этой темной истории есть свои светлые главы. И следующая глава о Придире и скандинавской мифологии – как раз из их числа.
– Кто такой Придира?
– Скоро узнаем, – ответила я, убирая растрепавшиеся волосы с его бледного лица. – Но не сейчас.
Джордж забрался в постель, прижимая к себе сумку с драгоценным содержимым. Устроившись поудобней, он высыпал карандаши на яркое стеганое одеяло и ахнул от восторга.
Я внимательно наблюдала за ним. Очень хочется сотворить для него чудо. Чтобы Аслан прокрался к нам в спальню и освободил нас от невыносимых оков печали, боли и безнадежного одиночества.
Но моему брату, как и маленькому Джеку, было неоткуда ждать помощи.
Когда Джордж начал рисовать, я на цыпочках вышла из комнаты, захватив с собой сумку, куда убрала записную книжку с историями мистера Льюиса, и отправилась на кухню. Мама сидела за столом и задумчиво смотрела в окно. От постоянных тревог и волнений морщины у нее на лбу стали глубже.
Когда я коснулась ее плеча, она резко вздрогнула от неожиданности.
