лежать. Конечно, неудобно, — сказал Тедди. — Я оставлю ее тут.
Он положил подушку в ногах, подальше от отца. И пошел к выходу.
— Тедди, — сказала мать не поворачиваясь. — Скажи Пуппи, пусть зайдет ко мне перед уроком плавания.
— Оставь ты ребенка в покое, — сказал мистер Макардль. — Ни одной минуты не даешь ей толком порезвиться. Сказать тебе, как ты с ней обращаешься? Сказать? Ты обращаешься с ней, как с отпетой бандиткой.
— Отпетой. Какая прелесть! Ты становишься таким британцем, дорогой.
Тедди задержался у выхода, чтобы покрутить в раздумье дверную ручку туда-сюда.
— Когда я выйду за дверь, — сказал он, — я останусь жить лишь в сознании всех моих знакомых. Как те апельсинные корочки.
— Что, солнышко? — переспросила миссис Макардль из дальнего конца каюты, продолжая лежать на правом боку.
— Пошевеливайся, приятель. Неси сюда «лейку».
— Поцелуй мамочку. Крепко-крепко.
— Только не сейчас, — отозвался Тедди рассеянно. — Я устал.
И он закрыл за собой дверь.
Под дверью лежал очередной выпуск корабельной газеты, выходившей ежедневно. Вся она состояла из листка глянцевитой бумаги с текстом на одной стороне. Тедди подобрал газету и начал читать, медленно идя по длинному переходу в сторону кормы. Навстречу ему шла рослая блондинка в белой накрахмаленной форме, неся вазу с красными розами на длинных стеблях. Поравнявшись с Тедди, она потрепала его левой рукой по макушке.
— Кое-кому пора стричься! — сказала она.
Тедди равнодушно поднял на нее глаза, но она уже прошла, и он не обернулся. Он продолжал читать. Дойдя до конца перехода, где открывалась площадка, а над ней стенная роспись — святой Георгий с драконом, он сложил газету вчетверо и сунул ее в левый задний карман. Он стал подниматься по широким ступенькам трапа, устланным ковровой дорожкой, на главную палубу, которая находилась пролетом выше. Шагал он сразу через две ступеньки, но неторопливо, держась при этом за поручень и подаваясь вперед всем телом, так, словно сам процесс подъема по трапу доставлял ему, как и многим детям, определенное удовольствие. Оказавшись на главной палубе, он направился прямиком к конторке помощника капитана по материальной части, где в данный момент восседала хорошенькая девушка в морской форме. Она прошивала скрепками отпечатанные на ротаторе листки бумаги.
— Прошу прощения, вы не скажете, во сколько сегодня начинается игра? — спросил Тедди.
— Что-что?
— Вы не скажете, во сколько сегодня начинается игра?
Накрашенные губы девушки раздвинулись в улыбке.
— Какая игра, малыш?
— Ну как же. В слова. В нее играли вчера и позавчера. Там нужно вставлять пропущенные слова по контексту.
Девушка, начав скреплять три листка, остановилась.
— Вот как? — сказала она. — Я думаю, днем или позже. Думаю, около четырех. А тебе, дружок, не рановато играть в такие игры?
— Не рановато… Благодарю вас, — сказал Тедди и повернулся, чтобы идти.
— Постой-ка, малыш. Тебя как зовут?
— Теодор Макардль, — ответил Тедди. — А вас как?
— Меня? — улыбнулась девушка. — Меня зовут мичман Мэттьюсон.
Тедди посмотрел, как она прошивает листки.
— Я вижу, что вы мичман. Не знаю, возможно, я ошибаюсь, но мне всегда казалось, что, когда человека спрашивают, как его зовут, то полагается называть имя полностью. Например, Джейн Мэттьюсон, или Феллис Мэттьюсон, или еще как-нибудь.
— Да что ты!
— Повторяю, мне так казалось, — продолжал Тедди. — Возможно, я и ошибался. Возможно, что на тех, кто носит форму, это не распространяется. В общем, благодарю вас за информацию. До свидания.
Он повернулся и начал подниматься на прогулочную палубу, и вновь он шагал через две ступеньки, но теперь уже быстрее.
После настойчивых поисков он обнаружил Пуппи на самом верху, где была спортивная площадка, на освещенном солнцем пятачке — этакой прогалинке — между пустовавшими теннисными кортами. Она сидела на корточках, сзади на нее падали лучи солнца, легкий ветерок трепал ее светлые шелковистые волосы. Она сидела, деловито складывая две наклонные пирамидки из двенадцати, не то четырнадцати кружков от шафлборда [63], одну пирамиду из черных кружков, другую из красных. Справа от нее стоял совсем еще кроха в легком полотняном костюмчике — этакий сторонний наблюдатель.
— Смотри! — скомандовала Пуппи брату, когда он подошел.
Она наклонилась над своим сооружением и загородила его обеими руками, как бы приглашая всех полюбоваться на это произведение искусства, как бы отделяя его от всего, что существовало на корабле.
— Майрон! — сказала она малышу сердито. — Ты все затемняешь моему брату. Не стой как пень!
Она закрыла глаза и с мучительной гримасой ждала, пока Майрон не отодвинется. Тедди постоял над пирамидами и одобрительно кивнул головой.
— Неплохо, — похвалил он. — И так симметрично.
— Этот тип, — сказала Пуппи, ткнув пальцем в Майрона, — не слышал, что такое триктрак. У них и триктрака-то нет!
Тедди окинул Майрона оценивающим взглядом.
— Слушай, — обратился он к Пуппи, — где камера? Ее надо сейчас же вернуть папе.
— Он и живет-то не в Нью-Йорке, — сообщила Пуппи брату. — И отец у него умер. Убили в Корее.
Она взглянула на Майрона.
— Верно? — спросила она его и, не дожидаясь ответа: — Если теперь у него и мать умрет, он будет круглым сиротой. А он и этого не знал.
Пуппи посмотрела на Майрона.
— Не знал ведь?
Майрон скрестил руки и ничего не ответил.
— Я такого дурака еще не видела, сказала Пуппи. — Ты самый большой дурак на всем этом океане. Ты понял?
— Он не дурак, — сказал Тедди. — Ты не дурак, Майрон.
Тут он обратился к сестре:
— Слышишь, что я тебе говорю? Куда ты дела камеру? Она мне срочно нужна. Где она?
— Там, — ответила Пуппи, не показывая, где именно.
Она придвинула к себе обе пирамидки.
— Теперь мне надо двух великанов, — сказала она. — Они бы играли в триктрак этими деревяшками, а потом им бы надоело, и они забрались бы на эту дымовую трубу, и швыряли деревяшки во всех подряд, и всех бы убили.
Она взглянула на Майрона.
— И твоих родителей, наверное, убили бы, — сказала она со знанием дела. — А если б великаны не помогли, тогда знаешь что? Тогда насыпь яду на мармеладины и дай им съесть.
«Лейка» обнаружилась футах в десяти, за белой загородкой, окружавшей спортплощадку. Она лежала на боку, в водосточной канавке. Тедди подошел к ней, поднял ее за лямки и повесил на шею. Но тут же снял. И понес к сестре.
— Слушай, Пупс, будь другом. Отнеси ее вниз, пожалуйста, — попросил он. — Уже десять часов, а мне надо записать кое-что в дневник.
— Мне некогда.
— И мама тебя зовет, — сказал Тедди.
— Врешь ты все.
— Ничего не вру. Звала, — сказал Тедди. — Так что ты уж захвати ее с собой… Давай,
