принять нас в монастыре.
Когда мы въезжали во двор, некоторые из наших случайно встретились с королевским слугой Грегором и узнали его; после этого мы уже были вполне уверены, что найдем здесь и самого короля.
С бьющимися сердцами шли мы на трапезу в общую столовую. Уж много лет многие из нас не видели Казимира, но все хорошо помнили черты его юношеского лица, и когда он вошел в черной одежде и занял назначенное ему место подле настоятеля, – все внутренности наши перевернулись. А сам королевич, хоть уж конечно, не ждал, что мы искали его, и, может быть, даже и лиц наших не помнил – все же, заметив нас издали, задвигался на месте, словно что-то вспомнив. Но наше молчание успокоило его, и он перестал обращать на нас внимание.
Когда трапеза окончилась, и была произведена благодарственная молитва, Казимир поднялся и пошел вслед за другими. Но нами овладело беспокойство, и нам уж трудно было оставаться в неизвестности; мы заступили ему дорогу и пали перед ним на колени.
Он испугался и отступил, сложив руки и говоря:
– Что вам нужно от меня? Кто вы такие?
Монахи тотчас окружили его, словно собирались защищать от нас. Тогда, целуя край его одежды, я решил заговорить, прося его смилостивиться и спасти нас так, как будто через меня умоляла его вся наша страна:
– Государь наш милостивый! Смилуйся над нами! Тебя скрыли здесь от нас, но мы и сюда пришли за тобой. Сжалься над опустевшим краем, в котором ты родился, сжалься над разрушенными костелами, где находят себе приют дикие звери, сжалься над рыцарством своим, осужденным на резню, над не отомщенной кровью и слезами. Вернись к нам, умоляем тебя об этом, вернись и царствуй над нами!
Слезы потекли из глаз королевича, и он сказал растроганным голосом:
– С вами случилось только то, что вы заслужили своей изменой мне и матери моей. Вы сами изгнали от себя кровь ваших королей. Оставьте же меня мирно окончить здесь мою жизнь. Я навсегда отказываюсь от земной короны, чтобы приобрести в замет нее корону небесную. Хочу жить в тишине и служить только Богу.
Но когда он отступил, как бы собираясь уходить, мы на коленях поползли за ним и преградили ему дорогу.
– Если не нас, то хоть детей наших пожалей, спаси веру христианскую, – вскричал я, – протягивая к нему руки. – Ту веру, которую привил нам своей кровью твой дед и прадед, и которую ты должен беречь и охранять. Ты, государь, рожден не для тишины монастыря, а для суда и расправы над нами, для власти и для борьбы. К тебе протягивает руки несчастная страна – спаси, мы гибнем без тебя!
– Спаси нас! – закричали за мной и все остальные, обнимая его ноги. Рыданья прерывали наши речи, и с нами вместе плакал королевич и все бывшие с ним монахи. Но на все наши мольбы Казимир повторял только одно:
– Я не могу идти с вами… Я исполняю приказание императора, волю моей матери и мою собственную, принося мою жизнь в жертву Богу.
Но мы лежали у ног его и просили неотступно, так что он под конец смягчился и стал колебаться в своем решении.
Потом мы проводили его до его жилища, которое находилось рядом с монастырем, и он расспрашивал нас о Польше, о костелах и замках и о всех наших несчастьях.
Он жил здесь, как духовное лицо, почти как монах, окруженный небольшим двором, совершенно не соответствовавшим его княжескому сану, ел за общей трапезой со всеми монахами и присутствовал на их общих молитвах. Казалось, он не желал ничего другого и совершенно не стремился к власти.
– Милостивый государь! – говорили мы ему. – Мы приносим тебе не золотую, но терновую корону, и ты должен принять ее во имя Христа, который носил ее. Смилуйся над бедными!
Чехи опустошили нашу землю, язычество подняло голову и повсюду взяло верх. Маслав с пруссаками ведет с нами борьбу и берет в плен твоих рыцарей. Неужели дело, за которое мы проливали нашу кровь, так бесславно погибнет?
– Если бы я отдал вам всю мою кровь, возразил Казимир, – то и это не принесло бы вам пользы. Моих двух рук недостаточно для борьбы с тысячеруким врагом.
И только тут я признался ему, что прежде чем придти сюда, мы побывали у императора и заручились его помощью.
Тогда он оживился и стал расспрашивать, были ли мы у королевы матери, – номы искренне отвечали ему, что до сих пор не были у нее, зная, что наши мольбы будут напрасны.
Поздно ночью, когда уж звонили к молитве, мы расстались с ним, не получив от него никакого обещания. На другой день утром мы все отправились к обедне в костел св. Иакова, и здесь застали Казимира, распростертым на земле.
По окончании службы он сделал нам знак, чтобы мы следовали за ним в его жилище. Мы еще не знали, что нас там ожидает.
При входе он сказал нам:
– Я искал в костеле откровения воли Божьей, и Бог повелел мне идти с вами. Пусть не говорят, что я пожалел для вас своей жизни и крови. Вот я – берите меня с собой.
Обливаясь радостными слезами, мы все пали перед ним на колени.
Нельзя описать словами нашего счастья! Тотчас же мы начали готовиться в путь, хотя аббат Альберти и монахи пытались нам оказать противодействие, обратившись за помощью к епископу Нитхарту, – чтобы тот задержал Казимира и не отпускал с нами.
И вот, вызванные в епископский замок, мы должны были явиться к этому владыке, который из руки императора принял духовную и светскую власть. В одной руке он держал крест, а в другой – меч, и так, в рыцарских доспехах отправляет богослужение и заседает на епископском троне, как король. Выслушав наш рассказ о том, как унижена и загнана вера христианская, он приказал выдать нам короля. Да и сам Казимир, раз уже согласившись ехать с нами, был непреклонен в своем решении, и на третий день мы выехали вместе с ним в Регенсбург к императору Генриху – напомнив ему о данном им обещании.
Император принял нас чрезвычайно ласково и слово свое сдержал. Он приказал достать из своей сокровищницы обе короны и дать их нам и предоставить в распоряжение нашего короля.
– Что же такое случилось с немцем, что он вдруг так разжалобился над нами? – пробормотал Лясота.
– Уж наверное, он это сделал не из любви к нам, –
