Глава 4
МОСТЫ В РОССИЮ
Эмигрантский мирок Берлина был достаточно тесен, и все сколько-нибудь заметные эмигранты ходили по одним и тем же тропам. Литераторы, заглядывавшие на чаепития к В. Станкевичу и пописывавшие в журнальчике "Жизнь", сразу же после его закрытия и отхода Станкевича от политической деятельности перебрались под крыло другого издателя - Александра Семеновича Ященко, человека большой практической сметки, "крепкого эмигрантского жильца", по выражению Р. Гуля.
В 1921 году А. С. Ященко начинает издавать в Берлине библиографический журнал "Русская книга", позднее, в 1922 году, преобразованный в "Новую русскую книгу". Новое издание было идейным преемником увядшей "Жизни" Станкевича, но, в отличие от первого, едва сводившего концы с концами, стояло на крепкой финансовой почве прежде всего благодаря предприимчивости Ященко.
В январе 1922 года Ященко сформулировал цель издания: "Мы поставили своей задачей собрать и объединить сведения о русской и заграничной издательской и литературной деятельности. По мере сил мы стремимся создать из "Новой русской книги" мост, соединяющий зарубежную и русскую печать..." 1.
Издание поначалу было задумано как чисто библиографическое, своего рода "справочное бюро" русских литераторов, разметанных революцией по всем странам Европы. Центральное место в журнале занимал справочный отдел. Однако новое детище Ященко вскоре начало вырастать из скроенных зачинателями одежд. Справочный отдел стал как бы центром, своего рода "мемориалом", занимающимся поиском и объединением рассеянных по всему свету деятелей русской культуры.
Необыкновенная популярность журнала "Новая русская книга" в зарубежье объясняется и тем, что он был как бы доказательством непрерывности отечественной культуры, ее существования в труднейших исторических условиях.
То, что не удалось Станкевичу в политике, удалось Ященко в области культуры, и прежде всего книжного дела. Но главные идеи Ященко все-таки взял на вооружение из "Жизни".
"Всякому, кто беспристрастно размышляет о наших русских делах, к какому бы политическому направлению он ни принадлежал, - пишет он в четвертом номере "Русской книги", - ясно одно, и здесь нет двух разных мнений, это, кажется, единственное, в чем согласны все: какая бы власть ни утвердилась в России, останется ли нынешняя власть, видоизменится ли, эволюционирует ли она, придет ли другая на смену ей из недр революции, будет ли она опрокинута каким-нибудь оппозиционным движением (социалистическим, крестьянским, демократическим, монархическим или еще каким), независимо от характера этой власти, ей придется работать над воссозданием и возрождением России...
Обедневши и обнищавши материально, русский народ - горьким опытом, тяжким путем исторического испытания - обогател духовно... Новая Россия, какова бы она ни была, будет более просвещенной. И решающее значение в этом просвещении будет принадлежать, конечно, книге" 2.
В статье А. С. Ященко "Книга и возрождение в России" помимо идеи общей работы над воссозданием России сквозит и еще одна, имевшая весьма широкое хождение в эмиграции мысль об обогащающем влиянии русской революции, о ее духовном ореоле.
Даже у И. А. Бунина, не разделявшего такого рода представлений, мы находим иронические отголоски этой идеи. После встречи с известным русским философом Львом Шестовым, еще до революции обосновавшимся за границей, И. А. Бунин записал: "Он говорит, что Белый ненавидит большевиков, только боится, как и Ремизов, стать эмигрантом, отрезать себе путь назад в Россию. "Жизнь в России, - говорит Белый, - дикий кошмар. Если собрались 5-6 человек родных, близких, страшно все осторожны, - всегда может оказаться предателем кто-нибудь". А на лекциях этот мерзавец говорит, что "все-таки (несмотря на разрушение материальной культуры) из России воссияет на весь мир несказанный свет"" 3.
В отличие от скептически настроенного И. А. Бунина, А. С. Ященко на страницах своего журнала с энтузиазмом взялся за проповедь идеи единства культурных задач советской и эмигрантской России во имя будущего возрождения.
Журнал придерживался внепартийного курса не только из принципиальных, но и из практических соображений: А. С. Ященко, поддерживавший активные связи с петроградскими и московскими литературными кругами, вовсе не хотел портить политикой отношения с советскими властями. Теплилась у него и сокровенная мысль получить право на распространение своего издания в советской России.
"Для нас нет в области книги разделения на советскую Россию и на эмиграцию. Русская книга, русская литература едины на обоих берегах. И мы будем стремиться к тому, чтобы наш журнал получил доступ и в Россию. Для того, чтобы наилучшим образом достигнуть этой цели, мы будем оставаться вне всякой политической борьбы и вне каких бы то ни было политических партий" 4, - писал он в редакционной статье первого номера "Русской книги".
До сих пор нельзя без душевного волнения читать номера "Русской книги" и "Новой русской книги". За краткими сообщениями о русских писателях и поэтах, за политической отстраненностью скупых строк о судьбе книг встает во всем масштабе культурная жизнь России. Каждый новый номер журнала А. С. Ященко ожидался с нетерпением. Его читали на вечеринках, в эмигрантских кафе, в русских клубах Берлина, за вечерними чаепитиями в кругу друзей, пытаясь расшифровать за строчками биографических справок участь товарищей по перу. Арестован или выпущен на свободу? Расстрелян в Крыму или перебивается в Константинополе? Печатается или вынужден замолчать на долгие годы?
Сообщение о том, что Максимилиан Волошин живет под Феодосией, появившееся в "Новой русской книге", было не просто вестью о добром здравии поэта, но и свидетельством его решимости не уезжать при эвакуации из Крыма врангелевских войск. Специфика этого "разорванного времени" состояла в том, что многие вести с юга России быстрее достигали Берлина или Праги, чем Москвы и Петрограда. Именно поэтому журнал Ященко служил важным источником информации не только для эмигрантов, но и для писателей, оставшихся в России. Короткие заметки из "Русской книги" постоянно перепечатывались в изданиях московских и петроградских литераторов. Так, например, в декабрьском номере "Летописи Дома литераторов" 1921 года со ссылкой на "Русскую книгу" помещаются сведения о Бурлюке, Волошине, Аничкове, Елпатьевском, Потемкине...
Сообщения о писателях, художниках, поэтах, артистах, публиковавшиеся в журналах "Русская книга" и "Новая русская книга", не только являются интересным источником сведений о жизни и работе многих малоизвестных современному читателю деятелей русской культуры, но и насыщены штрихами эпохи, позволяющими по деталям воссоздать художественную жизнь Москвы и Петрограда той поры, понять характер отношений художников и власти. В архиве Б. Николаевского сохранился автограф одной из таких справок, помещенной в первом номере "Новой русской книги" за 1922 год.
"Александр Мартынович Арнштам, художник, до 1919 года работал в Петербурге. В 1917 году заведовал художественным отделом Издательства Скобелевского просветительного комитета, редактировал художественную часть "Свободного журнала". В 1918-1919 годах был членом отдела Комиссариата народного просвещения, редактировал произведения Пушкина... В декабре 1919 года художник Арнштам был впутан Петроградской ЧК в большое Дело и, несмотря на хлопоты М. Горького, А. Луначарского и других видных деятелей, которым ЧК на запросы отвечала, что у Арнштама нет личного дела, он нужен в качестве свидетеля и "на днях будет освобожден", - тем не менее продержали его до конца дела, т. е. до августа 1920 года. За девять месяцев он написал дневник, рисующий жизнь ЧК и Бутырской тюрьмы. В 1920 году Арнштам переехал в Москву. Был приглашен консультантом художественного отдела Государственного издательства. Им сделан целый ряд книжных украшений, между прочим, обложки для: "Дневник Пушкина", изд. Румянцевского музея, В. Брюсова "В такие дни", А. Луначарского "Фауст", "Город" и др.
В настоящее время Арнштам находится с семьей в Риге (Hotel Commerce) и намеревается ехать в Париж..." 5.
В дальнейшем следы художника теряются, и, сколько я ни искал упоминаний о нем в парижских журналах, в воспоминаниях эмигрантов, никаких сведений обнаружить не удалось. Типичная судьба русского эмигранта: был известен в России, сочувствовал революции, участвовал в интереснейших изданиях, встречался со знаменитостями, потом разделил судьбу оставшейся в стране интеллигенции, прошел через ЧК... В эмиграции канул в безвестность.
В журнале Ященко публиковались и сведения об оставшихся в России литераторах, привезенные "живыми свидетелями". Многие из "справок" принадлежат перу Ильи Эренбурга, бывавшего в командировках и в Берлине, и в Париже. В пятом номере "Русской книги" помещены представленные И. Эренбургом сведения о Н. Бердяеве, А. Белом, В. Вересаеве, М. Волошине, А. Блоке, В. Гиляровском, Ю. Балтрушайтисе, С. Городецком, С. Есенине, П. Когане, М. Кузмине, Е. Кусковой, О. Мандельштаме и многих других. Приезд Эренбурга в Берлин оказал заметное влияние на характер издаваемого Ященко журнала. Короткие справки теснятся, уступая место обзорам художественной жизни советской России. В этих статьях Эренбург выступает активным сторонником русского художественного авангарда, рожденного революцией. Статьи И. Эренбурга имели большое значение для понимания берлинским гнездом эмиграции особенностей культурной жизни страны, развеивали культивируемое некоторыми эмигрантскими кругами представление о том, что с оттоком интеллигенции из России художественная и творческая жизнь Москвы и Петрограда совершенно деградировала.
