она пыталась мне сказать, я поняла, что помирает она на самом деле от страха – а еще от снотворных таблеток, которых она наглоталась.
– Я… я т-такая глупая-а-а! – ревела она.
– Два пальца в рот и тошни быстро! – заорала я, вскакивая.
– Не получается-а-а!
– Соду в воде разведи! Папа!
Я ворвалась к нему в комнату и, заикаясь, выпалила, что Ника, таблетки, помрет, врача! Папа вытаращил глаза и открыл рот, но долго удивляться, слава богу, не стал, а схватил свой телефон и набрал 112.
– Она дома? Адрес? Какие таблетки? – спрашивал он меня, одновременно отвечая оператору: – Девочка 16 лет, выпила снотворные таблетки неизвестно какие, адрес…
– Ника! Ника! – орала я в свой телефон. – Сейчас скорая к тебе приедет!
– Мне оч…чень страшна-а-а, – рыдала Ника.
– Я к тебе бегу! Дверь открой! Заранее! – кричала я, уже представляя, как она лежит в обмороке, а я не могу попасть в ее запертую квартиру.
Не выключая телефон, я натянула кроссовки и вылетела из квартиры. Никогда так быстро не бегала. А за мной бежал папа.
Скорая прибыла одновременно с нами. Врачи не дали мне подойти к Нике, но я увидела, что она пока в сознании. Лицо у нее было белее бумаги, она тряслась и в ужасе искала меня взглядом, пока ее несли на носилках и задвигали в машину.
– А ты куда? – остановил меня врач, когда я хотела залезть внутрь следом за Никой.
– Я поеду, – сказал папа, кладя мне руки на плечи.
– Вы ее родственник? – с сомнением спросил врач.
– Дядя со стороны отца, – без запинки ответил папа.
– Полезайте, – буркнул врач.
– Марта! – жалобно позвала Ника из недр машины.
– Все будет хорошо! – дрожащим голосом ответила я. – Я твоих родителей подожду! Скажу им!
Ника разрыдалась с новой силой. Врачи захлопнули двери, машина заурчала и двинулась с места. Папа судорожно помахал мне в окно.
Я ходила перед Никиным подъездом туда-сюда, натыкалась на возвращающихся с работы людей, бормотала извинения и ходила дальше. Руки у меня тряслись, я зашла за куст и начала делать приседания, чтобы успокоиться. Чуть не прозевала маму Ники и отчима. Они шли и пили пиво из банок, завернутых в газеты, чтобы случайный полицейский не придрался. В свободной руке у каждого было по пакету, в которых угадывались очертания других банок. Я подбежала к ним и начала бестолково пересказывать события последнего часа. Они сперва ничего не поняли, но, когда я рассказала по новой, мама Ники охнула и осела на скамейку, а отчим выругался и полез за сигаретами.
– Она что, наркотики какие-то… – простонала мама Ники, отставляя банку и запуская пальцы в волосы.
– Снотворное.
– Ну да, где там! – хрипло воскликнула она. – Ты тоже, что ли, с нею?
Я замотала головой и начала было пересказывать в третий раз, но она с досадой махнула мне, чтобы я умолкла.
– В какой она больнице? – спросила она, раскачиваясь и глядя на меня снизу вверх тяжелым взглядом.
– Не знаю, – растерялась я. – Сейчас папе позвоню.
– А папа твой при чем?
– Он с нею поехал, чтобы она не одна была…
– А тут он как оказался?! – срываясь на крик, выпалила она и сразу сникла.
– Ника мне позвонила, мы с папой сюда прибежали, он скорую вызвал, – чувствуя подступающую дурноту, повторила я и стала набирать папу.
Отчим Ники все это время молча курил, глядя на меня сощуренными глазами. По его лицу невозможно было понять, что он в эту минуту чувствует и думает, – оно было похоже на выключенный телевизор.
Папа сказал мне номер и адрес больницы, я повторила его для Никиной мамы. Он добавил, что Ника в порядке, с ней ничего плохого больше не случится, и я тоже передала это ее маме. Та сидела, обессиленная, опустив плечи и руки.
– Вы к ней поедете сейчас? – спросила я негромко.
Она растерянно подняла глаза, посмотрела на меня таким же полным ужаса взглядом, каким смотрела Ника, когда ее уносили, и ответила:
– Да. Да. Надо ехать.
– Может, пакеты занесем? – предложил отчим.
Это были его первые слова за все это время, если не считать ругательств.
– Заноси, – поглядев на него, ответила мама Ники. – А я к дочери поеду.
Проводив Никину маму до остановки автобуса, я пошла домой к бабушке. Плелась как замазученная ветошь, цепляясь одной ногой за другую и занавесившись от мира патлами, и какой-то небольшой мальчик на большом велосипеде даже притормозил, чтобы на меня повнимательнее взглянуть.
Дверь квартиры была открыта. Я постояла на площадке, тупо глядя в нашу прихожую и пытаясь понять, что это означает. Воры?
– Что же вы вашу бабушку закрыли! – послышался снизу голос.
Я перегнулась через перила лестницы и на площадке второго этажа увидела нашего соседа снизу. Он кутался в клетчатый халат дичайших бирюзово-желтых цветов, из-под халата торчали голые бледные ноги в узловатых сиреневых венах.
– Я ее выпустил, – успокаивающим тоном сообщил он. – У меня же запасной ключ от ее квартиры есть, еще муж ее покойный мне его оставлял на всякий пожарный, как говорится.
Я молча смотрела на него, вцепившись в перила, и удары моего сердца сотрясали меня с головы до ног.
– Ваша бабушка нам в потолок стучала, – продолжал сосед. – И вот Сонечка…
Его жена в светло-розовом халате бесшумно появилась и встала рядом с ним – гигантская зефирина с лицом флегматичного бульдога.
– …Сонечка знает азбуку Морзе. И она определила, что ваша бабушка стучит SOS, «Спасите наши души» – три коротких, три длинных, три коротких. Тогда я взял ключ и…
– Куда она пошла?! – наконец смогла выговорить я.
– Она что-то говорила про вокзал, – развел руками сосед. – Она, если не ошибаюсь, вам записку оставила.
– Где?!
Он снова развел руками, и я бросилась в квартиру. Записка лежала на столе на кухне. «Поехала на вокзал встречать Таню. Обнимаю». Какой вокзал? Их в Москве как собак нерезаных. Надо подавить панику и применить логику. Бабушка думает, что Таня живет в Санкт-Петербурге, то есть Ленинграде, значит, в Москву она приедет оттуда, а все поезда из Ленинграда, то есть Санкт-Петербурга, приезжают на Ленинградский вокзал – по крайней мере, я на это очень надеюсь.
– Когда она ушла? – крикнула я, выскочив на площадку.
– А? – задрал голову сосед. Сонечка рядом с ним тоже подняла свое широкое задумчивое лицо.
– Когда вы ее выпустили? В котором часу это было?
Сосед с женой переглянулись.
– Часов в семь, – неуверенно ответил сосед. – По «Культуре» как раз «Идиот» заканчивался – с Юрием Яковлевым, знаете?
– Знаю! – рявкнула я и, захлопнув дверь квартиры, побежала вниз по лестнице.
– Все в порядке? – крикнул мне сосед, когда я пробегала мимо.
Я бежала к метро и делала в уме вычисления – на сколько минут я отстаю от бабушки. Выходило, что минут на пятьдесят в лучшем случае, а в худшем – часа на полтора. За это время она вполне могла сесть на какой-нибудь поезд и уехать в Мурманск, деньги-то от пенсии у нее, кажется, еще оставались. Телефон она свой не взяла – оставила лежать рядом с запиской.
Прежде чем спуститься на станцию, я позвонила папе и рассказала, что бабушка на вокзале, и я еду к ней.
– Ты с ума сошла, сиди дома! – закричал папа.
– Хватит на меня кричать! – закричала я.
Папа задохнулся и несколько секунд молча сопел.
– Марта, прости, пожалуйста, – проговорил он почти ровным голосом. – Я волнуюсь.
– Все под контролем, – сказала я.
– Я звоню в «Лизу Алерт», – сказал папа.
– Не нужно, я ее найду. Ты с Никой?
– Уже собирался домой. Ее мама здесь. Ника спит.
– Хорошо. Я пошла.
– Марта! – чуть не закричал папа.
– Звони в «Лизу Алерт», если тебе так будет спокойнее, – сказала я. – Но я ее точно найду.
