В бывшем еврейском местечке Пружаны жила лишь одна молодая еврейская семья с четырехлетней девочкой. Он демобилизовался из армии. Она - с вытатуированным освенцимским номером. Вьюжным днем добрался я к ним узнать, что творится. Ведь они живут в городе и должны знать, что нас ожидает. А они лишь пожимали плечами и грустно улыбались. В моей альма-матер - БСХА заведовал кафедрой Израиль Шмерович Горфинкель. Ректор - друг детства Виктор Иванович Шемпель предупредил:
- В списке ты первый. Надо, чтобы у жены твоей под рукой были деньги.
А местное начальство уже действовало. В совхозе мне рассказали, что в соседнем местечке председатель райисполкома обвинил еврейку-врача, что она плохо лечила его сына. Ее довели до такого состояния, что она повесилась. Говорили, что в Бресте приготовлены вагоны для вывозки евреев в Сибирь. Если слухи о предстоящем выселении дошли до нашей глуши, значит, масштабы готовящейся акции действительно большие. У меня не было оснований сомневаться в этом. Не забылось, как в предвоенную ночь июня 1941 года арестовали и погрузили в вагоны семьи евреев - беженцев из Польши. У меня сложилось четкое представление о том, что нас ожидало. Выселение сопровождалось бы арестом многих мужчин. Кого расстреляли бы, кого загнали бы в сибирские лагеря. С меня достаточно было гетто. Сидеть сложа руки я не собирался. Надо исчезнуть хотя бы на полгода, а там видно будет. Вероятно, вскоре будет суд, а общественность поддержит последующие репрессии.
Оставалось несколько недель до Пурима. В 1942 году гитлеровский амалек устроил нам в Барановичах "пуримшпиль", расстреляв несколько тысяч евреев. Теперь краснознаменный амалек собирается устроить нам подобный "пуримшпиль" на виду у всех. Но рядом знакомые дикие родные места: отсижусь там до осени. Во время массовых арестов проводится повальная проверка документов в поездах, но через некоторое время, когда все успокоится, я смогу добраться в какую-нибудь глушь, зато останусь на воле.
На охоте я заметил в дальнем углу сенокоса среди разросшегося кустарника забытый стог сена. Пусть остается, за ним уже не приедут. В этом стогу устрою себе убежище.
Вечерами я сушил на плите сухари. Зарядил два десятка патронов, добыл еще пороху и дроби в запас. Вокруг было много зайцев и куропаток. Закупил в разных магазинах города спички, соли, чая, а на базаре - несколько килограммов сала. Приготовил разную посуду, несколько бутылок водки. Пищевые продукты уложил в большой алюминиевый чемодан или завернул в клеенчатую скатерть, чтобы к ним не добрались грызуны. Все это потом перевез в стог. Учитывая свой прежний опыт, я основательно приготовился к робинзонаде.
Хорошо запомнился последний перед исчезновением вечер танцев. Наш клуб посещала молодежь окрестных деревень и хуторов. Гармонисты наяривали польки, вальсы, оберки и краковяки вперемежку с танго и фокстротами. Парней было мало, и девушки танцевали друг с дружкой. Я танцевал с Кристиной хорошенькой стройной девушкой из дальних хуторов. Кружилась она легко, слегка прижимаясь ко мне, сквозь тонкую ткань чувствовалось ее сильное упругое тело. После танцев я провожал Кристину и ее подруг. По пути нас становилось все меньше, и, наконец мы остались с Кристиной вдвоем. Вдали показался ее дом, окруженный высокими тополями. Стояла тихая безветренная морозная ночь. Светила полная луна, снег искрился, переливаясь многоцветьем. Я хорошо видел ее раскрасневшееся на морозе милое лицо. При прощании девушка задержала мою руку и с решимостью, не замеченной раньше, сказала:
- Не надо вам возвращаться домой, лучше оставайтесь у нас, место найдется.
Она тоже знает, что меня ожидает, она готова спрятать меня в своем доме. Но сейчас я уже взрослый и сам буду решать свою судьбу.
Осталось взять очередной отпуск, благо нам, агрономам, и давали отпуск зимой, когда работы меньше. Рабочий совхоза отвез меня на железнодорожную станцию. При нем я купил билет. Когда поезд Брест - Минск подошел к перрону, я побежал к хвостовому вагону, но не вскочил на подножку, а нырнул в пристанционный лесок. Поздней ночью добрался до своего стога. Забравшись внутрь, снял промокшую обувь, надел сухие валенки, отверстие в логове заткнул сеном, на всякий случай положил рядом заряженное ружье. Согревшись под ватным одеялом, я уснул глубоким сном. В последующие дни сохранялась солнечная погода с небольшими морозами. Я свыкся с новым положением. По утрам разжигал костер, готовил еду, был всегда выбрит. Ни один встречный не заподозрил бы во мне беглеца, подумал бы - отпускник-охотник.
Дней через десять поднялся ветер, началась метель. На следующее утро мне с трудом удалось выбраться из сугроба, наметанного вокруг стога. К полудню снег сменился дождем. Сидя в стогу, прислушиваясь к шуму непрекращающегося дождя, я с тоской думал: как мне быть дальше? Надо будет в конце лета добираться на Дальний Восток. Ведь там имеется Еврейская автономная область.
Ночью мне приснился страшный сон. Вроде еду в поезде, следующем в Биробиджан. В вагон входит ревизор, берет мой билет, внимательно вглядывается в меня и хохочет:
- В Биробиджан? Там евреев нет. Вышел указ ликвидировать область.
С ужасом замечаю на его фирменном кителе коричневые петлицы со знаками СС. Пытаюсь бежать, спрыгиваю со ступенек вагона и падаю в сырую холодную траву. Просыпаюсь, вокруг все сыро, снизу подсачивается вода. Надо уходить на время в сухие леса. Складываю в рюкзак самое необходимое, беру ружье, удочки, засовываю за пояс топорик. В пути зашел в сельский магазин, купил пряники. Продавщица завернула их в газету. На первой странице, как обычно, портрет Вождя. Но что это? Портрет в черной рамке. Сталин умер. Можно на время возвращаться домой. Если евреев еще не вывезли, то властям сейчас не до нас. В совхоз я вернулся ночью. Кажется, в мою квартиру никого не поселили. Ощупываю входную дверь, и, не обнаружив пломбы, открываю ее своим ключом. Квартира ожидала моего возвращения из отпуска.
Пуримшпиль Амалека на этот раз не удался. Врачей реабилитировали. Многие евреи плакали, жалели обожаемого Сталина. А меня мучили противоречивые чувства: радость и печаль. Всевышний явил чудо в Пурим 1953 года, пожалел нас, евреев-безбожников, а не послал ангела смерти к Гитлеру в Пурим 1933 года, чтобы спасти набожных евреев Европы.
Что-то изменилось в СССР. В Академии наук БССР я видел в списке сдавших экзамены по кандидатскому минимуму много еврейских фамилий. Воспользовались хрущевской оттепелью. В Минске я женился на выпускнице физмата. Позже Элла, став со мной сельской жительницей, многие годы учила деревенских детишек, возила их на математические олимпиады. Неплохи были и мои достижения в совхозе. Наградили меня медалью "К 100-летию со дня рождения И.В. Мичурина", а затем Большой серебряной медалью Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. В Москве на ВСХВ появился мой портрет. Позже меня направили в другую деревню в Могилевскую область на сельскохозяйственную опытную станцию. Там я подготовил и успешно защитил кандидатскую диссертацию. Получил авторское свидетельство на новый сорт яблони. Под моим руководством были выращены сотни тысяч плодовых саженцев и заложено много садов в Белоруссии. Садоводы-любители до сих пор вспоминают меня добрым словом. Однако галут не забывал напоминать нам о себе.
1967 год. Военные действия на Ближнем Востоке начались рано утром. Советские радиостанции передавали, что арабские войска победили Израиль. Сосед дяди Макса выразил ему свое соболезнование:
- Жаль евреев, но что поделаешь, разве они умеют воевать? Это же лавочники.
Но назавтра тон сообщений изменился. Оказывается, этот презренный "агрессор" разбил арабские армии наголову и захватил уйму современнейшей советской техники. Реакцию советского руководства можно квалифицировать как потрясание кулаками и скрежет зубовный. В газетах появлялись заголовки: "Агрессор не унимается". В карикатурах маленький горбоносый еврей (как в геббельсовских агитках) стреляет в высокого, красивого, славянского типа араба. Казенные евреи во главе с генералом Драгунским тоже клеймили "сионистских агрессоров".
Все это возрождало наветы на советских евреев. В детском садике города Клецка (Минская область) отравились насмерть дети. Во время похорон пустили слух, что детей отравила молодая воспитательница-еврейка. Присутствующие начали избивать девушку. Потом оказалось, что виноват повар. Холодильник много раз размораживался из-за перебоев в подаче электричества, и хранившиеся в нем рыба и мясо протухли.
В Минске при взрыве в цехе радиозавода погибло много людей. Пустили слух, что это дело евреев, хотя среди погибших было немало евреев. Готовился погром. Позже оказалось, что евреи тут ни при чем: испортилась вентиляция в красильном цехе.
В Глусском районе Могилевской области горели леса. Видели, как сионисты, разъезжая на мотоциклах, разбрасывали по лесу горящие факелы.
