Многих в Браилу, предполагал я, привлекал не кто иной, как Ботев. Вокруг сильных и талантливых личностей обычно собираются ищущие и беспокойные люди. Хотя сам Ботев не давал к тому повода.
Не только для меня было несомненно, что он выдающийся человек. Однако Ботев держался с исключительной скромностью. Он не только не стремился стать руководителем людей, готовых признать его своим вождем, напротив, давал понять, что он даже не член Болгарского центрального революционного комитета, во главе которого стоят Любен Каравелов и...
Тут Ботев не договаривал. А почему не договаривал, я понял год спустя.
Помимо болгарских четников, слетались в Браилу довольно случайные и совсем не случайные лица, рассказывающие о себе всякие небылицы и пытающиеся войти в доверие.
Появился как-то такой неожиданный посетитель и в типографии Паничкова. Мне с восторгом рассказал о нем Шапченко:
- Офицер, участник покушения на царя, беглец с сибирской каторги...
- Откуда известно?
- Он сам говорит.
За год, прожитый в Румынии, я научился ставить под сомнение романтические биографии, особенно если их рассказывали сами герои этих жизнеописаний. Но на Шапченко он произвел впечатление.
- Князь-нигилист!
Я так и ахнул:
- Он сам так отрекомендовался?
- Да!
Я отправился искать Ботева.
- Появился князь. Тот, помните, на пароходе? Это не к добру.
Ботев отлично все помнил. Но мои опасения не взволновали его.
Князь Меликов не замедлил нанести мне визит. Появился в гостинице, сказал, что рад возобновить наше знакомство, и попросил ссудить на пару дней пятьдесят рублей.
Я объяснил, что жду перевода из дома и располагаю всего десятью. Он согласился на десять. А вечером сидел в кофейне и угощал на мои деньги своих новых знакомых из типографии.
...Как-то днем за мной прибежал Ангел, славный парнишка, он находился у Паничкова на выучке, его обучали работе на печатной машине.
- Дед Паничков зовет.
Никогда прежде Ангела не посылали за мной, в том не возникало нужды. Появление Ангела означало, что что-то стряслось.
Паничков стоял у наборной кассы.
- Что случилось, Димитр?
Он только указал в глубину типографии. Там находилась каморка с разным инвентарем и стояли деревянные козлы для ночевок непредвиденных посетителей. На козлах на сей раз разбирал какие-то бумаги Ботев.
- Перебираюсь в Галац, - обратился он ко мне без лишних проволочек.Сегодня деда Паничкова пригласили в полицию. Румынам до него дела нет, встретили его два господина из России, предложили четыре тысячи, если выдаст Нечаева.
- И что же дед?
- Если бы согласился, вряд ли я об этом знал.
- А что делать мне?
- Пока ничего. Задержитесь на некоторое время в Браиле. Ведите обычный образ жизни. И ни с кем никаких разговоров. Спросят обо мне, скажете, что я уехал вместе с Флореску в Галац.
Вечером кофейня наша опустела. Лишь пятеро или шестеро эмигрантов прихлебывали кофе. Я присоединился к ним. Все были не в настроении. Разговоры, начавшись, тут же сами собой увядали.
Позже возник князь. Пододвинул стул к моему столу и без приглашения сел. Заказал вина.
- Выпьем за Россию? - неожиданно предложил он. - Что-то сегодня народу мало. А где Ботев? - с напускным безразличием поинтересовался князь.
- Уехал, - спокойно ответил я.
- А Флореску?
- Тоже уехал.
- Далеко? - заволновался князь.
- В Галац.
- Вы не ошибаетесь?
- При мне нанимали пролетку.
Князь задумчиво уставился в середину стола, встал.
- Пойду, - сказал он. - Что-то ночью мне плохо спалось.
- Весна, всем не спится, - посочувствовал я.
Меликов помедлил ради приличия и удалился. Так и не довелось нам с ним выпить за Россию. В тот вечер, слава Богу, он исчез для меня навсегда.
Несколько дней до меня не доходили никакие новости. Я коротал время за чтением. От книг меня оторвал Ангел.
- К деду?
Он кивнул, и я поспешил в типографию.
Паничков покусывал усы.
- Посадили нашего Христо, арестовали в Галаце.
- Так он действительно уехал в Галац? - удивился я.
- А зачем ему врать? - пристыдил меня Паничков. - Христо вранья не терпит.
- Что же делать? - разволновался я. - Ехать в Бухарест, искать хорошего адвоката?
- Христо сам себе адвокат, - возразил Паничков. - Все образуется.
Паничков прищурился. Он, показалось мне, хитрил, но я так и не разобрался, знает ли он больше того, что говорит.
Вскоре он сообщил, что Ботев переведен в Фокшаны, в более надежную тюрьму. И опять посоветовал ждать дальнейших вестей.
И вести не замедлили прийти. Хотя и не оттуда, откуда я их ожидал. Меня вызвали в полицию.
Разговаривал со мной полицейский чиновник, смазливый мужчина, больше похожий на актера, чем на полицейского.
- Павел Петрович, я - следователь Бибулеску. Позвольте поинтересоваться, вы давно живете в Румынии?
- Около года.
- Извините, и что вас здесь у нас держит?
- Мне нравится Румыния.
- Простите, а что вас привело в Браилу?
- Желание ближе познакомиться с бытом и культурой вашей страны.
Он задал еще несколько вопросов и, наконец, тот, который его интересовал, надо полагать, больше других:
- Вы встречались здесь с господином Флореску?
- О да!
- И давно с ним знакомы?
- Несколько месяцев.
- А где познакомились?
- В Бухаресте.
- Что его привело в Браилу?
- Не имею понятия.
- А чем он здесь занимался?
- Ни малейшего представления.
- Но вы же знакомы с господином Флореску?
- Как с завсегдатаем кофейни, в которой мы оба бывали по вечерам.
Мой собеседник посмотрел на меня с укоризной:
- У нас к вам просьба. Не проедете ли вы со мной в Фокшаны? Господин Флореску содержится в фокшанской тюрьме. Это опасный преступник. Русское правительство требует его выдачи, и мы хотим возможно точнее установить его личность.
Я подумал, что раздражать румынскую полицию не стоит, и согласился на поездку в Фокшаны.
Всю дорогу я мучительно думал о предстоящем свидании: надо или не надо узнавать Нечаева и не поврежу ли я чем-нибудь Ботеву, ведь их часто видели вместе. Признать Флореску - подтвердить догадки полиции. Не признать рискованно, найдутся люди, которые уличат меня. Я терялся, не зная, как мне поступить. Узнать - Нечаева разыскивает царская охранка, его отправят в Россию, где его ждут каторга или смертная казнь. Но... ведь я уже сказал, что знаю Флореску. Скажу, что это не тот Флореску, которого я знаю, когда приведут Нечаева. А если Нечаев признался, что знаком со мной? И все же я склонялся к мысли, что лучше Флореску мне не узнавать.
Фокшаны понравились мне меньше Браилы - совсем захолустный городок. Но фокшанская тюрьма, массивное двухэтажное здание, где содержались преступники со всей Восточной Румынии, украсила бы и более цивилизованный город.
В тюрьму нас пропустили без труда, проводили в канцелярию. Бибулеску оставил меня на попечение начальника тюрьмы и на некоторое время исчез. Пока он отсутствовал, начальник тюрьмы занимал меня разговорами о собаках, он оказался любителем комнатных собачек.
Бибулеску появился с извинениями.
- Я надеюсь на вас, - сказал он. - Сейчас принесут.
Принесут? Если он избит или ранен, почему бы меня не отвести к нему?
Унылый надзиратель внес в комнату и поставил передо мной обитый серебристой жестью сундучок с металлической ручкой на крышке.
- Узнаете?
- Нет, - обескураженно ответил я.
Бибулеску пытливо взглянул на меня.
- Знаете, что в нем находится?
- Откуда? - пожал я плечами.
Я и в самом деле не знал, что находится в сундучке.
Бибулеску откинул крышку. В сундучке лежали слесарные инструменты: отвертки, стамески, плоскогубцы.
- Орудия для взлома, вот что это такое, - сказал Бибулеску, глядя мне в лицо, вздохнул и приказал надзирателю: - Привести!
Его ввели два надзирателя...
Ну какой же это Флореску?! Это же Меледин. Из русских революционеров, обретавшихся в Браиле, он, пожалуй, был мне симпатичнее других. Интеллигентный человек, подобно мне, находившийся под обаянием Ботева.
Ботев меня с ним и познакомил:
- Николай Филиппович Меледин. Революционер, социалист, милый человек, вы понравитесь друг другу.
И вот такая неожиданная встреча. Почему его приняли за Флореску? Меледина я сразу решил не узнавать. Тем более что его задержали с орудиями для взлома.
- Вы знакомы? - обратился ко мне Бибулеску.
"Нет" уже чуть было не сорвалось у меня с языка. Однако успел заметить, что Меледин вдруг усиленно заморгал. Веки его опускались, поднимались и опять опускались, явно что-то сигнализируя мне. Меледина, надо понимать, почему-то принимали за Флореску, но он просил меня отвечать "да".
- Да, - сказал я. - Мы знакомы с господином Флореску.
- Вы уверены, что это господин Флореску? - спросил Бибулеску.
- Мы выпили с ним не одну чашку кофе, - объяснил я. - Это тот самый господин Флореску, с которым я знаком почти год.
