- Ну да, - сказал Державин, уловив насмешливую гримасу, с которой Халевин выслушал его реплику о возможном бегстве, - из камеры вы не убежите. Я уж там все меры принял, а с допроса, из окна, например, можете. Стоите, например, слушаете и делаете вид, что заняты только допросом, а сами все ближе и ближе к окну - на шаг, на два, на три, потом сапогом переплет рамы раз, пока следователь подбежит, вас уже и след простыл. Потом ищи-свищи. Где вас тогда, сударь, найдешь? Своих отыскали и айда с ними в степи киргизские. Верно, сударь, я говорю? А начальству-то тревога.
Теперь Халевин смотрел на Державина широко открытыми глазами. В словах следователя чувствовался явный намек, но длинное и некрасивое лицо с пухлыми губами было по-прежнему неподвижно. И только в самой глубине глаз исчезали и зажигались безумные зеленые искры.
- Что, хороший план вам, сударь, предлагаю, а? Следователя по голове ударили - раз, к окну - два, на улицу - три, а на улице темень, город не освещен, - ищи в стогу иголку. А вам какие-нибудь пять минут бежать - и в безопасности.
Халевин сделал движение к окну. Державин посмотрел на него и вдруг засмеялся.
- А вы уж правду подумали. Эх, вы, герой! У меня-то ведь под окном как раз патруль стоит. Так вы ему прямо в объятия и угодите. Я же знаю, сударь, сердце человеческое. Затем и караул ставлю, затем и конвойного отсылаю, время-то позднее, а кто знает, как вы с ним договорились. Сам-то поведу, так спокойнее будет. От меня-то уж вы никуда не денетесь.
Он посмотрел на Халевина.
- А может быть, и денетесь. Поведу вас по коридору, вы повернетесь, меня кулаком по голове - раз, там угол есть такой темный во дворе - я и готов. Что вы на меня так смотрите? Правду вам говорю. Человек-то вы отчаянный, только одно, пожалуй, вашим замыслам повредит, я-то с вами, сударь, тоже церемониться не буду, оружие у меня всегда при себе. Пулю в череп, и все...
Это был странный, чудовищный разговор. Горела только единственная свеча, и лиловые тени метались по стене. Тень головы следователя занимала всю комнату, и Халевин весь утопал в этой тени. Ни одной живой души не было в верхнем этаже здания. Два человека, два врага - следователь и преступник сидели друг против друга и мирно вели разговор о смерти и жизни.
- Я не побегу, ваше благородие, - сказал Халевин устало, - можете быть спокойны. Я все средства уж приложу к тому, чтоб подольше живу остаться.
- Верю, - возбужденно крикнул следователь. - Вот вы мне говорите, а я вам верю. Вы человек хитрый и тонкий, вы уж ни одного случая не упустите, чтобы из-под суда уйти. Так вам ли лезть на верную смерть? До топора еще, может, годы пройдут, так чего же вам жизнью рисковать зря и необдуманно. Нет, нет, вы не из таких. Вы хитрый, вы все тихой сапой берете. Вы, сударь, и крови боитесь, и тараканов, наверное, в руки не берете. Знаю я таких.
Он остановился и загадочно посмотрел в лицо Халевину.
- Вопрос не в этом, - сказал он задумчиво, - вопрос в том, не лучше ли мне с вами разом покончить. Вот мы, например, по коридору пойдем, а я незаметно пистолет вытащу и вам в затылок - бац, вы и умрете, сами не заметя. Смерть для всех равна, но не зная и умереть легче, как вы думаете?
Он встал и положил Халевину руку на плечо.
- Однако идемте, сударь, - сказал он, - время позднее, надо вам выспаться до отъезда, завтра вас разбудят в восемь часов утра. Мне тоже нужно вставать к этому времени.
Они уже прошли коридор и стали спускаться по лестнице, как вдруг Державин вцепился в плечо Халевину.
- Стойте, сударь, - сказал он растерянно, - я пистолет-то у себя в комнате забыл.
Он смотрел на Халевина в смятении и не отпускал его плеча.
- Так что же делать? - спросил он растерянно. - Ведь возвращаться надо.
Халевин послушно поворотил обратно. Он отлично знал цену этой забывчивости, но Державин уже раздумал.
- Нет, идемте, - сказал он, - я вас буду за плечо держать, так вы не уйдете.
Как будто скованные друг с другом, они спустились по лестнице, прошли по нижнему коридору и в самом конце его, там, где через узкую скрипучую дверь струился прозрачный свет луны, Державин опять остановил Халевина.
- Идемте назад, - сказал он решительно и резко, - дальше я вас так не поведу. Здесь темнота и глушь, забор низкий, вы, как человек сильный, его с одного прыжка возьмете.
Он сильно и грубо схватил его за плечо.
- Чего же вы стоите, - крикнул он, - идем, идем. Я знаю ваши планы, вы ищете удобную минуту, а потом развернетесь, ударите меня по голове и бежать.
Он тряс его мелкими яростными толчками.
- Этого вы хотите, этого, да? Я знаю все ваши прожекты, не обманете, нет, сударь, нет, не проведете.
Они стояли около самой двери.
Халевин вдруг развернулся и изо всей силы опустил кулак на эту ненавистную ему голову.
Державин крикнул коротко и отчаянно и тихо опустился на пол.
Халевин ударил еще раз.
Невысокий забор действительно не составлял для него препятствия. Он перепрыгнул через него и побежал по улице.
VII
Халевин бежал по улице.
Он отлично знал все закоулки и тупики своего города. Ему нужно было только добежать до площади и там постучаться в окно одного заброшенного, полуразвалившегося домика. Он знал хорошо - там ждут его свои люди, которые сумеют его переодеть и провести через линию фронта. Свежий воздух жег его слегка саднившее горло и был отраден, как холодная вода. Без шапки и шубы он пробирался под заборами, иногда приникал к сугробам и с удовольствием прислушивался к молодому, сочному хрусту снега.
Раз перепрыгивая через какой-то забор, он оступился и упал на руки и колени в снег. Резкая, обжигающая боль в ладонях, едва заметный и все-таки сильный запах снега, холод в локтях, все это было настолько остро и неведомо, что он даже вскрикнул от наслаждения. Через двадцать минут он уже был в сравнительной безопасности. Темные и узкие улицы пригорода сами по себе служили достаточной гарантией, кроме того, он не слышал ни свистка, ни крика, ни звона колокола. Очевидно, он так изрядно угостил следователя, что тот упал без чувств.
Без чувств! - Халевин вдруг остановился, соображая. Когда он опустил кулак на голову врага, и тот, обливаясь кровью и задыхаясь, упал на камни, и его голова коротко и сухо стукнулась о плиту, он увидел на мгновение, как окровавленное лицо искривилось болезненной, но радостной улыбкой.
И, морщась от боли, отрывая от пола эту страшную кровавую голову, он все-таки смотрел на Халевина, смотрел и улыбался радостной, немного смущенной улыбкой.
Вспомнив это, Халевин остановился у забора и провел рукой по лицу. Только теперь он понял значение улыбки Державина.
И вот оттого, что наконец понял все, ему уже не хотелось ни бежать, ни прятаться, ни разговаривать со своими сообщниками.
Он стоял под черным звездным небом, и свежий ветер ворошил его волосы.
Глава пятая
ДОКУМЕНТЫ
Бибиков рассылает письма. В Петербург, Москву из Казани мчатся гонцы с переполненными сумками. Он торопит своих адресатов, потому что время не ждет. Однако ответы неблагоприятны. Войска не приходят, а оружие застряло в Петербурге. Члены секретной комиссии не могут справиться с работой, а, несмотря на все просьбы, военный министр Чернышев так и не присылает писцов, коим можно было бы доверить дела важности государственной.
Зато Чернышев дает советы. В одном из писем он пишет:
"Между прочими мер принятиями к искоренению злодейств Пугачева,
не бесполезно кажется быть может и обещание некоторого награждения
тем, кто его живого взяв приведет к Оренбургскому ли губернатору, или
же к военным нашим командирам. Таковое обещание помянутом господином
губернатором действительно и учинено. Но как оно слишком умеренно, то
я теперь пишу господину Рейнсдорпу и находящемуся в Яицком городке
подполковнику Симонову, дабы учинили они публикацию, что за приведение
означенного самозванца живого, будет награждение дано десять тысяч
рублей".
На другой день снова гонцы скачут, развозя по церквам и городским магистратам рукописные объявления, кои надлежит читать горожанам с площадей и амвонов.
"ОБЪЯВЛЕНИЕ
Я, нижеподписавшийся, главнокомандующий войсками Ее
Императорского Величества всемилостивейшей нашей государыни,
генерал-аншеф лейб-гвардии, майор и разных орденов кавалер, объявляю
через сие, что как все бедствия, угнетающие ныне Оренбургскую губернию
огнем и мечем и пролившее уже потоки крови собственных наших собратий,
сограждан происходит единственно от самозванца Емельяна Пугачева,
беглого с Дону казака и в Польше немалое время скитавшегося, который
было в убийстве своем дерзнул всякого подобия и вероятности взять на
себя высокое название покойного императора Петра Третьего, то он паче
всех и заслуживает, для пресечения внутреннего междоусобия и для
возвращения любезного отечеству драгоценного покоя, воспринять
