метом, хотя в те дни вообще отказался от всего увеселительного, ему хватало своего счастья.
Правда, были и печальные вести во всём этом, в тот день, когда его повысили, и стало известно о том, что Райан складывает свои полномочия правления и концентрируется на креативных целях. Также он слышал, что Райан наконец-то взялся за бизнес-план собственной галереи, и он верил, что на это его вдохновила скульптура Жана Ланже, которую тот сейчас лепил из него. Это означало, что Райан теперь реже будет в офисе, ведь он предпочитал работать над творческими делами отдалённо. Его это почему-то расстраивало, с одной стороны ему было мучительно его видеть после того, как он начал понимать глубже внутренний мир Райана, но с другой стороны он до сих пор жаждал этих встреч, потому что так и не заглушил до конца свои чувства. Но в последнее время что-то мрачное окутывало Райана, и этот зловещий туман странно влиял на него, он чувствовал, что его страхи к скульптурам Ланже как-то были связаны с личностью Райана. Но может, это всего лишь потому, что он впервые их увидел, когда страдал от депрессии и разбитого сердца, именно из-за Райана? Нет, тут было что-то ещё, что-то изысканно извращённое, что было скрыто от него, но он старался в этот период избавиться от всех фаталистичных мыслей.
Удивительным образом он начал углубляться в символизм картин, которые в свою очередь привели его к изучению философских доктрин и идей, иногда смешиваясь с религиозными, хотя он никогда себя не считал религиозным или отшибленным оккультистом, интересующимся философией. Да, он изучал психоанализ, сексологию, социальную философию, психологию отношений, но для того, чтобы применять эти знания на практике. Он любил практичные знания. Конечно, порой хотелось углубиться во что-то сложное и непонятное, или наоборот, дать волю своему внутреннему животному и просто тупо что-то впитывать, не дающее никакого смысла. Но он был слишком прагматичен, чтобы перелопачивать заумные философские трактаты, которые в итоге ничего не доказывали и не меняли, а скорее теоретизировали. Но сейчас он жадно впитывал в себя всё, что религии говорят о необходимости смерти для того, чтобы гармонично воспринимать жизнь, и больше всех его удовлетворяли ответы в тибетском буддизме. Но всё равно ему не хватало знаний, опыта, ощущений, внутреннего понимания, хотя бы какого-то толчка, чтобы понять на сто процентов без страхов и ужаса смысл работ Жана Ланже. Он позировал ему уже несколько месяцев, и до сих пор не преодолел эти страхи. Так что он продолжал рьяно просвещаться тонной концептуальной и глубокомысленной информации.
Кульминацией этому стало одно событие, к которому, он был в этом уверен, он окажется готов. На недельку прилетала его подружка по колледжу Люси, она сейчас жила во Флориде, работая дизайнером интерьера для вип клиентов Фишер Айленд, в севере от Майами. В Нью-Йорк она прилетала проветриться от этой псевдоэлиты, отдохнуть от жары и повидаться со старыми друзьями. Ну и культурно просветиться, всё-таки Нью-Йорк был неотделим от своих музеев искусства. Она недавно как раз работала с целой командой по созданию комплекса вилл, там, в том числе был и шикарный сад с целой серией реалистичных скульптур. Так что неудивительно, что она жаждала посмотреть воочию скульптуры Жана Ланже, о которых сейчас орал весь Нью-Йорк. Конечно, он конкретно её выгулял в свободные вечера и выходные, но она умоляла его составить ей компанию в МОМА. И поскольку Люси было так трудно в чём-то отказать (они были очень близки во времена колледжа, но не более чем, он уже тогда чётко осознавал границы своей сексуальности), он согласился ещё раз посетить эту выставку. Музей современного искусства был ведь большим, ему необязательно торчать в выставочном зале с работами Жана Ланже, и поскольку у него был годовой абонемент в этот музей, он мог спокойно разгуливать там по любому залу, сколько ему вздумается.
Всё шло просто замечательно, и он надеялся, что не испортит ни себе, ни Люси этот чудесный день, тем более повода же не было! Подумаешь, скульптуры, да что он вообще постоянно о них думал? Скорее бы Жан его уже слепил, тогда вообще можно нафиг забыть о нём и его работах (ага, конечно, так бы он и забыл, зная, что в мире существует скульптура, сделанная под него)! Но как только он оказался напротив скульптур Ланже, что зловеще занимали мрачный уголок, угнетая своим присутствием и проникая в душу, вся его решительность испарилась. Чёрт, ему стало нехорошо, воздуха стало не хватать, всё начинало плыть, люди куда-то исчезли, скульптуры засасывали его глубоко-глубоко, в самые подземелья Р’льех. И потом бац, какая-то апатия, и он ощущает себя одинокими путником, блуждающим по тёмным лесам, в ожидании вечного сна. И он лёг на холодный пол и увидел тени отчаяния, что имелись у каждой скульптуры, и они насиловали его душу, и тьма и холод были невыносимыми.
Он очнулся, так как Люси тормошила его, чёрт, что он делал на полу, как он вырубился? Паническая атака вновь к нему возвращалась, всепоглощающая апатия растворилась вместе с тенями отчаяния, так что пока Люси и охранник отвели его до ближайшего столика кафе, он поблагодарил всех богов, что начал таскать с собой прописанные его психоаналитиком колёса. Сертралин, флуоксетин, пароксетин…его лучшие друзья! В кафе после приёма таблеток он окончательно пришёл в себя, извинившись, что переутомился, и эта новая должность такая нервная, и Люси понимающе его слушала, озабоченно сжимая его руку. После этого она отвезла его на его же машине домой и осталась с ним, пока с работы не вернулся Майкл. Да уж, этот день показал ему, что ни хрена он не избавился от своих страхов, и скульптуры всё так же зловеще пытаются донести ему какую-то свою тайну. Почему невозможно относиться к ним как к обычным произведениям искусства, почему надо постоянно думать о них, как избавиться от этих мучительных навязчивых мыслей? Что-то должно было произойти, что-то грандиозное, чтобы ситуация распуталась и освободила его.
Как и надеялся Райан, Жан остался доволен его коллекцией арт объектов, которую он собирал на протяжении многих десятков лет, а потом в общую семейную копилку добавились и шедевры Лео, который не менее скрупулёзно и разборчиво выискивал перлы мирового искусства. Вся коллекция тянула на сотни и сотни миллионов, многие работы повысились в цене на протяжении лет во много раз. Со своей командой юристов он составлял подробную картотеку каждой картины, каждого objet d’art, и их
