оперу Вагнера, к действительности. В так называемом реальном мире он по-прежнему находился в Шербуре и был просто замечтавшимся мальчишкой. Упоение, переполнявшее его, пока он вчитывался в историю древних северных богов, куда-то исчезло.
Джек бы отдал почти что угодно – лишь бы вернуть его.
Уставившись в окно, мальчик гадал, как бы снова испытать тот глубинный, всеобъемлющий упоительный восторг, который пробудила в нем опера Вагнера. Нет, это чувство было даже больше, чем восторг, оно заполнило собой все сердце Джека и выплеснулось через край – и он не мог подобрать ни одного слова, чтобы описать его.
А потом оно растаяло, испарилось, словно туман.
Джек еще не слышал саму оперу – он успел только прочитать либретто. Но и этого хватило, чтобы история запала мальчику в душу. И пока Джек бродил по голым коридорам Шербура в надежде не попасться на глаза мальчишкам Бладер, жестоким самопровозглашенным правителям школы (точь-в-точь кровожадные темные эльфы из оперы!), в голове у него роились сюжеты северных мифов с их фавнами и дриадами, речными божествами и говорящими чудищами, гномами и эльфами.
Перерыв школьную библиотеку, Джек отыскал все имевшиеся там труды по скандинавской мифологии – “Мифы северян”, “Мифы и легенды тевтонов” и “Древности Севера”. Устроившись где-нибудь в укромном местечке, он доставал книгу и, отерев пыльную обложку, погружался в то, что сам назвал “северностью”.
В самом конце ноября, в преддверии первых дней зимы, Джеку в руки попал сборник стихов Уильяма Батлера Йейтса, пронизанных ирландским фольклором. Джек унес его с собой в комнату и читал, чувствуя, как с каждой строкой смягчается тоска по родным краям, пока не провалился в сон. Той ночью Джек заболел. Откуда-то из глубины груди поднимался кашель, по коже расползался жар, а голова наливалась свинцовой тяжестью. Он невольно вспомнил ту жуткую ночь, когда все тело будто полыхало огнем, а вместо мамы, которая так и не пришла на помощь, появился отец, принесший страшную весть.
Обессиленный, Джек пластом лежал на своей неудобной кровати и мечтал о тишине и покое, но школьная суета, крики директора и издевки мальчишек не давали ему забыться. Во сне Джека преследовали кошмары, кишащие чудовищами из скандинавских мифов: его то догонял и разрывал на клочки Фенрир, скаливший хищную пасть, то поджидала в лесной чаще таинственная хюльдра. Наконец, очнувшись от очередного страшного сна, Джек увидел нависшую над его постелью мрачную фигуру директора с его неулыбчивым лицом и грязными волосами.
– Дома ты быстрее пойдешь на поправку, Клайв. И не заразишь других учеников.
Джек оторвал от подушки свинцово-тяжелую голову. Его лихорадило, он почти не понимал того, что говорит директор. Потом в комнате появилась медсестра. Она торопливо дала мальчику какие-то таблетки, переодела его в дорожную одежду, запихнула в колючее пальто, и они поехали на вокзал.
Весь путь до Ирландии, обычно сопровождавшийся радостью воссоединения с братом и предвкушением грядущих каникул, Джек провел в лихорадочном бреду.
Наконец добравшись домой, в Литл Ли, Джек рухнул в свою родную постель. Болезнь нехотя отступала, и он медленно шел на поправку. Чтобы скрасить долгое выздоровление, отец вечерами часто читал Джеку вслух, но в остальное время тот был предоставлен сам себе. Шум и хаос школы Шербур поблекли, а мир за окном комнаты, казалось, обещал новые приключения.
И все-таки львиную долю времени занимало изучение скандинавской мифологии, от которой мальчик по-прежнему не мог оторваться.
Когда к Джеку вернулась острота чувств, которую лихорадка как будто приглушала, а грудь перестала болеть от кашля, он стал часто подолгу бродить по саду. В том году зима наступила рано, и тропинки, петляющие между изгородями, тонкой паутинкой вились под голыми ветвями кленов и ольх, которые изредка сменялись коричневой листвой бука. Джеку всегда нравилась панорама гавани, которая открывалась с лужайки перед Литл Ли, но теперь, с того момента, как он открыл для себя скандинавские мифы, во всем вокруг ощущалось какое-то… волшебство.
Он бродил по саду, представляя себе сцены из оперы Вагнера. Вот тут, у изгороди, Миме мог бы встретить Зиглинду. А за поворотом дороги мог бы стоять Зигфрид, внимающий пению эльфа или щебету птиц. Джека настолько затянули эти сюжеты, что они стали частью реального мира, в котором он сам жил.
До возвращения Уорни и наступления рождественских каникул оставались считанные дни. Болезнь почти отступила. Джек вдруг осознал, что теперь восхищается природой как таковой и видит в ней нечто большее, чем просто фон для удивительной оперы Вагнера. Сады Литтл Ли больше не были туманным пристанищем для Зигфрида или гномов. И именно в тот момент, когда Джеку пришла в голову эта драгоценная мысль, за живой изгородью промелькнул странный силуэт.
Может, это был эльф? Или Бальдр? Или Тор?
Солнце с трудом пробивалось сквозь низкие зимние облака. Джек замер как вкопанный, внимательно оглядывая до боли знакомый сад.
Должно быть, показалось.
Или нет?
Его снова охватило чувство радости, такой сильной, какой он никогда его не испытывал раньше. Северность захлестнула Джека, захватила все его внимание, подчинила себе его мысли. Он представлял себе бесконечные просторы, сумрачные и безлюдные, – далекие края, в которых ему только предстояло побывать.
* * *
Дни проходили, сменяя друг друга, и спустя несколько месяцев наступило лето, а вместе с ним – долгожданная свобода. Деревья лениво тянулись к небу сонными ветвями с зеленеющей листвой, в вересковых полях, согретых солнцем, гулял ветер, волны Белфастского залива красиво переливались, словно их кто-то подсвечивал изнутри.
Отец отправил Джека и Уорни, которым уже исполнилось четырнадцать и шестнадцать лет, к замужней кузине Хелен, жившей в Дандруме неподалеку от гор Уиклоу. Древняя земля, на которой стоял ее дом, хранила множество историй, за которыми охотились братья. Хелен не отличалась строгостью: напротив, она понимала, что мальчикам нужно отдохнуть от школы, и позволяла им гулять без присмотра и читать сколько душе угодно. Джек и Уорни мгновенно полюбили Хелен и Дандрум, где их окружали заботой и теплом, но в то же время давали достаточно свободы.
Одним туманным дождливым днем Джек сидел в библиотеке и смотрел на улицу, сожалея о сорвавшейся прогулке. Потом, думая, чем бы заняться, принялся осматривать комнату, как вдруг что-то на столе привлекло его внимание.
Опять!
«Зигфрид» и «Гибель богов»! И на этот раз не просто либретто из журнала, а целая книга с иллюстрациями! Художник Артур Рэкхэм изобразил сцены из древнего эпоса так искусно и захватывающе, как это не удавалось сделать блестящему уму Джека.
– Уорни! – он позвал брата, который тут же прибежал на зов.
– Взгляни! –
