дома и поплёвывал с неё на прохожих. Из ближайшего отделения милиции прибежали два десятка милиционеров и через парадные и чёрные лестницы бросились его обезвреживать. Внизу, конечно, не остался из них никто, всем, конечно, хотелось совершить геройское задержание лично. Так вот, хулиган Матросов, чувствуя, что пахнет баландой, как какой-нибудь акробат в цирке, по хлипкой водосточной трубе в три секунды спустился вниз, у Громилина стрельнул папиросу, у Ватникова прихватил огоньку, потом вежливо помахал всем ручкой и прыгнул в отходящий трамвай.
Историй таких, как эта, про Матросова рассказывали десятки.
Вот теперь и мы со Щелчковым вляпались в очередную из них. И похоже, что в роли жертв.
– Ватников, папиросу!
Не убирая с лица улыбку, Матросов выставил над плечом два пальца – средний и указательный; Ватников достал папиросу и вставил её между пальцами предводителя. Тот сунул отраву в рот и, жамкая, приказал:
– Огня!
Громилин развёл руками; Звягин завозился в карманах, вытащил горелую спичку, но больше ничего не нашёл.
– Огня! – повторил Матросов.
– Нету! – ответил Ватников. – Мы ж, когда бачки поджигали, полный коробок счиркали.
– Плохо, – сказал Матросов. – А ты пацанов спроси. Может, они курящие?
– Да уж, эти курящие, у этих на роже видно.
Ватников обогнул Матросова и медленно направился к нам.
– Значит, так, – сказал он, приблизившись. – Кто тут из вас курящий?
– Мы не курим, – сказал Щелчков; зубы его выстукивали морзянку.
– Они не курят, – сказал Матросов. – Наверное, пацаны – отличники. Звягин, ты у нас самый умный. Ну-ка спроси отличников что-нибудь из школьной программы. С трёх раз не ответят – устроим им проветривание мозгов.
Начинающий хулиган Звягин вышел из-за плеча Матросова. Он яростно наморщил лицо, отчего оно стало похоже на грушу из сухофруктов.
– Если два пацана, – начал он свой длинный вопрос, – поставили три фингала двум другим пацанам, а те, которым они эти фингалы поставили, первым двум поставили на один фингал меньше, спрашивается, сколько осталось неподбитыми у них у всех глаз?
Быстрее всех сосчитал Матросов, хотя вопрос был обращён не к нему.
– Один, – сказал он, ковыряя в носу. – Пять отнять четыре будет один.
– Три, – сказал я секундой позже. – Неподбитыми остались три глаза.
– Ясно, три, – подтвердил Щелчков.
Лицо у хулигана Матросова сделалось табачного цвета.
– Это как это? – Он опасно взглянул на Звягина. – От пяти, – он поднял пять пальцев, – отнять четыре… – Матросов загнул четыре. – Будет… – Он долго смотрел на палец, оставшийся после операции вычитания, и медленно шевелил губами. Лицо его расплылось в улыбке, из табачного превращаясь в розовое. – Один! – Он торжественно поднял палец, потом сложил из кулака фигу и покрутил ею у меня перед носом. – Накось выкуси, математик. А теперь проверим ответ на практике.
Матросов поплевал на кулак. Я напрягся, ожидая удара. Сзади сипло, как натруженный чайник, мне в затылок дышал Щелчков. Рука моя, не знаю зачем, сунулась в карман брюк. И сразу же нащупала коробок. Откуда он там взялся, не понимаю. Пальцем я погладил наклейку.
Глава пятая Похититель свиного рыла
Только я это сделал, как сверху, с необхватного тополя, под которым мы все стояли, посыпались какие-то щепочки и прочий древесный вздор. Ветки наверху заскрипели.
Мы разом подняли головы.
Метрах в четырёх над землёй из рогатины раздвоенного ствола на нас глядело свиное рыло.
От этого угрюмого взгляда в голове моей стало пусто: оттуда выдуло и память о коробке, чудесным образом объявившемся у меня в кармане, и о коварном хулигане Матросове, и вообще обо всём на свете. На всякий случай я зажмурил глаза. Когда я их наконец разжмурил, вокруг стояли тишина и покой. Топот хулиганской четвёрки делался всё тише и тише и скоро затих совсем. Значит, от Матросова мы отделались. Оставалось свиное рыло.
Прикрывая руками голову, я с опаской взглянул наверх.
Рыло никуда не исчезло; молча пялилось на нас с высоты, и совершенно неясно было, какие мысли у него на уме. Так оно смотрело, молчало, потом сказало очень знакомым голосом:
– Ребята, это я – Шкипидаров. Снимите меня отсюда, я уже всю задницу отсидел!
Сзади зашевелился Щелчков.
– Какой же ты Шкипидаров, – сказал он, выступая вперёд. – У Шкипидарова лицо не такое. И вообще, Шкипидаров рыжий.
– Шкипидаров я, Шкипидаров, – не унималось свиное рыло. – Это я от погони спрятался.
Вплотную подойдя к дереву, Щелчков задумчиво поскрёб по стволу.
– Голос будто похожий, – сказал он, сощурив глаз. – Но лицо… – Он снова задумался. Потом хитро посмотрел на меня, подмигнул и спросил у рыла: – Слушай, если ты Шкипидаров, ответь-ка мне тогда на вопрос: в пятницу в школьной столовке сколько ты съел пирожков на спор с Барановым и Козловым?
– Одиннадцать, – ответило рыло. – Шесть с мясом и пять с повидлом.
Всё правильно. Мы со Щелчковым переглянулись.
– Как же ты так забрался, – спросил Щелчков, – что слезть обратно не можешь? И почему у тебя другое лицо?
– Это у меня не лицо. Лицо моё – оно вот… – Из-за рыла высунулась рука, подвинула рыло в сторону, и мы увидели лицо Шкипидарова, всё в солнечных апрельских веснушках. – А как на дерево забрался, не знаю. Думал, за мной погоня.
– Интересно, – сказал Щелчков, – а не то ли это самое рыло, которое на базаре стыбзили? Шкипидаров, а Шкипидаров? Скажи честно, ты его стыбзил?
Я внимательно пригляделся к рылу. Может, то, а может, не то. Рыла они рыла и есть, все на одно лицо. Сонными заплывшими глазками оно глядело за Египетский мост. Я украдкой проследил его взгляд, но подозрительного ничего не заметил.
На дереве сопел Шкипидаров.
– Ладно, – сказал Щелчков. – Мне без разницы – стыбзил или не стыбзил. Если бы не твоё рыло, мы так просто от Матросова не отделались бы. – Он стащил с себя форменный пиджачок с чернильными разводами на кармане. – Шкипидаров, ты видел когда-нибудь, как работают пожарные на пожаре? Как они спасают людей с горящих этажей зданий? Не видел? Сейчас увидишь. – Щелчков протянул мне край своей снятой с плеча одёжки; сам взялся
