в то время обследовала её жилище.
Сев за стол с турецким чаем в стаканчиках, заваренным в турецких двухуровневых чайниках, и принесёнными сладостями из ближайшей лавки, мы стали беседовать на разные темы.
Элен прекрасно говорила по-турецки, они верещали с Семрой, как сороки, обсуждая свои университетские дела. Затем, Семра вспомнила обо мне и о моем кривом турецком.
– Давайте, перейдём на английский, чтобы Наргис было комфортнее, – предложила она.
– Да… не надо… я понимаю все…, почти…, – оставалось проблеять мне и разозлиться на себя за свою тупость.
Выслушав мою ознакомительную историю, Элен принялась рассказывать о себе. По её опусу, я поняла, что любовь Элен к Турции распространилась и на представителей брутальной половины населения этой страны.
У Элен было целых два бойфренда, и оба стремились взять её замуж, клянясь в верности, страсти и любви в стиле героев-любовников турецких мыльных опер. Одного из них, она любила, а к другому – относилась, как к другу. Тот, кого она любила, был из консервативной семьи, и заставлял её принять Ислам. Тот, который «друг» – был светским человеком и придерживался свободных взглядов. Девушка думала над этим уже долгое время, и никак не могла принять решение – или в хиджабе с милым, или вольготная жизнь с «другом». По настроению Элен, было заметно, что она склонялась к хиджабу.
«Дурочка…», подумала я про себя. «Конечно, это право любого принимать ту религию, к которой лежит душа. Но принимать религию из-за мужчины –это величайшая глупость… и обман, как себя самой, так и других».
– Я хочу жить здесь, в Стамбуле, а мои два друга убеждают меня в обратном, – жалуется Элен, откусывая кусок пахлавы. – Я не могу понять, почему они хотят уехать? Это их родина, они имеют неплохую работу здесь, деньги и статус…
– Ну… для Турции сейчас не лёгкие времена настали. Те, кто не согласен с правящим режимом, все стремятся хотя бы на время, покинуть страну… – я было, начала, но Семра наступила мне на ногу, давая знак заткнуться.
– Элен, ты знаешь, что Наргис тоже любительница турецких сериалов! – Семра поспешила сменить тему.
– Ой, правда? Я настоящий фанат турецкого мыла! – Элен оживилась. – А какие вам нравятся сериалы? Я вот обожаю «Великолепный век», «Кёсем», «Королек –птичка певчая», «Эзель», «Кара Севда», «Запретная любовь» ……….
Я поняла, что список будет бесконечным.
– Эммм…. – промямлила я. – Я уж так прямо не скажу, что я люблю турецкие сериалы…. Я смотрела не так уж много их… в основном, с моим турецким фаворитом… в смысле, с любимым актёром…
– Ой, а кто это? – глаза Элен заиграли огоньками. – Я Халита обожаю просто! И Бурака Озчивита! И Кыванча Татлытуга, и Озджана Дениза… они такие красавцы!
«Халит… Бурак… Кыванч… заладили, как попугаи. Что они все их так любят…» Я натянула на себя улыбку. Зря Семра представила меня как фанатку турецкого мыла, это неправда.
– А ваш любимый актёр кто?
– Эммм… Мистер Светлая Душа…
Элен на секунду задумалась, подняв глаза.
– А… Знаю его… Да. Он играл там то там-то там то… хороший актёр. Его уважают тут. Очень.
– Я знаю…
– …. Но вот Бурааак…. Какой же он красавчик… просто загляденье! – мечтательно произнесла Элен.
«Мой тоже красивый… а главное – умный…» – «промолчала» я про себя.
Я равнодушно слушала, как Элен в захлёб рассказывает свои впечатления от не всегда качественной телевизионной продукции Турции, и о турецких сексуальных мега-звёздах. Было, как-то странно её слушать, – американку, девушку из страны, которая задаёт всему миру тон в области кино и телевидения, из страны, откуда вышли настоящие легенды мирового кино. Было странно видеть её слюнявое обожание сернооких экзотических красавцев, мачо-образных брюнетов – звёзд сериалов, где слово «талант» не всегда резонирует с их именами.
Но, стремясь больше никого не осуждать, я подумала о том, что каждому своё в этом мире. Не она одна, кто подсел на турецкие сериалы, таких просто легион в каждой стране, в каждой нации. А это значит, в этих 150 серийных медийных составах, просмотр которых, при подсчёте, составляет сотни потраченных часов, люди находят что-то близкое им по духу.
Что обо мне, единственное, что было близко мне по духу в этой области, это чарующие, сияющие удивительной красотой и светом, глаза мистера Светлая Душа.
В перерыве диспутов о турецкой сериальной продукции, мы с Семрой пошли покурить на маленький балкончик, открывавший вид на начало улицы Истикляль.
– На самом деле, – сказала она мне на русском, – эти турки, что клеят глупышку Элен, просто хотят уехать и получить легко вид на жительство.
– Жестоко… – ответила я. – Ты не веришь в любовь?
Семра саркастически улыбнулась.
– Какая любовь, я тебя умоляю… Я пыталась мягко намекнуть ей, что не стоит так уж верить своим женихам. Но не могу… А она, боюсь, натянет на себя хиджаб скоро из за большой любви…
– Но может быть…
Семра перебила меня, прочитав мои мысли.
– Я не исламофоб, и если твоё посвящение продиктовано верой, то нет ничего лучше этого. Но, если ты делаешь это в угоду какому-то мужику, то… у меня нет слов…
– А разве большое количество иностранок, выходящих замуж за мусульман не делают то же самое?
– Увы, делают…. И это самое печальное… Но, это их жизнь и выбор, несомненно…
– Ну, стало быть, Элен твоя не первая и не последняя… Но её любовь к Турции подкупает. Я, наверное, никогда так не выучу турецкий… я ей прямо завидую…
– Да. – ответила Семра. Турцию она любит. И не хочет уезжать никуда. Для неё будет большой травмой узнать, что у её потенциальных мужей на этот счёт другие планы…
Вдруг, она внимательно и оценивающе посмотрела на меня.
– А ты бы одела платок ради того, чтобы жить в Стамбуле?
Мне стало смешно.
– Никогда. Никогда не одела бы…
Семра ничего не сказала. Лишь смотрела на меня, сквозь прищуренные щёлочки своих, огромных, но ставших, вдруг узкими, прекрасных глаз.
* * *
Прощание с Семрой было быстрым, но волнительным. Что-то подсказывало мне, что я её больше никогда не увижу. Мне было ужасно грустно, что хоть и клялись мы друг другу поддерживать связь, наша собственная жизнь отдаляла нас друг от друга, слишком уж разная была она у нас.
Оставалось несколько часов до моего отлёта из Стамбула. Я возвращалась в отель, впервые, испытывая привычное чувство боли и тоски. Так быстро окончился этот фейерверк иллюзий, я знала, что скоро последние искорки этого осеннего наваждения погаснут в поглощающей тебя, серой реальности.
Мои чувства были до неприличия просты. Я не хотела уезжать отсюда. Этот город держал меня, своими невидимыми цепями, может быть, существующими только в моем воображении. Я завидовала всем, с кем мне пришлось пересечься на этом небольшом ярком пути:
Я завидовала Семре, потому, что у неё был этот город. Я завидовала её дурацким подругам, которые подцепив
