выскользнула из своего тела и не зависла безмятежно над двумя истерзанными фигурами на кровати. Кто-то сорвал с окна штору, и комнату наполнял солнечный свет, и кровь – о, крови было так много! – заливала все золото покрывала…
Затем, как брошенный в воду камень, я упала в свое тело. Мое платье было разодрано, грудь болезненно теснило. У постели в ночной рубашке стоял Уильям – белый, как Воронья луна.
– Боже мой, что ты наделала?
Я попыталась сделать вдох. Больно. Я поерзала под тяжестью мертвого тела доктора. Свадебное платье пропиталось кровью. Изрезанные руки кровоточили. Но мужчина был мертв, и, спихнув его с себя, я обнаружила в своей руке нож, ухмыляющийся, как вспоротая глотка.
Мэри Мак, Мэри Мак,Вся в черном ты и в крови…
Меня душил смех, и я засмеялась. Все это было уже слишком: мертвый мужчина, Воронья луна и Уильям, глядящий на меня так, словно сам Владыка Смерти спустился забрать его душу. Все это было слишком ужасно и слишком абсурдно. Оставалось только смеяться. И смех гигантской волной взметнул меня в небо цвета примулы семенами чертополоха, фейерверками и звездным светом.
Уильям упал на колени. Я смотрела на него сверху вниз. Себя видела тоже, но я не имела значения – бедная смугляночка в порванном платье. Мне почти было жаль ее. «Отпусти ее, – сказала я себе. – Пусть ползет умирать, подобно пойманной в капкан лисице». Я наконец освободилась от нее, вновь став свободной и безымянной.
– Смилуйся, – взмолился Уильям, – я был не прав. Совершил ошибку. Прости меня.
– Простить? – повторила я за ним. Мой голос исходил не только от смуглянки, но и отовсюду: с высоты небес; с пустоши, где пасутся овцы; из-под земли, в которую уходят корни; от набухших бутонов, что вот-вот расцветут. – Ты назвал меня уродливой шлюхой. Солгал мне и предал меня. Но что хуже всего – дал мне имя. А когда я стала твоей, выбросил меня как ненужную вещь. Как тебя простить?
– Позволь мне жить, – простонал Уильям. – Пожалуйста, пожалуйста, освободи меня.
Я моргнула. Это вернуло меня в тело смуглянки, и я снова смотрела на мир ее глазами. Я чувствовала боль, кружилась голова, но как же приятно было видеть Уильяма на коленях передо мной, улыбаться ему, ощущать кровь на своих руках и знать, что в конечном итоге я победила.
– Я дам тебе обещание, любовь моя. – Я сняла с окровавленного пальца обручальное кольцо. – Прими его в знак моей доброты и милосердия.
Уильям взял кольцо с перекошенным от страха и отвращения лицом.
Я шагнула к нему. Мое отражение в его глазах стояло тенью приближающегося лета.
– Моя клятва тебе будет верна так же, как та, что дается в церкви. И любая девушка поймет по этому кольцу, что ты связан обещанием. Носи его до Майского кануна. Носи и думай обо мне каждую ночь. Носи, пока твоя кожа не остынет и сердце не перестанет биться. А когда ты наконец будешь лежать под землей, я буду долго танцевать на твоей могиле и заливаться соловьем.
Босоногая, в разодранном платье, я понеслась прочь из замка и, добежав до озера, рухнула под терновником. Моя теплая кровь пропитывала его корни, а в широко распахнутых глазах отражались небеса.
Апрель
Месяц боярышника
«Прости, забудь, – взмолился он, —Забудь, как злой и страшный сон.Позволь без мук чуть-чуть пожить,Навечно глаз не дай закрыть».«Нет, не смогу тебя простить,Предательства мне не забыть.И лишь земля тебя примет в объятья,На твоей могиле станцую от счастья».«Баллады Чайлда», баллада 295
1
Сегодня я весенняя птица, чье кукование разносится по лесу. Деревенский люд улыбается, слыша мою песню: зима закончилась. Королева Зимы уходит, и на смену ей приходит королева Мая. Дети прыгают через веревочку, и лишь мне слышны слова напеваемой ими песенки:
Кукушка на вишне в пышной листве,Добрая птица, прокукуй же ты мне,Сколько осталось мне жить не тужить:Год… два… три… четыре…
Детям известно то, что их родителям неведомо. Они лучше понимают мир. Дети знают, что в лесу живут ведьмы, а в тихом озере водятся змеи. Они знают, что, если наступить на трещину, их мать поплатится за это жизнью [29]. И они знают, что королева Мая, несмотря на молодость и красоту, все равно жаждет их юной плоти и ее нужно умилостивить подношениями.
Не знаю, сколько я так пролежала под терновником. Но когда пришла в себя, уже опустилась ночь. Сверху светили звезды. Надо мной сияли Корвус – Ворон – и Венера под его распахнутым крылом [30]. Я попыталась сесть. Тело занемело от холода. От меня разило кровью и потом – моими собственными и ненавистного доктора. Руки избороздили глубокие порезы. От платья остались кровавые лохмотья. Но я снова обрела свободу, и сидеть под звездами, зная, что мое долгое ожидание закончено, было невероятно.
На одной из нижних веток терновника угнездилась белоголовая ворона. Я зашевелилась, она спрыгнула вниз и внимательно уставилась на меня, задрав голову. В свете звезд она выглядела игрушечной и, казалось, улыбалась.
– Снова ты, – сказала я.
– Кар!
– Я сделала, как ты сказала. Я освободилась от него.
– Не совсем, – ответила белоголовая, – осталось сделать еще одну вещь.
– Какую?
– Приходи ко мне на исходе Молочной луны, в Майский канун, когда волшебное дерево будет в полном цвету. Мы встретимся с тобой лицом к лицу в нашей собственной коже и отпразднуем твое возрождение.
Ворона улетела, а я отправилась домой на остров. Я обработала раны буквицей лекарственной, лампадным маслом и вином. Завернулась в одеяла и меха и проспала двое суток кряду. Проснувшись в лучах рассветного солнца, я слилась сознанием с выдрой в озере. Я охотилась, плескалась, играла с выдрятами, ела рыбу, грелась на солнышке и оставалась в шкуре выдры так долго, что чуть не позабыла: я – спящая девушка, ставшая во сне выдрой.
2
Так я провела пару следующих недель – спала в своем теле и целыми днями странствовала. Я носилась по пустоши дикой лошадью и жаворонком парила над бескрайними голубыми холмами, была скрученным, как змея, зеленым папоротником и клюющим падаль черным дронго. Я странствовала днями и возвращалась вечерами. И с каждым днем становилась сильнее, сильнее и увереннее в себе.
В обличье сороки я услышала о смерти доктора. «Ведьмовство», – шептались слуги. «Безумная Мэри», – переговаривались деревенские. Как бы то ни было, тело захоронили тайно в безымянной могиле на краю церковного кладбища. Неясытью я наблюдала за тем, как его опускали в землю, и, когда все ушли, из уважения к усопшему оставила на могиле камень с руной хагалл и голову черной крысы.
Неделю назад я решила покинуть маленький остров. В лес снова наведались люди Уильяма с луками и охотничьими собаками. Свою лодку я спрятала на
