не хотела беспокоить других. Потому мы сели под лестницей. Никогда не думала, что буду радоваться его болезни…
– Кто-нибудь из вас знает хоть одного человека, который был в убежище? – спросила Руби и напряглась в ожидании ответа.
– Моя соседка по улице. У нее четверо детей погибли. Четверо, – раздался чей-то голос.
Женщина рядом с ней печально кивнула.
– Мы всегда считали, что это самое здесь безопасное место. Такое большое, крепкое здание. На вид куда как лучше, чем эти Моррисоновские сандвичи, которые строят в одну минуту.
– Прошу прощения, – сказала Руби. – Что такое Моррисоновские сандвичи?
– Она говорит об убежищах на земле. Это просто настоящие ловушки, – сказала другая женщина. – Хорошенько чихнуть – и ты уже мясо в этом убежищном сандвиче.
А потом женщина с младенцем:
– Вы американка?
– Да, – ответила Руби, не переставая записывать. – Я приехала летом. Мой корабль прибыл в Ливерпуль, и первое, что я увидела в Англии, был ваш город. Никогда не думала… Очень горько возвращаться сюда при таких обстоятельствах.
– Я бы на вашем месте запрыгнула на первый корабль до Канады, – сказала пожилая женщина, стоявшая чуть в стороне.
– Знаете, бывали дни, когда мне в голову приходила эта мысль. В особенности по ночам, когда сто раз спускаешься в убежище – аж голова начинает кружиться.
Все согласно закивали.
– Такие ночи хуже всего, – раздался чей-то голос.
– Но когда восходит солнце, эти мысли сами уходят. Так или иначе, я останусь здесь, пока не кончится война. А теперь скажите, может ли кто-нибудь из тех, кто сейчас высказывался, назвать мне свое имя? Статья появится в журнале на следующей неделе.
Она приятно удивилась, когда все женщины столпились вокруг нее, они явно не возражали против того, чтобы увидеть свое имя в журнале, эта мысль даже слегка воодушевила их. Она записывала имена напротив слов, сказанных той или иной женщиной, и поглядывала на Мэри в ожидании ее реакции: если Мэри кивнет, то им пора, если покачает головой – Руби может продолжать. Мэри кивнула.
– Спасибо, дамы. Я вам признательна за то, что потратили на меня время.
Она пожала всем руки, погладила младенца по спинке, пожелала ему поскорее поправляться и направилась следом за Мэри, мистером Эллисом и полицейским.
Они попрощались с сержантом Харрисом, сели в машину, и мистер Эллис попросил водителя вернуться в центр города.
– Как, по-вашему, мисс Бьюканен, достаточно сделали фотографий? И вы, мисс Саттон? Достаточно набрали материала?
– Пожалуй. – Она посмотрела на часы – до отправки лондонского поезда оставалось еще девяносто минут. – У нас еще есть немного времени.
– Тогда давайте я вас двоих угощу ленчем. Неподалеку от вокзала есть неплохое место.
– Нам бы не хотелось и дальше отрывать вас от работы, – возразила Руби, остро чувствуя усталость бедняги. – Вас, наверное, ждут в газете.
– Я там теперь практически живу. Ничего – перебьются без меня еще часик.
– А как ваша жена? – спросила Мэри.
– Она в порядке, спасибо. И дети тоже. Отказывается уезжать из города, сколько бы я ни просил. Не хочет уезжать без меня.
– Вы живете где-то поблизости? – спросила Руби.
– К счастью, нет. Наш дом в Гарстоне. Это немного на юг отсюда. Так что пока бомбежек избежали, но я не настолько глуп, чтобы полагать, что так будет продолжаться вечно. Я только надеюсь, что смогу убедить Изабель уехать к моей сестре в Уэльс, если – то есть когда – налеты усилятся.
С Эллисом приятно было общаться, и Руби с удовольствием слушала его рассказы про молодого Кача, выпускника университета, зеленого, как трава, и дрожавшего как осиновый лист, стоило мистеру Эллису посмотреть в его сторону. Час спустя она благополучно забыла, что ела в этом заведении неподалеку от вокзала, но ее желудок наполнился, а нервы успокоились, а когда они поднялись, чтобы уходить, она почувствовала, что каким-то чудом вернулась в свое нормальное состояние.
Мистер Эллис был весьма любезен, он проводил их на вокзал, убедился, что поезд уходит по расписанию и они должны безопасно добраться до дома, пожал им руки и выслушал слова благодарности за помощь.
– Уверяю вас, мне все это доставило удовольствие. – Он помолчал, нахмурился. – Беда в том, что случившееся на Эдж-Хилл – только начало. Можете сколько угодно называть меня Кассандрой, но я убежден, что здесь, в Ливерпуле, немцы пока только играют с нами, как кошка с мышкой. Но когда они решат разбомбить порт, жизнь в городе станет гораздо, гораздо труднее.
– Вы считаете, что это только вопрос времени? – спросила Руби.
– Именно. Министерство не позволит вам опубликовать ни слова в таком духе – я просто говорю вам это, как один журналист другому. Британия живет благодаря тому, что прибывает через этот порт. Снаряжение, продукты, войска. Все, что нам может дать наша империя. Порт – жизненно важная артерия в буквальном смысле этого слова, и если они решат…
Он тяжелыми от усталости глазами обвел многолюдный зал вокзала, выражение отчаяния застыло на его вытянутом исхудавшем лице.
– Простите за пессимизм. Будь я каким-нибудь патриотом, я бы сказал вам что-нибудь более воодушевляющее. Может быть, напишете что-нибудь о жителях Ливерпуля, исполненных решимости и твердости духа? По крайней мере, это будет правдой.
Вокзальные часы отбили четверть часа – до отправления их поезда оставалось пять минут.
– Ну, поспешите, – напутствовал их Эллис. – И не забудьте как можно скорее испортить настроение Качу моими пророчествами. На следующей летучке, если успеете.
– Обещаю, – сказала Мэри.
Он повернулся к Руби, пожал ее протянутую руку:
– Удачи вам, мисс Саттон. До свидания, и удачи.
Рождество 1940
Руби не ожидала, что проведет канун Рождества в бомбоубежище, в окружении незнакомых людей. И еще она не ожидала, что ей это так понравится.
Рождество в этом году выпало на среду, все в «ПУ» проработали двадцать четвертого числа почти полдня. При таком графике они могли гулять в день Рождества и не очень отстать с подготовкой материалов. Перед тем как им разойтись, Кач угостил всех обедом в расположенной неподалеку закусочной, которая, судя по ее состоянию, в этом веке ни разу не проветривалась и не подметалась. Невзирая на неприглядный интерьер, еда оказалась хорошей, порции – большими, а в качестве основного блюда в этот день даже подавалась жареная индейка.
Кач достал бутылку красного вина, и они выпили за короля, за премьер-министра и, наконец, за отсутствующих друзей, а именно Нелл, которая встречалась с женихом, отпущенным на несколько драгоценных дней в отпуск, и Найджела, который объявил, что ненавидит Рождество и намерен провести вечер в «Рейгейте» с друзьями, совпадавшими с ним во взглядах.
Пока они ели, друзья Руби потчевали ее описаниями традиций и обычаев, соблюдавшихся в их семьях, и почти все, о
