его счет нехорошее подозрение.
– Олег Сергеевич, – почти ласково заговорил он, – можно один нестандартный вопросик?.. – И когда тот утвердительно кивнул, продолжал: – Вы у нас молодой перспективный инженер с исследовательской жилкой. Положа руку на сердце, скажите, вы когда-нибудь о смысле своего бытия задумываетесь?
– О смысле бытия?.. – растерянно повторил Плотников. – Да как-то нет… Лет в двадцать задумывался!
– И к какому же итогу вы пришли в двадцать лет? – Растерянность на лице Олега Сергеевича сменилась сначала недоумением, а потом и замешательством.
– Я-я… – даже начал заикаться он, – мне-е кажется, что смысл жизни в самореализации личности…
– Неплохо, – согласился глубокомысленно Тропотун. – И с пафосом заявил: – Человек не должен быть игрушкою в руках судьбы! Судьбу куют своими руками!.. Так?
– Ну, в общем, так… – кивнул Плотников как-то неуверенно и бросил на заместителя директора быстрый взгляд – не смеется ли над ним тот?
На украшенном залысинами челе Станислава Сергеича лежала тень серьезного раздумья. После длинной паузы он наконец сообщил:
– Лет двадцати я смотрел на вещи так же.
– А теперь?
– У каждого возраста свои заблуждения, – уклончиво ответил Тропотун. – А, в сущности, любой шаг лишь ведет к смерти!
– Я представлял вас оптимистом…
– Иллюзии – удел молодости, – невесело усмехнулся Станислав Сергеич. – Ну а неприкрытая истина – наказание старикам.
Тотчас он, однако, спохватился. Покинет Плотников его кабинет и будет потом развлекаться: начальство философствовать изволило!.. Поэтому Станислав Сергеич тонко улыбнулся и сказал приятнейшим тоном:
– Ко мне перед вами Шнайдер заглядывал, о вашей супруге очень хорошо отзывался… – и после крохотной паузы добавил, как бы стараясь загладить допущенную неловкость, – как о специалисте…
Олег Сергеевич паузу отметил, и на его скулах обозначились желваки.
– Я за Ирину рад, – выговорил он через силу и покраснел.
– Да-да, – продолжал отечески иезуитствовать Тропотун, – всегда приятно, когда начальство отмечает положительно своих сотрудников. Я тоже считаю вашу жену прекрасным специалистом…
Из его кабинета Плотников выскочил, как ошпаренный.
Станислав Сергеич проводил ревнивого завлаба насмешливым взглядом – и забыл про него. Юность смерти не страшится… Думал он. Отчаяние юности проистекает из переизбытка жизненных сил. Для нее смерть – философская абстракция, игра, идея, отодвигаемая чувством и рассудком на десятилетия, и потому теряющаяся в дымке времени. Но когда тебе за сорок… Словно со стороны он видел себя, сидящего в кресле. Вот он пододвигает пачку сигарет, закуривает – цветущий зрелый мужчина. Сердце сжалось в тоске, таким отстраненным и печальным виделось ему собственное лицо.
Заставив себя преодолеть оцепенение, он встал и подошел к окну. Лето было за окном. Кучерявые белые облачка плыли в синеве небес. Именно на таких облачках, пушистых и крутобоких, художники Возрождения любили писать пухленьких ангелочков-детишек. Уже давно звонил телефон, но Станислав Сергеич стоял, смотрел в окно и даже головы не поворачивал: суета теперь не для него.
Станислав Сергеич отнял от спружинившей кнопки звонка указательный палец и надел на свое лицо бесшабашнолегкомысленную личину. Он ждал – за дверью было тихо. Тогда он снова вызвонил «фирменный», сложной конструкции личный звон – за дверью стояла глубокая тишина. Неужели она меня обманула? Удивился он. Вера человек обязательный, и уж если пообещала… До слуха его донесся снизу дробный стук каблучков – кто-то очень спешил.
В лестничном пролете показалась мальчиковая Верина головка, Вера бежала, перепрыгивая ступени. Увидев Тропотуна, тотчас принявшего слегка обиженный вид, она разулыбалась и, не успев еще отдышаться, стала извиняться за отсутствие транспорта, очередь в колбасный и, вообще, за сплошное невезение, которое преследует ее, бедную, с самого утра. «Вот, даже пакет с яйцами уронила – там теперь наверное омлет!» – совала она в руки Станиславу Сергеичу белый, с ярким рисунком хозяйственный пакет. «Да верю, верю», – с усмешкой отбивался он.
Болтая, улыбаясь, пожимая плечами в ответ на его замечания, она отперла наконец входную дверь и посторонилась, чтобы он вошел первым. Тропотун сделал шаг, другой – и понял, что ступает по воде.
– Ойй! – вскрикнула Вера, вошедшая следом, и бросилась в ванную. На бегу она поскользнулась и плашмя упала на залитый водою голубоватый линолеум, выкинув далеко вперед руку с пакетом, в котором погибли последние еще остававшиеся в родной скорлупе яйца.
Испуганный, он кинулся к ней. Но она уже села и снизу вверх мрачно на него поглядела. Потом, ухватившись за его руку, поднялась, машинально отряхнула мокрый подол платья и философски заметила:
– Все должно было кончиться именно этим! – и мокрая, в облепившем ее красном платье, с самым решительным видом захромала в ванную.
Когда спустя какое-то время катастрофа была ликвидирована, а красное платье вывешено на лоджию сушиться, они обосновались в кухне и ели омлет, приготовленный из многострадальных яиц, нашедших вечный покой в их желудках. Потом выпили кофе и закурили.
Станислав Сергеич откинулся на стуле, нежадно затягивался сигаретой и ненавязчиво наблюдал за Верой, подвижное лицо которой то и дело меняло свое выражение. Это живое лицо напоминало ему прибрежный влажный песок, на котором рисует пенные узоры набегающая волна. Вот она залила влажный песок и стерла прежние таинственные письмена, вместо них начертав новые, и нужно успеть разгадать это послание моря, прежде чем накатит следующая волна.
– Такой конфуз вышел! – с веселым смущением говорила Вера, покачивая ногой. На ней уже была привычная домашняя одежда: короткие, до колен брюки и мужская рубашка, завязанная на талии узлом. – Началось все с того, что я проспала на работу. И это в тот день, когда начальство уходило в отпуск! Оно, то есть начальство, собиралось устроить изящное совещаньице с раз даванием цэ-у – и вдруг я проспала. Кошмар!.. Утром вскочила – и как сумасшедшая в ванную. Открываю краны – пшш… подарок судьбы! Голая и злая выскочила из ванны, оделась, ополоснула лицо остатками вчерашнего чая – и на работу. Ну а краны… сам видел. Ох-хо-хо… только бы соседей не очень залило! Один раз я им уже платила за ремонт. Куркули жуткие – кур на лоджии держат. Представляешь?.. – Она посмотрела на Станислава Сергеича и вдруг фыркнула: – Ты тоже как из бани! А во всем он виноват!..
Закрученный бурным водоворотом водяных событий, Тропотун только сейчас начал снова понемногу предаваться грустным размышлениям о бренности собственного бытия. Он пытался придумать, как ему получше объясниться с Верой – но стоило ли объясняться?.. Пока же очевидным было одно: с исповедью нужно повременить, потому что Верина голова и сердце слишком заняты искусственным наводнением. Последнюю ее фразу он, однако же, засек и спросил:
– Кто это он?
– Муж! – и она хулигански пустила ему струйку
