А мы летим, как звездочки.
[1936?]
103. ПРИКАЗ ЛОШАДЯМ
Для быстрого движенья
по шумным площадям
пришло распоряженье
от Бога к лошадям:
скачи всегда в позиции
военного коня,
но если из милиции
при помощи огня
на тросе вверх подвешенном
в коробке жестяной
мелькнет в движеньи бешеном
фонарик над стеной,
пугая красной вспышкой
идущую толпу,
беги мгновенно мышкой
к фонарному столбу,
покорно и с терпением
зеленый жди сигнал,
борясь в груди с биением,
где кровь бежит в канал
от сердца расходящийся
не в виде тех кусков
в музее находящихся,
а виде волосков,
и сердце трепетание
удачно поборов,
пустись опять в скитание
покуда ты здоров.
3 сентября 1933 года.
104.
Тебя мечтания погубят.
К суровой жизни интерес
Как дым исчезнет. В то же время
Посол небес не прилетит
Увянут страсти и желанья,
Промчится юность пылких дум...
Оставь! Оставь, мой друг, мечтанья,
Освободи от смерти ум.
4 окт 1937 года.
105. ПОСТОЯНСТВО ВЕСЕЛЬЯ И ГРЯЗИ
Вода в реке журчит прохладна,
и тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях,
и дворник с черными усами
стоит всю ночь под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окна слышен крик веселый
и топот ног и звон бутылок.
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают,
а дворник с черными усами
стоит года под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окна слышен крик веселый
и топот ног и звон бутылок.
Луна и солнце побледнели.
Созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало как песок.
А дворник с черными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок,
и в окна слышен крик веселый
и топот ног и звон бутылок.
14 окт 1933.
106
Вечер тихий наступает.
Лампа круглая горит.
За стеной никто не лает
И никто не говорит.
Звонкий маятник, качаясь,
Делит время на куски,
И жена, во мне отчаясь,
Дремля штопает носки.
Я лежу задравши ноги,
Ощущая в мыслях кол.
Помогите мне, о Боги!
Быстро встать и сесть за стол.
[1936?]
107. ВАРИАЦИИ
Среди гостей, в одной рубашке
Стоял задумчиво Петров.
Молчали гости. над камином
Железный градусник висел.
Молчали гости. Над камином
Висел охотничий рожок.
Петров стоял. Часы стучали.
Трещал в камине огонек.
И гости мрачные молчали.
Петров стоял. Трещал камин.
Часы показывали восемь.
Железный градусник сверкал.
Среди гостей, в одной рубашке
Петров задумчиво стоял.
Молчали гости. Над камином
Рожок охотничий висел.
Часы таинственно молчали.
Плясал в камине огонек.
Петров задумчиво садился
На табуретку. Вдруг звонок
В прихожей бешено залился,
И щелкнул англицкий замок.
Петров вскочил, и гости тоже.
Рожок охотничий трубит.
Петров кричит: "О Боже, Боже!"
И на пол падает убит.
И гости мечутся и плачут.
Железный градусник трясут.
Через Петрова с криком скачут
И в двери страшный гроб несут.
И в гроб закупорив Петрова,
Уходят с криками: "готово".
15 августа 1936 года.
108. СТАРУХА
Года и дни бегут по кругу.
Летит песок; звенит река.
Супруга в дом идет к супругу.
Седеет бровь, дрожит рука.
И светлый глаз уже слезится,
На все кругом глядя с тоской.
И сердце, жить устав, стремится
Хотя б в земле найти покой.
Старуха, где твой черный волос,
Твой гибкий стан и легкий шаг?
Куда пропал твой звонкий голос,
Кольцо с мечом и твой кушак?
Теперь тебе весь мир несносен,
Противен ход годов и дней.
Беги, старуха, в рощу сосен
И в землю лбом ложись и тлей.
20 окт 1933.
109.
Я гений пламенных речей.
Я господин свободных мыслей.
Я царь бесмысленных красот.
Я Бог исчезнувших высот.
Я господин свободных мыслей.
Я светлой радости ручей.
Когда в толпу метну свой взор,
Толпа как птица замирает
И вкруг меня, как вкруг столба,
Стоит безмолвная толпа.
Толпа как птица замирает,
И я толпу мету как сор.
[1935?]
110. РОМАНС
Безумными глазами он смотрит на меня Ваш дом и крыльцо мне знакомы давно. Темно-красными губами он целует меня Наши предки ходили на войну в стальной
чешуе. Он принес мне букет темно-красных
гвоздик Ваше строгое лицо мне знакомо давно. Он просил за букет лишь один поцелуй Наши предки ходили на войну в стальной
чешуе. Своим пальцем в черном кольце он
коснулся меня Ваше темное кольцо мне знакомо давно. На турецкий диван мы свалились вдвоем Наши предки ходили на войну в стальной
чешуе. Безумными глазами он смотрит на меня О, потухнете, звезды! и луна, побледней! Темно-красными губами он целует меня Наши предки ходили на войну в стальной
чешуе. Даниил Дандан. 1 октября 1934 г.
111.
Однажды господин Кондратьев
попал в американский шкап для платьев
и там провел четыре дня.
На пятый вся его родня
едва держалась на ногах.
Но в это время ба-ба-бах!
Скатили шкап по лестнице и по ступенькам
до земли
и в тот же день в Америку на пароходе
увезли.
Злодейство, скажете? Согласен.
Но помните: влюбленный человек всегда
опасен.
112.
Жил-был в доме тридцать три единицы человек, страдающий болью в пояснице. Только стоит ему съесть лук или укроп, валится он моментально, как сноп. Развивается боль в правом боку, человек стонет: "Я больше не могу! Погибают мускулы в непосильной борьбе. Откажите родственнику карабе..." И так, слово какое-то не досказав, умер он, пальцем в окно показав. Все присутствующие тут и наоборот стояли в недоумении,забыв закрыть рот. Доктор с веснушками возле губы катал по столу хлебный шарик при
помощи медицинской трубы. Сосед, занимающий комнату возле уборной стоял в дверях, абсолютно судьбе
покорный. Тот, кому принадлежала квартира, гулял по коридору от прихожей до сортира. Племянник покойника, желая развеселить
собравшихся гостей кучку, заводил грамофон, вертя ручку. Дворник, раздумывая о привратности
человеческого положения, заворачивал тело покойника в таблицу
умножения. Варвара Михайловна шарила в
покойницком комоде не столько для себя, сколько для
своего сына Володи. Жилец, написавший в уборной "пол не
марать", вытягивал из-под покойника железную
кровать. Вынесли покойника, завернутого в бумагу, положили покойника на гробовую
колымагу. Подъехал к дому гробовой шарабан. Забил в сердцах тревогу громовой
барабан.
1933 г.
113. НЕИЗВЕСТНОЙ НАТАШЕ
Скрепив очки простой веревкой,
седой старик читает книгу.
Горит свеча, и мглистый воздух в
страницах ветром шелестит.
Старик, вздыхая гладит волос и
хлеба черствую ковригу,
Грызет зубов былых остатком и громко
челюстью хрустит.
Уже заря снимает звезды и фонари на
Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится
с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся невский кашель и
старика за горло душит,
А я стихи пишу Наташе и не смыкаю
светлых глаз.
23 января 1935 года.
114. НЕБО
Кричит петух. Настало утро.
Уже спешит за утром день.
Уже и ночи Брамапутра
Шлет на поля благую тень.
Уже прохладой воздух веет,
Уже клубится пыль кругом.
Дубовый листик, взвившись, реет.
Уже гремит над нами гром.
Уже Невой клокочет Питер,
И ветр вокруг свистит в лесах,
И громоблещущий Юпитер
Мечом сверкает в небесах.
Уже поток небесный хлещет,
Уже вода везде шумит.
Но вот из туч все реже блещет,
Все дальше, дальше гром гремит.
Уже сверкает солнце шаром
И с неба в землю мечет жар,
И поднимает воду паром,
И в облака сгущает пар.
И снова страшный ливень льется,
И снова солнца шар блестит
То плачет небо, то смеется,
То веселится, то грустит.
19 августа 1935 года.
115. НЕТЕПЕРЬ
Это есть Это.
То есть То.
Это не есть Это.
Остальное либо это, либо не это.
Все либо то, либо не то.
Что не то и не это, то не это и не то.
Что то и это, то и себе Само.
Что себе Само, то может быть то, да не
это, либо это, да не то.
Это ушло в то, а то ушло в это. Мы
говорим: Бог дунул.
Это ушло в это, а то ушло в то, и нам
неоткуда выйти и некуда прийти.
Это ушло в это. Мы спросили: где?
Нам пропели: тут.
Это вышло из тут. Что это? Это То.
Это есть то.
То есть это.
