губам, остановила его.
– Прыжок Фрола Козлова – продолжила девица с крашеными пепельно-голубыми волосами.
– Какой прыжок? – ахнула Аня.
– Из космоса.
– А Брумель?
– Какой Брумель? – переспросила пепельная.
– Валерий Брумель.
– А такого мы вообще не знаем, он чужой, наверное, не наш – выкрикнул за всех конопатый.
– Ну хорошо, а кто же, по-вашему, Фрол Козлов?
Конопатый не растерялся:
Судя по фамилии – хороший прыгун.
Анна Леонидовна отсмеялась:
– Не берусь судить какой он был прыгун, а то, что это второе по значимости лицо в Советском Союзе того времени – факт. И, не разбей его паралич, неизвестно, пришел бы к власти Брежнев…
В четыре утра, изрядно намерзшись холодной ночью, мы уже вовсю потели, пытаясь завести мотоцикл «с толчка». После часа безуспешных попыток Виталий упаковал лодку и рыболовные снасти, нагрузил себя ими и, лютуя на негодную технику, ушел звериными тропами, через глухомань левого, лесного берега речки в сторону деревни Колычево.
До десяти часов, когда приехал Мишка на «Яве», мы успели позавтракать и прослушать лекцию Ани о геронтократии, бюрократии, демократии, охлократии, технократии и прочих кратиях, как порождении дьяволоподобного человеческого мозга.
Спустя пару часов, когда измученные поклажей туристы, к счастью, в полном составе уселись в автобус, а мы дотащились до дома, выяснилась причина того, что «Восход» не завелся. Все дело было в керосине, который мы с «Семеном» сдуру залили в бак. Пока двигатель не остыл, он легко заводится на смеси керосина с бензином, но мощности не выдает…
И пришел 1991 год. Обмен денег, инфляция, хаос, августовский путч и форосское сидение Горбачева. В борьбе за власть схлеснулись в смертельной схватке мерзкое с гадким. Гадкое горбачевское окружение сдалось мерзкой ельцинской шайке. Советский Союз, как Кощей бессмертный, скончался в корчах и внезапно. Еще раньше, по принципу домино, посыпался европейский соцлагерь, где мирно, а где с казнями (как в Румынии).
С 1 января 1992 года в Россию официально пришел капитализм. На эту тему написано сотни работ, защищены десятки диссертаций, но тема настолько глобальна, что ждет еще настоящих исследователей, а, возможно и следователей, и судей, хотя бы с исторической точки зрения. Коротко говоря, пришли шустрые и молодые, недалекие, но наглые ребята, заявили, на «голубом глазу», что продуктов в стране на два дня (над такой чушью даже смеяться стыдно) и с неудержимым напором принялись уничтожать промышленное и сельскохозяйственное производство. Во главе экономистов-диверсантов встал Егор Гайдар и Толя Чубайс…
На летней олимпиаде 1992 года в Барселоне, нашу страну представляла аморфная команда СНГ. Мы, конечно, болели за нашу спринтершу Ирину Привалову, но в тот день, когда мы с нетерпением ждали финального забега с ее участием, где она стала бронзовым призером, произошло гораздо более интересное событие.
На месте старого деревянного домишки, в который меня привезли осенью 1958 года в возрасте трех месяцев и где прошло детство мое, брата и сестры, мы совместными усилиями стали возводить довольно крупный дом из кирпича. Подносить раствор помогал своеобразнейший больной из интерната Шурик Злобин, худющий, болтливый и медлительный субъект, которого мы держали больше не для помощи, а для развлечения. Что стоила одна картина, когда он, качаясь из стороны в сторону, медленно брел, бормоча и причитая по шатучим мосткам и лесам с ведром раствора. Что характерно, он равнодушно относился к высоте и, хотя спотыкался на каждом шагу, умудрился ни разу не упасть с верхотуры. Он и в дурдоме всегда вертелся возле строителей, мешаясь под ногами и неся всякую ересь.
Лето выдалось жаркое и сухое. Знойная духота стояла до 27 августа, когда выпал предосенний дождь. Время от времени мы срывались на рыбалку, чтобы отдохнуть от цементной пыли, кирпича, раствора и одуряющего однообразия кладки то «тычком», то «ложком».
После обеда, взметая уличную пыль, подкатил на своей еще не старенькой шестерке тесть Виталия Федор Назаркин, с целью предложить побродить бредешком по Цне, в районе Бора или Гольного Бугра. Ворчливый Шурик Злобин, проклиная маленькую пенсию и плохую кормежку, с трудом поднимался, соря раствором по мосткам. Тут меня «осенило». Я вообще склонен к озорному юмору и подмигнув Мишке с «Семеном», который нередко помогал нам (как и мы ему), понизив голос убедительно заговорил с Шуриком:
– Вот это да! Повезло тебе, сам президент приехал. Скорей иди, проси, что тебе надо.
– А кто это? – слегка заинтересованно спросил нерадивый помощник.
– Кто, кто, сам Федор Тимофеевич Ельцин.
– А, Ельцина я знаю, он главный. Пойду попрошу его.
И он моряцкой походкой направился вниз. Мы побросали мастерки и кинулись за ним. Грешным делом, я побаивался, что подведет Федор, но тот оказался артистом, не слабее Митьки.
Шурик неуверенно подошел, снял дурацкий картуз и робко глядя в землю обратился:
– Федор Тимофеевич, пенсию бы добавить.
Тесть Виталия среагировал моментально:
– Ты кто такой?
– Я Шурик Злобин, я тут, в интернате живу.
– А-а, Шурик Злобин, как же, слышал о тебе. Ну подходи ближе, сейчас запишем твои просьбы.
Мы тоже приблизились и, чтобы не портить спектакль стали кланяться Федору. Тот достал записную книжку и карандаш:
– Говори.
– Кормить плохо стали Федор Тимофеевич, а на пенсию ничего в магазине не купишь -денег, говорят не хватает.
Федор сурово оглядел нас, едва сдерживающих смех и поинтересовался у просителя:
– Эти охламоны тебя не обижают?
Шурик ответил обеими руками тиская картуз:
– Не, никогда. Они браги мне наливают и поесть дают.
– Ах мошенники, ах негодяи, да как они смеют тебя какой-то брагой поить! Что, и вина никогда не наливают?
Шурик малость струхнул от сурового тона «президента», вероятно, боялся, что нам попадет:
– Наливают, на Троицу водку давали, красное.
– Вы, шельмы, его не обижайте – погрозил нам Федор – я его главным в интернате поставлю, покажет он вам тогда.
Шурик, торжествуя поднял голову и обернулся в нашу сторону. Мы отворотились, не в силах сдержать смех, но хохотали не в голос, а только тело тряслось, да плечи вздрагивали.
Наивный больной ничего не понял, решив, что мы от страха трясемся, а когда Федор налил ему стакан Агдама и угостил огурцом на закуску, вообще воспарил духом и засобирался в интернат:
– Я им покажу теперь! Они у меня узнают…
Все попытки уговорить его таскать раствор дальше не увенчались успехом.
На следующий день мы напрасно прождали подручного, но, когда он не явился и через два, я забеспокоился и пошел к своей знакомой, заведующей отделением Татьяне Сергеевне. На вопрос: «Где Шурик, она замахала руками:
– Злобин? Он в «надзорке» (надзорная палата), всегда был тихий, а тут стал буйный. Представляешь, на нас покрикивает, заявляет, что его Ельцин напоил и сделал самым главным в дурдоме, что он нас отправит на скотный двор и заколет уколами.
Пришлось признаться, что это моя затея. Шурика Злобина помиловали и отпустили под мою ответственность.
Самое смешное, что кормить больных вскоре стали получше и прибавили пенсию.
Федор стал
