кожу, образуют в реакции с потом опасные для здоровья соединения. Соответственно, чем меньше на женщине одежды, тем меньше вредных веществ попадает в организм.
Однако это не всё. Женщина, одевающаяся более откровенно, по мнению ученых, имеет больше шансов выйти замуж, а замужние живут дольше одиноких, по данным статистики. Кроме того, есть и психологический фактор: такие женщины более открыты, умны и независимы. Словом, чем откровенней наряд, тем дольше жизнь.
А по мне, бегали б бабёнки нагишом — были б все очаровашки хоть куда!
А эта роднулечка и впрямь совсем обнаглела. Вечно разбежалась жить! Все ж радости почти на улице! Такое впечатление, будто она вовсе забыла надеть юбку.
А ножки… Ах эти ножки… Схожи с телевышкой! Чем выше, тем круче дух забирает. Ну совсем же растележилась канашка. Распушила свою амбразуру… Куда! Вещее так и запело у меня петушком!.. Мысленно поцеловал её в ямку под ушком, сбоку на бугорке за ушком, на равнинке над ушком, в само ушко… Быстренько освоившись с ушным районом, смелей соснул в щёчку, сестрицу ушка, и пропаще припиявился в фантазиях к медовым губкам… Быть сексторжествам на королевском евроуровне! Железобетонный стояк аврально телеграфирует генералитету: быть жестокому демографическому взрыву на отдельно взятом бугорке Гусёвки! Раз сказал — три отжался!
Засмелел я. То тронешь за локоток, то внечайку прижмёшься к плечику…
— Раньше ты таким отважиком не был.
— Так то раньше.
— Оё! Смотрю, что-то ты сегодня с первой минуты такой трогательный [92] да прижимистый… [93] Что, бедовая головушка шаловливым ручонкам покоя не даёт?
Я покраснел и сложил свою активность в тряпочку. Закрылся в минусе.
Вечером катим родные колёса в клуб.
Во мне всё поёт!
Для скоростного охмурения запускаю в боевую разведку вступительный стишок. [94]
— Я бы хотел подарить тебе небо
С блеском мерцающих Звёзд!
Воздух с пушистыми хлопьями снега,
С вихрем счастливых Грёз!
Я бы хотел подарить тебе Землю
С лаской любящих рук!
Птичье весёлое звонкое пенье
И солнца сияющий круг!
Я бы хотел подарить тебе радость
И беззаботный смех!
Юных мечтаний прекрасную сладость,
Жизни твоей успех!
Я бы построил из молнии стены,
Заставив замолкнуть гром!
Сделал бы крышу из облачной пены
И ввёл бы тебя в этот дом!
Будь же хозяйкою дома, что миром
Люди повсюду зовут!
Будь для кого-то мечтой иль кумиром.
Только, пожалуйста, будь!
— Лихо наверчено! — хлопнула она меня по плечу. — Ох эти писарчуки-коробейники! Всё раздаривают налево и направо. Только хотела б я увидеть что-нибудь из подаренного. Тот же дом со стенами из молнии и с крышей из облаков… Как жить-то в таком «государевом доме»?
— Своей лоховитой прозой всю радость срезала… Ну как сапогом в суп!
Над входом в клуб я уныло ищу обычную в Праге вывеску на увеселительных заведениях «Девки даром». [95]
А тут нигде никакого и намёка на даром.
Беру два билета.
В тёмном зале уже жужжал журнал.
Пригнулись, затёрлись мы в угол.
В конце журнала взял я Козу за руку.
На начальных титрах мы пилотно поцеловались. Обменялись микробами. По-царски сыпанули друг дружке по три мильона микробов. А чего мелочиться?
На последних титрах я прошуршал своё коронное:
— Может, саукаемся? Будь моей…
— Побуду… Вот только шнурочки разглажу, — шепчет она ответно и, простите, хихикает. — Коль сельцо наше крошулька, и, как говорится, порядочной девушке некуда и сходить, как толечко замуж… А потому так и быть, раз планида моя таковецкая… Схожу…
Я почувствовал, что в ней ко мне что-то щёлкнуло и нет у неё никаких шансов уйти из моих объятий. Шелудивый восторг заворочался во мне.
— Навсегда чтоб! — выставляю строгое обязательное условие.
— Это как хочешь обзывай.
— Да «увезу тебя я в тундру»!
— Спасибо, хрюндик! Но на близкие дистанции я больше не езжу. Или ты забыл? Меня уже увозили и подальше, на край сахалинского света. Да прижало возвращаться своим ходом в родные Синие Дворики. Я б от того ласкуна готова была отрулить вообще на край Вселенной!
_- Не упылила б… Уж больно долго добираться… Тот твой край обретается в тринадцати миллиардах световых лет от Земли!
Фильм был оперный.
«Божественное дело ёпера. Но пускай лучше коты доживают век без разлуки со своими яйцами!» — пламенно рассудил я и плотней сжал Козе локоть. У Козы правильно заточенные мозги. Она не стала меня ни о чём спрашивать. Даже не глянула в мою сторону. А молча встала и пошуршала внаклонку к выходу. Я следом. Люди мы не жадные. Нам много не надо. Хлебнули трёхминутной ёперной радости, мы и сыты на сверхосытку, уплясали ко мне. Горячий и живой компресс на всё тело и на всю ночь — наш!
Брачного бала мы не давали.
Не накрывали поляну.
Маленький слепили княжев столик. На два носа.
Правда, я не тронул бутылочку благородного вина. Пожалел для Козы. Всё никак я не мог ей простить, что она когда-то отпихнула меня. И выставил припасённую на всякий пожарный случай тяжёлую бутыль солнцеудара.
Вот пожар и подоспел.
Э! Здравствуй, стаканчик, прощай, вянцо!
Открыл я огнетушитель. [96]
Державно тряхнул над головой солнцеударом:
— Ну что, красавеюшка, поехали аукаться?! По махонькой для храбрости? Иль по гранёному для глупости?
— Поехали по аллее Королевские Глупости! — великодушно велит она.
Встали мы с полными стаканчиками. Я и говорю:
— Шамиссо сказал:
«Любовь душой жены завладевает,
Любовь ей рай, любовь ей и темница;
Когда жена себя ей подчиняет –
Она раба и властна, как царица». Так выпьем за наших любящих и любимых цариц!
Мы чувствительно чокнулись, и Коза одним глотком осушила свой стаканчик.
И понеслось!
Не пить самому неудобно. Я себе полстаканчика таракановки, а ей с краями. Я когда только к губам подпущу, подержу так да поставлю назад. А она раз за разом только и переворачивает досуха. Пьёт моя Федорушка до донушка. Отдохнёт да примахнёт! Накидалась — еле держится на плаву.
Ну и гульбарий у нас разыгрался! Такой веселяж закрутился!.. За вечерину бутыль мы доблестно разгерметизировали. Убаюкали. Надёжно свернули-таки шею зелёной ящерице!
Вот тебе и непьющие! Вот тебе и не считаем стаканы!
Огонь по жилам побежал. Стало жарко.
Чую, крепко нам дало по шарам.
Кое-как вытащились мы на бугор.
На душе у меня солнечно.
Стоим на травяных ножках. Весёлый чёрт нами обоими качает. Чёрт