1 февраля. В четыре часа утра наш полк из Еленево двинулся в направлении на Сувалки через Прудзишки – Бялороги. Снежный буран-вьюга сменился оттепелью и дождем. Движение (после хороших немецких шоссе) по размытым деревенским глинистым дорогам, а то и целиной, по болотистым низинам, стало еще тяжелее, но зато скоро налажена была связь со штабом дивизии. В Прудзишках оказался 108‑й Саратовский полк во главе со своим командиром полковником Белолипецким, а в Бялорогах и сам начальник дивизии.
Получен приказ свыше двигаться на Сувалки, занять казармы и отдыхать. Этот приказ приятно подействовал на наше самочувствие: раз отдается такой мирный приказ о занятии казарм и об отдыхе, значит, мы вырвались из охватывающих нас лап противника, и немцы отстали…
Около одиннадцати часов утра полк вошел в Сувалки и расположился в казармах. Здесь присоединился к полку 1‑й батальон. Настроение наше улучшилось. По приказанию командира полка полковое знамя было, в его присутствии, полковым адъютантом штабс-капитаном Цихоцким и мною опять прикреплено к древку, и привязаны ленты.
Мы начали хлопотать о приготовлении горячей пищи для солдат. В городе, оставленном жителями, ничего нельзя было достать, но где-то в усадьбе у одного крестьянина нашли вола. Просили за него большие деньги. Между прочим, для этой покупки полку дал сто рублей генерал-майор Филимонов – командир 27‑й артиллерийской бригады, так как у нас на руках денег не было. Покупка все же не состоялась. Получен приказ командира 20‑го корпуса генерала Булгакова – корпусу оборонять Сувалки, для чего немедленно нашей и другим дивизиям корпуса выступить на указанные в приказе позиции.
Взамен супа (кипяченой воды с говядиной – продуктов не было), купили на эти сто рублей для полка у того же крестьянина сала и разделили его побатальонно солдатам. Таким образом, вместо отдыха и горячего обеда для солдат полк уже в первом часу дня выступил из казарм на свою позицию (на фронт деревни Полюли, высота – пункт у деревни Бялороги), куда и прибыл около шести часов вечера. Когда колонна втягивалась в лес, над нею кружил немецкий аэроплан, а вдали, в направлении к Тартаку, слышалась артиллерийская канонада и сильная ружейная и пулеметная стрельба. В боевую линию назначены были 3‑й и 4‑й батальоны, 4‑й батальон (то есть две сводные роты) занимает позицию от высоты до шоссе, левее высоты – 108‑й Саратовский полк и 3‑й батальон от шоссе до деревни Полюли (включительно), в резерве 1‑й батальон, то есть 3‑я и 4‑я роты. Знамя было передано мною, по приказанию командира полка, из 16‑й роты, назначенной в боевую линию, в 3‑ю роту, оставшуюся в резерве.
Когда мы, уже в темноте, занимали свои участки и рыли окопы, по шоссе на Сувалки мимо нас начался отход 115‑го Вяземского и 116‑го Малоярославского полков. На санях везли много раненых после боя этих полков у деревень Рудка – Тартак – Марьянка. Проходившие мимо нас офицеры-вяземцы сообщили, что немцы в этом районе после тяжелого боя отброшены.
Около девяти часов вечера получен новый приказ свыше об отступлении нашей дивизии обратно к городу Сувалки. Около одиннадцати часов вечера полк в темноте стянулся с позиции и начал отход к городу Сувалки.
2 февраля.
Около часа ночи полк прибыл в Сувалки. Была темная тихая ночь. Дождь прекратился. Долго-долго, чуть ли не до рассвета, формировали на главной улице-шоссе колонну в три ряда. Вся артиллерия и обозы – посередине шоссе, а по обеим сторонам шоссе – пехота вздвоенными рядами. Предполагали, что сейчас же за Сувалками неприятель атакует нас, и такой штурмовой колонной хотели пробиваться, спасая артиллерию и обозы. В таком порядке «тройная колонна» и двинулась с рассветом из Сувалок к югу на Августово. Город был тихий и совершенно пустой; дома – большинство с заколоченными ставнями. Я вспоминал пустоту немецких городов, оставленных жителями. Недоставало только пожара! Настроение у нас было подавленное: все мы боялись, что, напрасно потеряв в Сувалках целые сутки, мы не успеем вырваться из окружающих нас лап немецких дивизий.
Как только вышли из города, пошли нормальным порядком, а не «тройной» колонной, причем наш полк скоро свернул с Августовского шоссе в лес на Юрыздыка – Вальне. Не доходя Вальне, мы услышали впереди сильную орудийную и ружейную стрельбу. Полк остановился. Получен приказ занять дефиле между озерами у деревень Данявске и Копаницы. Целый день прошел в занятии полком этих пунктов и ожидании здесь противника. Но немцы здесь себя не обнаружили.
Проходя и останавливаясь в это время по деревням и усадьбам Сувалькии, я видел страдания бедных литовцев-беженцев. Часто приходилось заставать такую картину: целая семья, состоящая из женщин, стариков и детей, узнав о приходе немцев и слыша гул орудий, спешно снимается с родного, насиженного гнезда. На дворе стоит подвода, и в нее быстро бросают нужные и ненужные пожитки; в самой хате – хаос, все разбросано! Бледные, растерянные лица, суета, крики и беготня старших, плач маленьких детей: «Мамите, вокиечай!» (то есть мамочка – немцы!) Какое сердце не дрогнет при виде этого горя!
Некоторым литовским семьям, вернувшимся к себе домой после ухода немцев из пределов Литвы (в сентябре), теперь приходилось второй раз бросать родную землю и спасаться в беженстве от снарядов, пожаров, а мужчинам и от немецкого плена. Понятен был ужас, написанный на их лицах при слове «вокиечай». Другие же литовские семьи, не пожелавшие покинуть свой родной очаг, укрывались во время боев в заранее вырытых ими окопах, или погребах около своей усадьбы или хаты, или в лесу. Здесь, впроголодь и под постоянным страхом увечья или смерти от взрывающихся снарядов, и проживали они, пока бой не переносился от них дальше.
Среди этих страданий и лишений, а часто и потери всего имущества, не подозревали тогда литовцы, что ровно через три года (тоже 16 февраля н. с. 1918 года) их вожди-патриоты объявят независимую Литовскую Республику и что после признания ее всем миром снова возродится и окрепнет славное государство Литовское!
XI. Бой у Махарце (3 февраля)
Будучи сами окружены, разбиваем свежую немецкую дивизию. Дальнейший отход с боями (4–7 февраля). Полное окружение немцами. Ночной совет в хате лесника – решение пробиваться… Последний бой и гибель 20‑го корпуса.
3 февраля около двух часов ночи был получен приказ об атаке 108‑м полком деревни Серски-Ляс, занятой немцами (схема № 4). Нашему полку приказано поддержать его энергичной атакой. Роты начали стягиваться из разных участков позиции (дефиле между озерами у Копаницы и Данявске и с дороги на Таболово), и к семи часам утра полк построился в походную колонну. Около 8 часов 15 минут утра полк пришел к опушке леса у деревни Серски-Ляс. 108‑й Саратовский полк уже ждал нас там. Оторвавшиеся от своего полка во время боя в Роминтенской пуще две роты ирбитцев по приказанию командира полка влиты в наш полк в состав 1‑го батальона. Таким образом, 3‑я и 4‑я роты и эти две роты составили уже четырехротный батальон, подчиненный полковнику Крикмейеру (бывший командир роты юнкеров Виленского военного училища, прибывшей в наш полк в конце декабря).
Вскоре последовал приказ начальника отряда полковника Белолипецкого (командир 108‑го полка) обоим полкам атаковать деревни Серски-Ляс и Махарце, занятые немцами (53‑я пехотная дивизия). В боевую линию назначен был 3‑й батальон (полковник Соловьев). В резерве оставались 1‑й батальон полковника Крикмейера и остатки 4‑го батальона под моей командой. 3‑й батальон, продвинувшись к опушке леса, принял боевое расположение, имея в боевой линии 9‑ю, 10‑ю и 11‑ю роты, а 12‑ю в резерве. Две роты ирбитцев – правее 3‑го батальона.
Одновременно, ввиду полученных сведений о движении противника из Августово к деревне Серски-Ляс, начальником отряда приказано было выставить на шоссе, фронтом к Августово, отряд из двух рот при орудии. Отряд этот был сформирован из 12‑й и моей роты и расположен по обеим сторонам шоссе (12‑я рота – капитана Соловьева – левее, а моя правее шоссе), и на самом шоссе поставлено одно орудие 3‑й батареи.
В это время, по личному приказанию командира полка, командиром 3‑й роты поручиком Кульдвером снова было снято с древка полковое знамя. Древко с серебряной Георгиевской скобой было зарыто здесь же, у опушки леса, а знамя вручено было командиром полка на хранение поручику Кульдверу под его личную ответственность на все время до прихода полка в Гродно. Если же полку не суждено будет пробиться к Гродно, то поручику Кульдверу вменялось в обязанность употребить все средства к сохранению знамени.
Саратовцы первые завязали бой. 3‑й батальон выдвинулся вперед и залег в лощине, не доходя отдельного домика у шоссе в западной опушке деревни Серски-Ляс. Наша 3‑я батарея, стоявшая у опушки леса, открыла шрапнельный огонь по деревне Серски-Ляс и вскоре зажгла несколько строений. Немцы ответили артиллерийским огнем по нашей опушке леса. Здесь был ранен поручик Лагутчик, находившийся при командире полка у батареи.
