IV
Для пущей важности Грегус велел привести Карлсона в свой кабинет, рядом с комнатой, где проводились допросы. За самоваром там уже сидели Михеев и другие. Одобрительными возгласами полицейские встретили Карлсона.
- На исповедь, на исповедь! - кричал Михеев.
- Все, как на духу, расскажи господину приставу, - напутствовал Пятак.
Дверь за Карлсоном затворилась.
- Садитесь, - любезно предложил Грегус, указав на мягкое кресло. Сам сел напротив.
- Ну, - произнес пристав, ожидая, что Карлсон первым заговорит.
- Я вроде бы ничего нового сообщить не могу, - неуверенно начал Карлсон. - Захотелось просто посоветоваться с вами, как мне быть? Вы мне не верите, а доказать свою правоту я не могу. Что же мне делать?
- Молодой человек, вы себя дали увлечь ошибочным идеям и потому оказались в столь неприятном положении. Право же, от души вам сочувствую. Быть может, у вас создалось превратное представление о методах работы сыскной полиции? Смею вас заверить, все происшедшее с вами в пятницу вечером - чистое недоразумение. Хотя я и сам, так сказать, принимал в том активное участие. - Тут Грегус примирительно хмыкнул, а затем продолжал: Надеюсь, вы на нас не будете в обиде. Но при всем при том скажу: напрасно вы отпираетесь. Не у всех из вас такие стойкие спины и крепкие нервы. Многие не выдерживают, начинают говорить, себя обелять, других выдавать. Должно быть, догадываетесь, что о вашей деятельности в Либаве нам известно не так уж мало.
Потухшим голосом надломленного горем человека Карлсон ответил ему:
- Да, господин пристав, положение мое прямо-таки незавидное. Прошу вас вызвать из Либавы свидетелей.
Я уверен, всякий покажет в мою пользу. Они подтвердят, что я выступал на митингах. Но ведь после обнародования манифеста все только и делали, что говорили.
Если вы намерены меня за это повесить, вам следует повесить и всех членов либавской думы, наказать весь Биржевой комитет, потому как он добровольно предоставил нам помещение для собраний. Придется вам арестовать и чинов либавской полиции, которые потворствовали преступной деятельности.
- Аи-аи, какой философ, - заулыбался Грегус, - софист, да и только! "Ты ешь то, что купил вчера. Вчера ты купил мясо, следовательно, сегодня ешь мясо". А если я вчера еще что-то купил? Сочувствую вам, очень сочувствую и сожалею, что такой молодой человек предстанет перед военным судом. Мой вам совет - признаться, откровенно обо всем рассказать, и я помогу вам, насколько это в моих силах. Расскажите о своих рижских знакомых. Мне известно, что вы в Риге уже несколько недель. Ну, вот видите! Все о вас знаем. Знаем и то, что у вас есть чемодан, и можете на меня положиться, если в чемодане найдем оружие, листовки, я по дружбе постараюсь сделать так, чтобы это вам не напортило.
Карлсон ничего не ответил, только потупил глаза, совершенно убитый, потерянный.
-в Мне жаль, - продолжал Грегус. - Право, жаль ваших близких, жаль седого отца, любимой матери. Думаете, они переживут смерть сына?
- Родители у меня были бедные крестьяне, - ответил Карлсон. - Их уже нет в живых. С родными я не общаюсь, даже не знаю, есть ли у меня родные. Да и что с ними общаться, все бедняки. Были бы люди состоятельные, тогда другое дело!
- Не скажите, не скажите, - возразил Грегус, - смею вас заверить, беднякам-то как раз свойственна и любовь к ближнему. Вы же читали "Богатую родню"
Апсишу Екабса. Ну вот видите, беднякам-то и свойственна любовь к ближнему.
- Может, так было раньше, - произнес в раздумье Карлсон, - только не сейчас.
- Нужно читать хорошие книги! - поучал Грегус. - Художественная литература просвещает, облагораживает. Какие у вас литературные привязанности, какие книги читаете?
- Мне больше по душе классики, Шекспир, например.
- А что вы читали Шекспира?
- "Юлия Цезаря".
- А, и ты, Брут! - воскликнул Грегус.
- "Макбета", "Ричарда Третьего".
- Похвально, похвально, бурные страсти, волевые характеры. А знаете, кто перевел на латышский эти трагедии? Адамович их перевел. Он, как и вы, начинал образование в учительской семинарии. Не горюйте, еще не все потеряно, доверьтесь мне, и я помогу вам выбраться на верную дорогу. Вы читали басни Крылова в переводе Адамовича? Сравнивали их с оригиналом? Отличный слог, прекрасное переложение, согласны со мной?
- Совершенно согласен, господин пристав.
- Благороднейшее занятие! Нести людям свет!
А вы? Торговец! Даже не торговец, выдаете себя за торговца! Молоды вы и зелены. Моего коллегу пытались обвести вокруг пальца. А он стреляный воробей. Чтобы льном торговать, нужны капиталы, а у вас какой капитал?
- Капитала никакого, я разорен.
- Разорен! И все же интересно, что бы вы стали делать, отпусти мы вас на свободу?
- Я бы поселился в Риге, - ответил Карлсон, разом распрямившись, просветлев лицом, - поселился бы в Риге, поступил бы на службу. Делопроизводителем в какую-нибудь канцелярию.
- Да? - недоверчиво протянул Грегус. - Но ведь у вас тут нет никаких знакомых. Кто вам посодействует, кто даст рекомендацию? И, между прочим, разве вы работали делопроизводителем?
- Нет, никогда, да ведь это дело несложное, можно научиться. Что касается рекомендаций, я бы попытался обратиться к тем людям, с которыми меня свел случай.
Грегус навострил уши.
- К примеру, - продолжал Карлсон, - вздумай я к вам обратиться за рекомендацией, вы бы отказали?
- Ну что вы, что вы! Я вам искренне сочувствую и готов помочь! отозвался Грегус. - Только я думаю о ваших политических убеждениях, осторожно повел он дальше разговор. - Видите ли, я и сам, будучи студентом, увлекался сомнительными идеями, а теперь, признаться, стыжусь этого. Возможно, и с вами произойдет такое. С годами задор пройдет, и лет эдак через пять вы сами посмеетесь над своими нынешними взглядами.
- Ничто не вечно, господин пристав, - ответил Карлсон. - Вы правы. Возможно, уже через несколько дней я посмеюсь над своими нынешними взглядами.
- Ну вот видите, видите, - одобрительно закивал Грегус, - дело вы говорите. Присмотритесь поближе к своим идолам, и вы поймете, что все они корыстны, нечистоплотны. Взять того же Максима, вашего знаменитого агитатора, разве он не превратил идею в статью дохода, сорок рублей за каждое выступление, и, смею вас уверить, рабочие его раскусили - духа его не терпят!
- А, тот Максим, о котором в газетах писали?
- Он самый.
- Ну, если все так, как вы говорите, тогда он отъявленный мошенник, надеюсь, уже сидит под замком?
- Пока еще нет, еще нет, - вздохнул Грегус. - Пока Максим на воле. Но уж недолго ему осталось, мы напали на след. Таких надо держать в узде! А вы?
Я подумал о вас, не захотите ли кому-нибудь рассказать о том, что у нас перевидели? Может, даже отомстить попытаетесь, очутившись на свободе? Поймите, мы люди нервные, издерганные, перегруженные работой. Неблагодарное дело полицейская служба. Еще раз смею заверить: все происшедшее с вами - недоразумение, ошибка. К тому же сами знаете, какова у нас жизнь, из-за каждого угла в тебя целятся, собачья у нас жизнь, одно слово - собачья!
- У меня и в мыслях не было, - ответил Карлсон, - кому-то что-то рассказывать. С какой стати?
И мстить - тоже не по мне. И что толку оттого, что один человек убивает другого?
Карлсон заглянул Грегусу в глаза и продолжал:
- А знаете, интеллигентные люди никогда не вступают в боевые дружины!
- Ну, не скажите, - возразил Грегус. - В Риге есть некий Мерниек, весьма интеллигентный, образованный человек. Но это, доложу вам, зверь по натуре. Для него убить полицейского - раз плюнуть. Ему и череп раскроить ничего не стоит, и жену с детишками разом прикончить.
- Меня бог миловал, - молвил Карлсон, - никогда с таким не встречался.
- Вот видите, а вы все толкуете о законах. Это же настоящее изуверство. И смею вас уверить, как раз у нас в сыскной полиции законы соблюдаются. В пятницу вы помянули жандармское управление. А известно ли вам, что такое жандармы? Я вас немножечко просвещу, любезный! Представьте себе, что вы ровным счетом ничего не знаете об одном из своих знакомых, и в один прекрасный день знакомый этот начинает вдруг поносить царя-батюшку. И вот, сами посудите! Ваш знакомый, скажем, видный чиновник, занимает квартиру из семи комнат. Большая семья. Царь-батюшка положил ему приличное жалованье. На него он содержит семью, платит слугам, поварихе, еще и помогает находящейся при смерти бабушке. И вот среди бела дня сей муж вдруг начинает поносить царя. С глазу на глаз, наедине, как мы сейчас с вами. Никто их не слышит. Интересно?
- Интересно, - согласился Карлсон.
- Только не вздумайте поддакивать! Загляните поглубже в ясные глаза того типа и кулаком наотмашь между глаз! За что, спросит он. За то, что ты поносишь царя-батюшку, за то, что хаешь святую Русь. Вот за что! Ибо человек этот, знайте, находится на содержании в жандармском управлении, и он вас вызывает на откровенность. Запомните мои слова, может, пригодятся!
