Сходя с лестницы, король опять нахмурился и с беспомощным усилием мысли потер себе лоб:
-- Бриссоне, а, Бриссоне... Как ты думаешь?.. Что бишь я хотел сказать?.. Ах, да, да... Заступиться... Невинный... Обида... Так нельзя. Ярыцарь!..
-- Сир, оставьте эту заботу, право же: нам теперь не до него. Лучше потом, когда мы вернемся из похода, победив турок, завоевав Иерусалим.
-- Да, да, Иерусалим!--пробормотал король, и глаза его расширились, на губах выступила бледная и неясная мечтательная улыбка.
-- Рука Господня ведет ваше величество к победам,-- продолжал Бриссоне,-- перст Божий указует путь крестоносному воинству.
-- Перст Божий! Перст Божий! --повторил Карл VIII торжественно, подымая глаза к небу.
Восемь дней спустя молодой герцог скончался. Перед смертью он молил жену о свидании с Леонардо. Она отказала ему: мона Друда уверила Изабеллу, что порченые всегда испытывают неодолимое и пагубное для них желание видеть того, кто навел на них порчу. Старуха усердно мазала больного скорпионовой мазью, врачи до конца мучили его кровопусканиями. Он умер тихо.
-- Да будет воля Твоя!--было последними словами его. Моро велел перенести из Павии в Милан и выставить в соборе тело усопшего.
Вельможи собрались в Миланский замок, Лодовико, уверяя, что безвременная кончина племянника причиняет ему неимоверную скорбь, предложил объявить герцогом маленького Франческо, сына Джан-Галеаццо, законного наследника. Все воспротивились и, утверждая, что не следует доверять несовершеннолетнему столь великой власти, от имени народа упрашивали Моро принять герцогский жезл.
Он лицемерно отказывался; наконец, как бы поневоле уступил мольбам.
Принесли пышное одеяние из золотой парчи; новый герцог облекся в него, сел на коня и поехал в церковь СантДиброджо, окруженный толпою приверженцев, оглашавших воздух криками: "да здравствует Моро, да здравствует герцог!"-при звуке труб, пушечных выстрелах, звоне колоколов и безмолвии народа. На Торговой площади с лоджии дельи-Озии, на южной стороне дворца Ратуши, в присутствии старейшин, консулов, именитых граждан и синдиков, прочитана была герольдом "привилегия", дарованная герцогу Моро вечным Августом Священной Римской Империи, Максимилианом:
-- "Maximilianus divina favente dementia Romanorum Rex рег Augustus-все области, земли, города, селения, замки и крепости, горы, пастбища и равнины, леса, луга, пустоши, реки, озера, охоты, рыбные ловли, солончаки, руды, владения вассалов, маркизов, графов, баронов, монастыри, церкви, приходы -всех и все даруем тебе, Лодовико Сфорца, и наследникам твоим, утверждаем, назначаем, возвышаем, избираем тебя и сыновей твоих и внуков, и правнуков в самодержавные власти Ломбардии до скончания веков".
Через несколько дней объявлено было торжественное перенесение в собор величайшей святыни Милана, одного из тех гвоздей, коими распят был Господь на кресте. Моро надеялся угодить народу и укрепить свою власть этим празднеством.
Ночью, на площади Аренго, перед винным погребом Тибальдо, собралась толпа. Здесь был Скарабулло лудильщик, златошвей Маскарелло, скорняк Мазо, башмачник Корболо и выдувальщик стекла Горгольо. Посредине толпы, стоя на бочонке, доминиканец фра
Тимотео проповедовал:
-- Братья, когда св. Елена под капищем богини Венеры обрела живоносное Древо Креста и прочие орудия страстей Господних, зарытые в землю язычниками,-- император Константин, взяв единый от святейших и страшных гвоздей сих, велел кузнецам заделать его в удила боевого коня своего, да исполнится слово пророка Захарии: "будет сущее над конскою уздою святыня Господу". И сия неизреченная святыня даровала ему победу над врагами и супостатами Римской Империи. По смерти кесаря гвоздь был утрачен и через долгое время найден великим святителем, Амвросием Медиоланским в городе Риме, в лавке некоего Паолино, торговца старым железом, перевезен в Милан, и с той поры наш город обладает самым драгоценным и святейшим из гвоздей -тем, коим пронзена правая длань всемогущего Бога на Древе Спасения. Точная мера длины его -- пять ончий с половиной. Будучи длиннее и толще римского, имеет он и острие, тогда как римский притушен. В течение трех часов находился наш гвоздь во длани Спасителя, как это доказывает ученый падре Алессио многими тончайшими силлогизмами.
Фра Тимотео остановился на мгновение, потом воскликнул громким голосом, воздевая руки к небу:
-- Ныне же, возлюбленные мои, совершается великое непотребство: Моро, злодей, человекоубийца, похититель престола, соблазняя народ нечестивыми праздниками, святейшим гвоздем укрепляет свой шаткий престол! Толпа зашумела.
-- И знаете ли вы, братья мои,-- продолжал монах,-- кому поручил он устройство машины для вознесения гвоздя в главном куполе собора над алтарем? -- Кому?
-- Флорентийцу Леонардо да Винчи! -- Леонардо? Кто такой?--спрашивали одни. -- Знаем,-- отвечали другие,-- тот самый, что молодого герцога плодами отравил... -- Колдун, еретик, безбожник!
-- А как же слышал я, братцы,-- робко заступился Корболо,-- будто бы этот мессер Леонардо человек добрый? Зла никому не делает, не только людей, но и всякую тварь милует...
-- Молчи, Корболо! Чего вздор мелешь? -- Разве может быть добрым колдун? -- О, чада мои,-- объяснил фра Тимотео,-- некогда скажут люди и о великом Обольстителе, о Грядущем во тьме: "он добр, он благ, он совершенен",-- ибо лик его подобен лику Христа, и дан ему будет голос уветливый, сладостный, как звук цевницы. И многих соблазнит милосердием лукавым. И созовет с четырех ветров неба племена и народы, как куропатка обманчивым криком созывает в гнездо свое чужой выводок. Бодрствуйте же, братья мои! Се ангел мрака князь мира сего, именуемый Антихристом, приидет в образе человеческом: флорентинец Леонардо -- слуга и предтеча Антихриста!
Выдувальщик Стекла Горгольо, который ничего не слыхивал о Леонардо, молвил с уверенностью: -- Истинно так! Он душу дьяволу продал и собственной кровью договор подписал.
-- Заступись, Матерь Пречистая, и помилуй! -- верещала торговка Барба.чча.--Намедни сказывала девка raMMa -- в судомойках она у палача тюремного -- будто бы мертвые тела этот самый Леонардо, не к ночи будь помянут, с виселиц ворует, ножами режет, потрошит, кишки выматывает...
-- Ну, это не твоего ума дела, Барбачча,-- заметил с важностью Корболо,--это наука, именуемая анатомией...
-- Машину, говорят, изобрел, чтобы по воздуху летать на птичьих крыльях,-- сообщил златошвей Маскарелло.
-- Древний крылатый pМИЙ Велиар восстает на Бога,-- пояснил опять фра Тимотео.-- Симон Волхв тоже поднялся на воздух, но был низвержен апостолом Павлом.
-- По морю ходит, как по суху,-- объявил Скарабулло, -- "Господь, мол, ходил по воде, и я пойду",-- вот как богохульствует!
-- В стеклянном колоколе на дно моря опускается,-- добавил скорняк Мазо.
-- И, братцы, не верьте! На что ему колокол? Обернется рыбой и плавает, обернется птицей и летает! -- решил Горгольо.
-- Вишь ты, оборотень окаянный, чтоб ему издохнуть! -- И чего отцы инквизиторы смотрят? На костер бы! -- Кол ему осиновый в горло!
-- Увы, увы! Горе нам, возлюбленные!--возопил фра Тимотео.-- Святейший гвоздь, святейший гвоздь -- у Леонардо!
-- Не быть тому! -- закричал Скарабулло, сжимая кулаки,--умрем, а не дадим святыни на поругание. Отнимем гвоздь у безбожника!
-- Отомстим за гвоздь! Отомстим за убитого герцога!
-- Куда вы, братцы?--всплеснул руками башмачник.-- Сейчас обход ночной стражи. Капитан Джустиции...
-- К черту капитана Джустиции! Ступай под юбку к жене своей, Корболо, ежели трусишь!
Вооруженная палками, кольями, бердышами, камнями, с криком и бранью, двинулась толпа по улицам.
Впереди шел монах, держа распятие в руках, и пел псалмы: "Да воскреснет Бог и да расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его".
"Как исчезает дым, да исчезнут, как воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Господня".
Смоляные факелы дымились и трещали. В их багровом отблеске бледнел опрокинутый серп одинокого месяца. Меркли тихие звезды.
Леонардо работал в своей мастерской над машиной для подъема святейшего гвоздя. Зороастро делал круглый ящик со стеклами и золотыми лучами, в котором должна была храниться святыня. В темном углу мастерской сидел Джованни Бельтраффио, изредка поглядывая на учителя.
Погруженный в исследование вопроса о передаче силы посредством блоков и рычагов, Леонардо забыл машину.
Только что кончил он сложное вычисление. Внутренняя необходимость разума -- закон математики оправдывал внешнюю необходимость природы-закон механики: две великие тайны сливались в одну, еще большую.
-- Никогда не изобретут люди,-- думал он с тихой улыбкой,-- ничего столь простого и прекрасного, как явление природы. Божественная необходимость принуждает законами своими вытекать из причины следствие кратчайшим путем.
В душе его было знакомое чувство благоговейного изумления перед бездною, в которую он заглядывал,-- чувство, не похожее ни на одно из других доступных людям чувств. На полях, рядом с чертежом подъемной машины для святейшего гвоздя, рядом с цифрами и вычислениями, написал он слова, которые в сердце его звучали, как молитва.
