какое же наступает щемяще-ясное состояние!.. Это всё и есть гениальное. Продрогший, отчаявшийся, одинокий блуждающий путник где-то увидел в мёртвом поле - один огонёк вдали мелькнул. Мелькнул, "как сторожевой". И путник вышел к свету. И вошёл туда, где не надо ничего объяснять, где всё без слов знают. Да, вошёл в незнакомую избу и услышал от седой бабульки: "Вот печь для вас и тёплая одежда...". Вот еда тебе - вот ночлег: не важно, кто ты.
Слушает старуха захожего пришельца, полудремлет у огня. А тому вдруг открывается поразительный, страшный "сиротский смысл семейных фотографий":
"Как много жёлтых снимков на Руси..."!
Погибшие на фронте, давно ушедшие из жизни - они у нас, на Руси, не уходят из своих изб. Все её родные - здесь, со старухой, доживающей век.
"Огнём, враждой земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет"...
Лишь только об одном спросила, очнувшись, старуха, единственный вопрос её только и прозвучал к незнакомцу:
"...Скажи, родимый, будет ли война?
И я сказал: наверное, не будет".
И когда я эту картину вижу, столько в ней боли, столько страданья у этой бабульки. И у этого вошедшего человека, который тоже - со светлой душой... Ему хочется заплатить за тепло - надо ведь как-то ответить тому, кто сделал тебе добро.
"...Но я глухим бренчанием монет
Прервал её старинные виденья...
- Господь с тобой! Мы денег не берём!
- Что ж, - говорю, - желаю вам здоровья!
За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью..."
Вот как душа с душой у этого художника, у русского поэта Рубцова, говорит. Вот как душа с душой соприкасается. И соприкосновением душ они, души, очищаются. В нищете, в неприкаянности, в сиротстве судеб - омываются души высокой любовью. Бессмертно то произведение, которое несёт людям любовь.
Пройдут годы. Множество новых мод набежит и схлынет. И опять потянет за собою смена мод какие-то странные вещи: полусюры, полупарадоксальности... И всё опять видоизменится десятки раз. А вот это то, что чувством Родины исполнено, вечно!..
Сострадание родной земле объединяет, на мой взгляд, всех действительно талантливых поэтов и писателей. И вот странно, чем больше исходят они из каких-то подробностей своих биографий, из конкретных, не придуманных, не заёмных, деталей, даже - из географического положения, тем ближе они всем нам. И по-настоящему народных актёров объединяет это же чувство Родины в самих себе... Я часто думаю: ведь что-то же объединяет всех этих сыгранных мною русских мужиков вместе - и меня с ними? А во мне - Достоевского, Распутина, Шукшина объединяет. Наша профессия прекрасна, если отдаёшься ей целиком, без остатка...
Но актёрская профессия и коварна. В ней очень легко переоценить себя, не соразмерить собственные силы, поверить в первый лёгкий успех в большей степени, чем это нужно. И тогда профессия жестоко мстит актёру за себя. Это нужно понимать с самого начала пути любому художнику, любому творческому человеку... Да, актёрская профессия лечит людей, влюблённых в неё. Но влюблённость эта должна знать меру - она не должна достигать паталогических степеней влюблённости и, тем более, самовлюблённости. Тут профессия начинает мстить актёру. Сцена - великое испытание для человека. Это почище рентгена. Выходит человек на подмостки, и сразу видно, каков он. Каково его мировоззрение. Актёр на сцене, за каким-бы гримом, за какой бы исторической одеждой он не прятался, всегда обнажён перед зрителем.
Но бывает на этом пути и так, что делаешь всё, от тебя зависящее, и даже сверх того, делаешь правильно - а результат нужный в полной мере не получается. Не выходит. Когда режиссёр Гавриил Егиазаров предложил мне сыграть капитана Иванова в своей картине "Домой!" по рассказу Андрея Платонова "Возвращение", я, конечно, перечёл заново всё, что Платоновым написано. И был потрясён его великим мастерством вновь, хотя платоновская проза влекла меня всегда.
Капитан Иванов - герой рассказа "Возвращение", по которому поставлен фильм, - должен будто заново родиться и заново понять себя, свою семью, своих детей. Заново понять мир, чтобы начать новую жизнь. Я бы сказал, что некоторые его чувства заморожены войной. Ему трудно оттаять. Слишком многое для этого надо переосмыслить, а кое-что - и простить.
Начинается всё с вокзала маленького европейского города - капитан едет домой. Он жив, здоров, тяжёлые бои и медсанбат - позади, в воспоминаниях. Опасность для жизни наконец отсутствует. Это непривычно моему герою - это такая форма существования, к которой он должен привыкать заново. Но капитан ещё не знает, как резко он столкнётся с бытом, искорёженным войной.
Дома неузнаваемо повзрослели дети. Они - другие, не те, что жили в его воспоминаниях и представлении. Экономно готовит обед шестилетняя дочь. Собранно, по-мужски, ведёт хозяйство двенадцатилетний сын. Иванов видит совсем не детское детство. Его дети - это люди, уже пережившие свою смерть. Маленькие люди, которые неоднократно умирали здесь, в тылу, от страха за него, от страха за близких. И жена, измученная бесконечностью ожидания, изменила ему - она устала вместе с детьми противостоять жизни, она изнемогла.
Сгоряча капитан бежит от семьи - после признания жены об измене. Он едет в другой город, подавленный, оскорблённый случившимся. И только в поезде начинает понимать, что поднимать семью, смятую войной и полуразрушенную, предстоит ему, а не кому-то другому.
Режиссёр и художник великолепно воссоздали атмосферу тех лет - как в незначительных деталях, так и в масштабных, крупных вещах. Даже выстроен был целиком вокзал, соответствующий тому времени. И там шли съёмки. Прекрасно играли непрофессиональные актёры. Юный Вася Кривун и Женя Булакова. У меня была замечательная партнёрша - актриса Ирина Купченко, которая внесла много своего, личностного в образ... И всё-таки я не могу считать эту картину большой творческой удачей. Хотя, казалось бы, все слагаемые успеха были налицо!
Мне кажется, беда в том, что в кино не найден пока поэтический эквивалент прозрачно-чистой, угловатой прозе Платонова. Совершенно необычная проза требует совершенно необычного кинематографического воплощения. А его ещё надо искать - создавать новый кинематографический язык, созвучный художественным мирам Платонова.
Ко многим своим работам у меня непростое отношение. И заниженная самооценка труда меня часто отрезвляет - как в жизни, так и в искусстве.
ЭФФЕКТ ДВЕНАДЦАТОГО ПОКОЛЕНИЯ
Демократия принесла в Россию интересный принцип: жизнь человека не должна зависеть ни от политических катаклизмов, ни от смены верхов. Суверенность отдельной личности провозглашается в противовес прежнему духу советского коллективизма, русской соборности, общинности...
Суверенность суверенностью. Но должна быть и общенациональная, объединяющая людей идея. Скрепляющая общество в монолит. Иначе общество, состоящее из суверенных, отдельных, ни в чём не зависимых друг от друга личностей просто распадётся. А внутренний распад общества есть ни что иное как распад государства в дальнейшем.
Суверенность личности предполагает свободу, предполагает независимость от очень многих вещей. Но как человек России может не зависеть от нашей российской истории? От наших традиций, которые рождены этим климатом, этим временем? Здесь каждый человек несёт отблеск земли, на которой он живёт. Несёт из глубины веков наши общие нравственные начала. Это - моё мнение, я его никому не навязываю.
Свобода слова и поступков должна осуществляться прежде всего в рамках нравственных законов общества. Иначе это - хаос, это - катастрофа.
Сегодня идёт тотальное уничтожение нравственных начал, и в этом есть некие закономерности. Знакомясь с высказываниями Серафима Саровского, с работами Чижевского, Вернадского, с последними работами Ильина, я всё больше убеждаюсь, что многое уже предначертано на космических скрижалях. А как иначе можно было всё предсказать на столетия вперёд? Можно относиться к этим вещам как угодно, но согласитесь, что существуют пугающие закономерности, вырастающие из массы странных совпадений.
Но как бы ни были верны любые пророчества, а главное в другом. В том, что человек - существо космическое. И в основу его жизни и мировоззрения изначально заложена любовь. То, что сегодня происходит попытка разрушить внутреннюю гармонию человека, тоже было предопределено и потому закономерно. И кстати, попытка эта - далеко не первая. Натиск уничтожения нравственных начал в человеке усиливается периодически. Это вполне естественные процессы безвременья. Идёт всеобщее раскрепощение, срывание покровов стыдливости, разрушение этических норм, сдерживающих инстинкты. Вот уже и сексуальные меньшинства не прячутся. Они, видите ли, желают иметь свои права, превышающие права большинства людей.
А ведь всё это уже было. И во Французскую революцию прошлого века. И у нас, в семнадцатом году. Познавая прошлое, мы можем не то чтобы безошибочно, но хоть как-то ориентироваться в настоящем. И даже немножко заглядывать в будущее. Конечно, это уже масштабный контекст истории. И простому смертному лучше просто помнить о том, что в галактическом измерении времени человек живёт всего три с половиной минуты. Не совершить за это мгновение зла уже есть благо.
