уже третья сотня на обмен.
«Да ну! Что это вообще за ерунда!» – грубо вмешивается голос здравого смысла, вырывая из глупых сюжетных линий моей фантазии, и я, немного в замешательстве, продолжаю задумчиво сидеть, переваривая сказанное Карлом. Всё же понимая, что моё пребывание в этой стране – как, впрочем, и в этой жизни – вращается вокруг умения оплатить данное пребывание. Я настраиваюсь на серьезный разговор, к чему, собственно, и пытался меня призвать мой собеседник.
– Послушайте, Карл, а как же я буду искать нелегального торговца валютой или ларек? Где занимаются этим бизнесом? Я же не контрабандист какой!
– О Филипп! – он мило улыбнулся, словно ему ребенок показал фантик и спросил, золото ли это. – Все, кто занимаются обменом, вывешивают курс валют большими цифрами на проходе вдоль тротуаров и пешеходных переходов. А люди посерьезней стоят на вокзалах и прочих ключевых денежных местах с большой пачкой купюр в руках, им вывески не нужны. Они задают курс сами исходя из потребностей рынка.
«Люди посерьезней просто стоят на вокзалах и денежных местах с большой пачкой купюр»! Похоже, всю мою логику, все мое понимание финансовой системы, сути правильного и неправильного – схватили, скомкали и, насмехаясь, кинули мне в лицо. Занимающиеся деньгами нелегально удобней и надежней банков, и стоят на виду, а не прячутся от налоговиков по темным задворкам. Да. Мне нужно было время, чтобы переварить такую несуразицу, и я, поблагодарив Карла за подсказку, погрузился в себя.
Карл стал общаться с нашими попутчицами, но ни единого слова из сказанного я не понял. Похоже, данный язык относился к совершенно иной языковой группе, что резко снижало мои шансы понять на интуитивном уровне, о чем идет речь. Ничего, главное, что я переехал границу, защитившую меня и мою фигурку от преследователей. Чтобы окончательно перестраховаться, нужно будет выйти в каком-нибудь городе, не доезжая до места, указанного в билете, сесть на максимально далеко идущий пригородный поезд, и даже намек на остаток за мной следа гарантированно исчезнет. С этими мыслями я погрузился в изучение нового мира, пробегающего за окном, под мерное и ритмичное постукивание вагонных колес.
Частные дома всех поселений, начиная от приграничных районов, были, на удивление, большими и, на удивление, неухоженными. По размерам они ничуть не уступали домам в далеко не бедных районах моей родины, но в них чувствовалось то же непонятное мне противоречие, как и во всем, что я узнавал. Все эти дома были стянуты в кучу, почти налеплены один на другой, как в бедных индийских кварталах. А сами дома хоть и поражали своими габаритами, но маленькие территории вокруг были бедными и неухоженными. Ко всему этому, территория каждого из участков была очерчена сопоставимым с размером и высотой домов забором.
В привычном для меня мире граница территории очерчивается живой изгородью, декоративным заборчиком, который можно при желании перешагнуть, ну или простой декоративной клумбой, разделяющей два типа газонов соседских домов. Высокие добротные заборы у нас были только на больших виллах богатых и знаменитых людей, требующих охраны. А тут непонятно, отчего человек, имеющий возможность купить или построить дом таких размеров, не может себе позволить купить участок земли побольше и нормально его обустроить. Возможно, они здесь готовятся к зомби-апокалипсису, и это оптимальный периметр, который может защитить одна семья. По крайней мере, других объяснений я пока не находил.
Бабушка с внучкой начали понемногу собираться. Мы ещё пару раз приятно переглянулись с младшенькой, и хоть заспанность уже давно покинула её личико, приятное тепло, исходившее от её невинной прелести, осталось. Я прекрасно понимал, что раскрыла для меня фигурка. Девочка была чистой родниковой водой, только что вырвавшейся из глубин земли, ещё не замутненной ничем в этом мире, а оттого такой приятной. Ей ещё предстоит пройти долгий путь ручейка, речушки, реки и моря, чтобы стать океаном женской житейской мудрости, как её бабушка. Ей ещё предстояло узнать первую любовь, познать первую близость и страсть, радость материнства и гордость за внуков. Природа уже сформировала её для прохождения пути, вложив в нее женские желания. И сейчас я ощущал то тепло с легким оттенком сексуальности, которым она согреет в будущем своего любимого мужчину, тепло домашнего очага, которое каждая женщина распространяет на границы своих семейных владений. Мне было приятно находиться в компании столь милого создания.
* * *
Через пару часов мы подъехали к первому большому городу, и бабушка, с доброй и приятной от завершённого путешествия улыбкой, попрощалась с Карлом и со мной. Теперь в ней угадывалась та самая девочка, что сидела рядом, только годы прожитых лет наложили на её лицо тяжелые морщины. Я помог им вынести из вагона одну из сумок, ещё раз попрощался с обеими, помахав рукой, и приятное присутствие закончилось приятным расставанием. Мне было жаль, что я так и не узнал имени девочки, ведь образу, которому предстоит храниться в памяти, всегда нужно имя. Еще держась за нее взглядом, я показал пальцем на себя и произнес:
– Петр.
Перевел палец на нее и вопросительно наклонил голову. Она, удивленная тем, что ехала с Филиппом, немного замешкалась и ответила:
– Оксана.
Мы обменялись милыми улыбками, теперь можно было спокойно идти каждому своей дорогой. Мой легкомысленный поступок с именем меня немного приободрил. Холодная и логичная последовательность моих действий за последние пару дней уже начала меня угнетать. Человек не должен жить только умом, сухо как машина. Маленькие глупости и неточности как раз таки и делают нас людьми, придают каждому из нас индивидуальность.
Вернувшись назад, я застал Карла жующим бутерброд, на столе у него стоял стакан, как я понял, с чаем в причудливом металлическом подстаканнике, скорее всего, пришедшим к нам из глубины прошлых столетий. Мне показалось, что это какая-то семейная реликвия изготавливающих кирпичи бизнесменов, но кусочки сахара в обертке с нарисованным поездом противоречили моему предположению.
– Где вы взяли этот раритет?! – с неподдельным интересом спросил я Карла.
– А, вы про подстаканник, – уточнил он. – Мило, правда? Чай у проводницы можно купить, если хотите.
– У меня пока нет их денег, я бы с радостью.
– Давайте я вам возьму, это копеечные растраты, – ответил Карл, сразу же куда-то вышел, дожевывая на ходу, а секунд через двадцать вернулся назад и продолжил обед.
Еще через минуту пришла деловитая проводница, что-то сказала и поставила на столик точно такую же раритетную вещицу с таким же сахарком в паровозики. Стакан был наполнен, как оказалось, неимоверно горячей бурдой, именуемой в здешних местах чаем. Но только ради того, чтобы подержаться за подстаканник, его стоило выпить. К тому же было бы неудобно его не выпить после такого жеста щедрости
