И тогда Сиверцев решил больше к Зине не возвращаться. За ненадобностью. И чтобы не мешать ей с Ксенией жить их собственной жизнью. Кроме того, глупо было прийти как ни в чем не бывало и никак не объяснить свое длительное отсутствие, а объяснить его он не мог, поскольку объяснять было тоже глупо, так как совершенно нечего. Да и не хотел он никому и ничего объяснять. Не считал нужным. И наверное, он бы не вернулся. Если бы не получил зарплату. Зарплата у Сиверцева была по нынешним временам высокая. А если сравнивать с большинством других людей, то очень высокая - соответствующая квалификации. И он ходил с этой своей высокой зарплатой в кармане и не знал, что с нею делать. А его через каждые тридцать метров встречали какие-то люди и спрашивали: "Который час? Который час? Который час?" Сиверцев, не глядя на свои часы, всем им отвечал: "Без десяти одиннадцать. Без десяти одиннадцать. Без десяти одиннадцать". Отвечал так, пока не спохватился, что без десяти одиннадцать было минут пятнадцать или двадцать назад. И это бесцельное хождение по улице с зарплатой в кармане, и этот интерес прохожих к точному времени мучили его, не давая сосредоточиться на чем-нибудь ином, более для него важном и значительном.
Дома Сиверцев отложил обычные полторы сотни матери - на оплату квартиры, на лекарства и прочее, решил, что купит себе на лето светлые брюки, потому что у него есть новые светлые туфли, которым уже три года и которые не с чем носить. Оставил сколько-то себе на карманные и другие повседневные расходы, сколько-то на покупку еды. А куда истратить оставшиеся, основные деньги, Сиверцев так и не придумал. И он, помаявшись, отнес их Зине и положил, как всегда это делал, на телевизор, а Зина, как всегда, сделала вид, что этого не заметила. Мало ли что там, на телевизоре, может лежать. И Сиверцев опять остался и не ушел, и опять стал жить там, где жить привык. И жил несмотря ни на что. И ни на что не обращая внимания. То есть он видел и слышал все, что происходит вокруг, но внимания на это не обращал никакого. Даже когда на дне рождения Ксении ее подруга пожаловалась, что родители у нее разводятся, и она остается с матерью - вдвоем. А Ксения ее успокоила: "Ну и что, мы тоже с мамой вдвоем - и все классненько." Именно так она сказала - классненько. И Сиверцев сначала пропустил ее слова мимо ушей, а потом подумал, что, может быть, она просто его не видит. И считает, что его здесь нет ни сейчас, ни вообще. Хотя сделать к столу французский луковый салат Ксения его просила, и он стоял и плакал над ним, потому что резать лук нужно было очень и очень мелко, иначе салат получался совсем не таким, как нужно. Нет, дело, конечно, не в салате, а в том, что раз Ксения просила его этот салат сделать к своему празднику, значит, она должна была его видеть и различать. По логике вещей. Но с логикой вещей и с вещами в последнее время тоже стало происходить что-то непонятное и необъяснимое. Вещи стали куда-то исчезать. Не все и не сразу. Все вещи и не могли исчезнуть, так как основной своею частью хранились на материнской квартире там места свободного было больше и в шкафах, и на вешалке, и вообще. Исчезала то одна незначительная вещь, то другая, то третья. Каждый день Сиверцев не мог что-нибудь найти. Какой-нибудь обиходный пустяк. Футболку, носки, авторучку, крем для бритья, блокнот. Каждое утро он чего-нибудь недосчитывался. Какой-либо мелочи вроде чашки или ремня, или галстука. И все это даже не казалось Сиверцеву странным. Почему не казалось, неясно, но не казалось. И не очень раздражало. Потому что подолгу Сиверцев ничего не искал и не задумывался, как и куда мог исчезнуть тот или иной неодушевленный предмет. Он обнаруживал новую пропажу, констатировал, что пропажа случилась, относил ее на счет беспорядка и забывал о ней не сходя с места. В смысле, забывал о пропавшей вещи. Как будто у него ее никогда не было. Он ведь вообще к вещам был равнодушен. Вещи интересовали Сиверцева лишь постольку, поскольку ему приходилось жить среди них и ими в процессе жизни пользоваться. Как и всем другим людям приходилось. Но, видимо, если бы пришлось жить без вещей, Сиверцев не слишком бы расстроился и испугался. Потому он и не придавал большого значения этим ежедневным исчезновениям. Даже когда на месте его спального кресла - у письменного стола - обнаружился модный вращающийся стул современной конструкции, Сиверцев всего лишь подумал "на этом стуле Ксении будет удобно делать уроки". А о том, куда могло деваться из квартиры такое огромное и тяжелое сооружение, как его кресло он не подумал. И о том, что без кресла ему не на чем будет спать, тоже Сиверцев не подумал. Он не боялся никаких неудобств. Как не боялся с некоторых пор вообще ничего. Если не считать одного момента. Наступления этого момента он стал в последнее время бояться.
С некоторых пор Сиверцева по-настоящему волновало, что в конце концов наступит день, когда исчезнет из стаканчика в ванной его зубная щетка. Этого он действительно боялся. Поскольку Сиверцев без многого мог жить и обходиться, практически без всего мог жить и обходиться Сиверцев, но без зубной щетки он жить и обходиться не мог даже при большом желании.
Которого, кстати сказать, у него и не было.
КАРТОТЕКА
Петр Сергеевич опустил ноги на пол, вены вздулись и проступили сквозь кожу. И стали похожи на синие деревья кронами вниз.
Петр Сергеевич поднял свое тело над постелью, тело хрустнуло и осело.
Петр Сергеевич задержался на диване в сидячем положении и посидел, приводя себя в утреннее состояние духа. Осознавая готовность к проживанию нового грядущего дня. Наконец он встал во весь свой, когда-то немалый рост, прочистил горло, подошел к телефону и начал вертеть диск. Диск на каждом повороте взвизгивал.
- Майор Макуха у телефона, - сказал Петр Сергеевич в трубку.
- Да пошел ты, - ответила трубка и задумалась. Видимо, подбирая соответствующий случаю адрес.
Майор Макуха нажал пальцем на рычаг и сказал: "Опять этот пидор драматический дежурит". А сказав так, он оделся во все шерстяное и теплое, чтоб радикулит свой холодом лишний раз не провоцировать, и вышел из дому в туман осеннего утра. И пошел по улице в тумане и в нужном направлении. На ходу Майор Макуха думал, что времена не выбирают, в них живут. И живут так, чтобы не было мучительно и стыдно. Даже на вынужденной пенсии. По долгу службы, в общем, живут.
Майор Макуха после того, как его не заслуженно, а благодаря сволочам-сослуживцам и распаду нерушимого Союза советских республик, ушли на вечный отдых, продолжал жить напряженно, в привычном трудовом ритме. Потому что он был не согласен и не сломлен. На отдыхе он занимался своим любимым делом жизни так же, как занимался им всегда. В тех же пределах и рамках. И то, что обстоятельства изменившись, стали менее благоприятными, и выполнение служебных функций сильно усложнилось, майора Макуху не смущало и не останавливало ни на йоту. "А кто сказал, что жить и работать надо легко и беспрепятственно?", - спрашивал он у себя строго. И сам себе не задумываясь отвечал: "Никто не сказал. И не зря".
С прошлого раза дверь знакомого парадного изменила свой облик, можно сказать, на противоположный, то есть до полной неузнаваемости. Майор Макуха подумал сначала, что ошибся адресом. Но он быстро установил, что не ошибся. Визуально осмотревшись вокруг, установил. Адрес был правильный и тот самый. Просто на входе в подъезд смонтировали железную дверь и заперли ее на замок-автомат. И повесили так называемый домофон. Для полноты общей картины.
- От кого прячетесь? - сказал вслух, но в никуда Майор Макуха.
Он набрал на кнопках "23" - номер квартиры - и подождал разумный отрезок времени. Ответа не последовало. Тогда майор добавил спереди шестерку - номер этажа.
- Да, - сказал, потрещав, динамик домофона.
- Майор Макуха у подъезда, - сказал майор Макуха.
- Опять, - сказал динамик.
- Ты меня лучше впусти по-хорошему, - сказал майор Макуха. - А то сам знаешь. Органы тех лет шутить не любят.
Дверь щелкнула замком и качнулась на петлях - наружу. Майор Макуха потянул скользкую, набалдашником, ручку и вошел внутрь. "Смотри ты. Всегда было насрано, а как от народа отгородились, так сразу и установилась чистота не хуже чем в аптеке No1 города Москвы". Майор Макуха давно подозревал, что вся грязь и весь беспорядок в стране происходят от народа. Не было б народа, и страна могла иметь совсем иной внешний вид. Но стран без народов не бывает. И это непреложный факт и закон бытия, поскольку таков миропорядок вещей под солнцем и луной.
Майор Макуха заперся в лифте и запустил его на подъем - изнутри лифт блестел, сверкал и зеркально отсвечивал панелями. Плюс ко всему он благоухал. Его явно взбрызнули чем-то освежающим. И взбрызнули недавно. "Осквернитель воздуха с яблочным ароматом", - без труда определил майор Макуха, так как дома, в туалете, он пользовался точно таким же. Ему бывшие сослуживцы и соратники на день рождения подарок сделали. Правда, недавно их подарок закончился. И слава богу. Потому что майор Макуха этот запах терпеть не мог и органически не переваривал.
