— Уйми свой язык, старуха! — уже в голос расхохоталась хорошенькая Аминет. — А то он мелет вздор, как шалабанда, а в голове твоей пусто, как в пустом котле…
— Не ссорься, джаным! — протянула сонным голосом красавица Каримат. — Не ссорься!
— Что мне ссориться с глупой девчонкой! Мне и неприлично это… Я ее хозяйка и повелительница; только бестолковая коза не хочет понимать этого! — надменно произнесла Зайдет и, преисполненная важности, вышла из комнаты.
За порогом общей сакли, служившей столовой для многочисленных членов женской половины сераля, находился длинный коридорчик, который вел в крошечную каморку на самом конце его. Зайдет быстро миновала темный проходец и, остановившись у небольшой двери, толкнула ее, предварительно сняв с нее засов.
В крошечной каморке, похожей скорее на гроб, нежели на комнату, в углу на связке соломы лежала худенькая белокурая девочка. Ее огромные глаза грустно и жалобно смотрели из-под темных тонких бровей. Несмотря на полное изнурение, ясно выражавшееся на худеньком личике, белокурая девочка казалась хорошенькой, как ангел.
Но красота ребенка не трогала озлобленной и всегда всем недовольной Зайдет. Она быстро приблизилась к девочке и, впиваясь в нее гневным взором, спросила:
— Ну что, надумала ты наконец отправиться к мулле, несчастная гяурка?
Бледное лицо ребенка покрылось слабым румянцем при этих словах.
— Оставь меня! Зачем ты приходишь меня мучить? Я уже раз сказала тебе, что никогда не изменю вере отцов… Что же тебе надо еще от меня?
— Что мне надо от нее? Вот глупая баранья башка! Или ты не слышала, что приказал повелитель?.. О, что за бессмысленные дуваны все эти урусы! Не понимают собственного счастья. Ведь сто раз говорили тебе, глупая девчонка, чтобы ты приняла нашу веру, ислам. Сам повелитель указал Магомету-Шеффи взять тебя в жены, когда ты подрастешь. Подумай, какая честь ждет тебя, презренная караваш! Ты, несчастная пленница-гяурка, будешь супругой сына имама! Не глупи же и не упрямься, Тэкла! Помни, что я могу силой заставить тебя стать мусульманкой…
— Никто не заставит меня изменить Христу! — проговорила девочка. — Я останусь верна Ему, знай это, госпожа, и не мучь меня понапрасну.
— Но ты не можешь стать тогда женой Магомета-Шеффи! — воскликнула Зайдет.
— Магомета-Шеффи, — с горечью произнесла девочка, — того самого Магомета-Шеффи, который чуть не изуродовал меня два года тому назад… О, храни меня Господь от этого! Нет! Нет! Я была и останусь христианкой, и оставь меня с твоими дикими речами, госпожа! Оставь меня.
— Ты должна быть почтительнее с женою имама! — вне себя вскричала Зайдет. — Разве ты не знаешь, что в мою полную собственность отдал тебя господин?
— Оставь меня или убей поскорее, — простонала чуть слышно несчастная. — Я хочу смерти и только смерти, я слишком страдаю! Жизнь надоела мне…
Бледное лицо Зайдет вдруг приняло мягкое выражение, так мало идущее к нему.
— Слушай, Тэкла, — как только могла ласково проговорила она, — слушай! Имам обещал мне большую награду, если я уговорю тебя принять веру Аллаха… Я всей душой хочу услужить ему. Если ты исполнишь его повеление, я засыплю тебя подарками и ты будешь моей второй дочерью после Нажабат, если нет, — берегись! Я выдумаю тебе такие мученья, которые не снятся во сне, и ты скоро поймешь, как невыгодно тебе не слушаться твоей повелительницы!
— Зачем ты говоришь это, госпожа? — произнес слабый голосок Тэклы. — Я тебе давно сказала, что не боюсь никого и что смерть будет для меня избавлением…
— А… если так! — прошипела Зайдет и, сорвав со стены висевшую на гвозде нагайку, ударила ею изо всей силы Тэклу по плечам.
Несчастная девочка испустила продолжительный стон… Этот стон не разжалобил, а скорее еще более раздражил разъяренную женщину. Не помня себя, она наносила теперь удар за ударом по спине и груди бедного ребенка…
Худенькое тельце Тэклы билось и извивалось под немилосердными ударами Зайдет. Неизвестно, чем бы окончилось все это, если бы на пороге комнаты неожиданно не появилась кривоножка Нажабат.
Она значительно выросла в эти два года, но ее исковерканные ноги не выпрямились за это время.
— Мать! Мать! — кричала она, захлебываясь и волнуясь. — Новость у нас, новость! У Гассана в гудыне сидит пленник. Патимат узнала это от наших караваш и сказала Джемалу, чтобы он просил за него отца…
— Что ты мелешь такое, кривоногая шалунья? — так и закипела разом охватившим ее любопытством Зайдет.
Такое происшествие, как появление нового пленника в ауле, было очень важным событием в однообразной жизни затворниц. Немудрено поэтому, что Зайдет позабыла весь мир, услышав от Нажабат захватывающую новость.
— Клянусь Аллахом, правду говорю тебе, мать… Сейчас Патимат была в серале… Рассказывала, как там пляшут… Эх жаль, что я уродилась с такими ногами, а то бы я показала этим косолапым медведицам, как у нас надо плясать лезгинку! — с заметной завистью произнесла девочка.
Но Зайдет и не слушала ее.
Совершенно позабыв о своей пленнице, вся охваченная непреодолимым желанием как можно скорее поделиться новостью с остальными, она со всех ног кинулась в сераль. Нажабат на своих кривых ножках заковыляла вслед за нею…
Тэкла, почти потерявшая сознание под жестокими ударами нагайки, долго лежала без движения, издавая слабые стоны. Потом она медленно поднялась и села на своей соломе… Что-то теплое и липкое текло у нее по шее, прямо на обнаженное плечо… Хлесткая и твердая, как кинжал, нагайка, глубоко врезавшись в нежное тело девочки, оставила на нем кровавую борозду. Зайдет не жалела силы и рук, наказывая свою маленькую пленницу. Это повторялось часто, очень часто.
Около года уже уговаривали Тэклу женщины сераля принять их веру. Они действовали не по собственному желанию. Шамиль приказал им это. Он хотел женить сына впоследствии на пленнице, потому что дочери наибов, на которых женятся сыновья властителя, неудобны были ему: надо было бы тогда родниться с семьей невестки и приближать к себе нежеланных людей. Все это хорошо объяснила Тэкле ее мучительница. Но из всего этого бедная девочка только поняла одно: ее хотят сделать мусульманкой, да еще, вдобавок к тому, женой ненавистного ей Шеффи. О, она не хочет, не хочет этого! Жестокий, недобрый мальчик всячески изводит и мучит ее. Он и Нажабат… Но это ничто в сравнении с тем ужасом, который ожидает ее в ближайшем будущем… Принять мусульманство! Позабыть Христа! Христа Иисуса, которому она привыкла молиться с колыбели!.. Забыть наставления еэ близких!..
Словно сквозь сон слышатся Тэкле речи ласковой княгини:
— Что бы ни было, девочка, крепись! Всеми силами борись за свою веру… Не изменяй ей.
О да! Она не изменит! Ведь Милосердный Господь поможет ей! Поможет так же, как Он помогал и святой Нине, просветительнице Грузии, и многим другим… Да, да. Он спасет ее, Тэклу, Он, кроткий и могучий Христос Спаситель! Но только не скоро, может быть, очень не скоро… Ах, если б поскорее! Эта жизнь в борьбе становится невозможной для ее детских силенок… Вот брошена на полу окровавленная нагайка Зайдет… Завтра ей опять найдется работа, этой нагайке… Все плечи, спина и грудь Тэклы уже исполосованы ею, а впереди будет еще хуже: ее могут насильно заставить принять мусульманство! Ее — христианское дитя! Нет, нет! Она не перенесет этого ужаса.
Бедная девочка вздрагивает всем телом. Потом поднимает голову, оглядываясь кругом. И вдруг быстрая, как стрела, мысль мелькает в ее мозгу… Что это?.. Дверь ее каморки, которую всегда тщательно закрывали на замок, открыта… Зайдет, заинтересованная своей новостью, позабыла второпях запереть ее… А что, если?..
Жгучим огнем охватывает дрожь все тело Тэклы… Дрожь неожиданности, восторга… Счастье свободы разом представляется близким и возможным… Бежать?.. Да, бежать!.. Сию минуту… сейчас!
Она медленно поднимается со своего ложа… и тихо-тихо крадется к порогу… О, как сильно бьется ее маленькое сердечко!.. Куда и зачем она идет? Тэкла старается не думать об этом… Она не знает дороги из этой глухой стороны… Говорят, Ведени окружают дремучие леса, в которых водятся дикие звери… Так что же? В тысячу раз легче погибнуть в лесистых Андийских трущобах, нежели выносить мучения Зайдет теперь и Магомета-Шеффи впоследствии, — легче, чем быть насильно отторгнутой от истинной веры Христа. И девочка, затаив дыхание и хватаясь за стены слабыми ручонками, медленно крадется по длинному переходу. С женской половины сераля до нее доносится хохот и визг… Это Нажабат рассказывает там что-то громко…
И все смеются… И эта гостья тоже — красавица Каримат… И голос Шуанет слышится ей… О, какая добрая эта Шуанет! Когда Зайдет бьет ее, Тэклу, она заступается постоянно… Только не очень-то ее слушает имам… Зайдет, как старшая, имеет больше веса… Тэкла сама не знает, почему ей все это приходит в голову теперь, когда вся ее душа рвется на свободу. Она точно хочет отвлечь свое внимание от рокового шага. Скорее бы, скорее миновать этот ужасный переход, и тогда… Если бы Патимат была здесь! Патимат — ее добрый ангел… Она бы помогла ей бежать… Патимат любит и жалеет ее… Но она там, в кунацкой, танцует лезгинку и не думает о бедненькой Тэкле! Там все они, и Джемалэддин тоже… О, какой он чудесный! Он несколько раз бранил Зайдет за то, что она мучает ее. За это Зайдет его не любит… Да и многие его не любят здесь. Оттого он всегда такой скучный и бледный и у него такие печальные глаза…
