- Но, но... - нерешительно пролепетал нервный пассажир, - как же так?.. он в страхе уставился на револьвер в руках стоявшего теперь уже в салоне трамвая, прямо напротив него огромного вагоновожатого; я и не предполагал в нем такой рост, трудно было предположить это, глядя на него, сидящего в своей маленькой кабинке.
- Я же... - продолжал лепетать нервный субъект. - Вы же меня на смерть посылаете... Вы подумайте... Подумайте хорошенько, вас ведь будут судить. Вы меня на смерть посылаете, - лихорадочно и выразительно повторял пассажир, будто стараясь вбить эту несложную мысль в тупую башку вагоновожатого.
- Здесь вам грозит смерть не меньше, чем там, - сказал тот.
- Молчать! Исполнять приказания! Марш за дровами! И вы тоже! Марш! - дулом револьвера он показал на меня.
Я понимал, что любые отговорки будут пустыми в данный момент, хотя бы потому, что почти все их бестолково использовал нервный пассажир, но одну, как мне показалось, более или менее вескую я отыскал, и как утопающий за соломинку, ухватился за нее, надеясь, спастись.
- А почему не он? - я кивнул на спящего пассажира.
На миг вагоновожатый, казалось, несколько растерялся, было видно, что эта мысль просто не приходила ему в голову.
- Но он же спит, - нерешительно возразил вагоновожатый.
- Разбудите, - сказал я, - и пусть он пойдёт вместо меня.
- Ну уж нет, - сказал вагоновожатый. - Дудки! Он пойдёт вместо себя! А вы пойдёте вместо себя. Пойдёте все вместе, все трое.
- И вы тоже пойдёте, - сказал я, глядя на него в упор, как человек, которому уже нечего терять.
- Да, да, на самом деле, - вдруг влез в разговор нервный пассажир.
- Что это такое, если человек спит, значит на смерть нужно посылать другого, глупости какие, господи...
- Честно говоря, об этом я не подумал, - виновато произнёс вагоновожатый. - Что ж, разбудите его, - обратился он к нервному пассажиру, - Не подумал, - с досадой повторил он, покрутив головой и ухмыляясь, - Я и не замечал его попросту... Спит себе и спит... А я и не замечаю... Спящий -.что мёртвый, толку мало... Потому, наверно, и не замечал... Мы растолкали спящего пассажира, в двух словах объяснили ему в чём дело. Он похлопал глазами и, позёвывая, ничему не удивляясь поднялся, повертел затёкшей, громко хрустнувшей шеей, и пошёл с нами к выходу из трамвая.
- А что же вы не идёте? - спросил я вагоновожатого, уже готовясь выходить.
- Я не могу отлучаться, - убеждённо произнёс он. - Что бы ни случилось, я должен быть здесь, на, своём рабочем месте. Даже если умру, должен умереть здесь. Только тогда мои дети могут получать пособие после моей смерти. Это оговорено в контракте. Так что, я полностью полагаюсь на вас. Идите, - и он легонько ткнул мне в плечо коротким дулом револьвера.
Мы втроём вышли из трамвая и побрели по хрустящему под ногами снегу, под сыпавшими сверху хлопьями. Было холодно, но шагать было приятнее, чем сидеть неподвижно в промёрзшем вагоне трамвая. Мы оставляли тёмные глубокие следы на ровной белоснежной поверхности степи, и я обратил внимание, что следы тех, что прошли здесь до нас, уже трудно было различить, они были занесены снегом. Мы медленно шагали в сторону темнеющего вдали леса, откуда временами слышался разноголосый вой, переходящий в урчание.
- Мне страшно, - упавшим голосом тихо произнёс нервный пассажир.
- Э-эх-х! Поспать бы сейчас, - сказал второй пассажир, - минуток пятьсот-шестьсот... Прошлую ночь не сомкнул глаз до самого утра, вот поверите... У тёлки одной оставался, что было, расскажу потом обхохочетесь...
Мы отошли уже на порядочное расстояние от того места, где стоял трамвай. Я оглянулся - окна трамвая чернели, ночь поглотила номер и какую-то рекламу, размалёванную на его борту, отсюда уже нельзя было различить ничего. Я увидел в окне кабинки лицо вагоновожатого. Он смотрел нам вслед. Увидев, что я оглянулся, он помахал рукой.
