Большой Суррогат качает головой. Смотрит на арбузный ломоть, задумчиво говорит:
- Кусок - единый арбуз; если красное ешь - еще человек, а примешься за зеленое - уже свинья. Как все хрупко! Но сегодня съеденное идет в Астрал. Так сказано мудрыми в Священном Отрывном Календаре.
Джон делает паузу и объясняет со вздохом:
- После того, что они тебе там, в приемном отделении, вкололи, ты уже дух, - возражает Джон Большой Суррогат. - Ты мертвец. Разве ты не замечаешь? Ты мертв, но в то же время - ты дух, зовущийся Пушкин. Ты вернулся докончить начатое. Ты явился, чтобы выказать благородство и свершить предназначение.
Лежащий долго смотрит на него. Потом медленно прикладывает руку к сердцу, прислушивается. Из приоткрытой форточки доносится шум близкого моря.
- Ты должен пройти тропою мертвых воинов, - назидательно сообщает Большой Суррогат. - Я буду твоим спутником и проводником. Я отведу тебя к Великой Воде. Подозреваю, что я тоже мертв, но точно мне это неизвестно.
- Все это более, чем странно...
- Чу! - Большой Суррогат перебивает Пушкина. - Ты слышал? Они уже близко. Ну же, бери! Вспомни, кто ты есть, и не мешкай.
Он лезет под койку и достает старинный футляр. Откидывает крышку. В темном бархате сверкают дуэльные пистолеты.
- Не откладывай, возьми их! Погоня близка.
Пушкин нерешительно берет один пистолет в правую руку, второй - в левую. Джон Большой Суррогат нетерпеливым движением взводит оба курка сразу.
- Но я никогда... - упирается Пушкин.
- Ни звука!
Большой Суррогат бросается на пол и замирает. Лежащий предоставлен себе.
Дверь в палату медленно распахивается. В проеме встают два силуэта, черные, в ковбойских шляпах и вроде как в шейных платках. Позади них мертвый свет уже знакомого накаливания, которое даже ночью остается дневным.
Ассасины мнутся, пытаясь угадать, кто из лежащих Пушкин. Какое-то время они думают на отчаянный пододеяльник, но быстро решают, что это не то. Один из силуэтов вдруг простирает палец в сторону Пушкина и с силой втягивает воздух.
Пушкин моргает и неожиданно для себя жмет на спусковые крючки. Палату разрывает грохот, сверкает пламя. Обе фигуры, схватившись за простреленные сердца, оседают и затихают прямо на пороге.
Стрелок с недоумением и ужасом смотрит на дымящиеся пистолеты. Над койкой показывается голова Джона Большого Суррогата. Джон одобрительно цокает чем-то во рту:
- Вот видишь! А ты не хотел мне верить, Пушкин, великий дух земли и небес. Но теперь ты прозрел, и к тебе пришло Высокое Понимание.
Пушкин встает с постели, медленно подходит к умершим ассасинам. Аккорд, второй, третий. Присаживается на корточки, обмакивает палец в черную кровь, пробует на вкус. Потом проводит себе черту через все лицо, начиная со лба. Кладет мазки на впалые щеки. Снимает очки и прячет их во внутренний карман. Обводит красным глаза. Джон Большой Суррогат следит за ним с возрастающим уважением.
Пушкин выпрямляется, засовывает пистолеты за пояс. Негромко просит:
- Веди меня, Джон.
Джон торжественно встает, скрещивает руки - так, что ладони ложатся на плечи, кивает. Он оказывается едва ли не втрое выше и шире Пушкина.
- Да, великий дух. Я поведу тебя к Великой Воде. Мы должны торопиться и проявлять осторожность, потому что один, самый сильный и яростный, еще остался и идет по пятам.
Оба выходят в коридор. Пушкин внезапно приваливается к стене.
- Силы покидают меня, Джон. Не иначе, я и вправду мертвец.
- Тебе хватит сил, великий дух Пушкин. Хватило мне, и тебе тоже хватит.
Пушкин сдвигает брови, прикрывает на миг глаза, открывает, делает шаг. Следующий шаг дается ему немного легче, а дальше все вообще идет замечательно. Беглецы выбираются на черный ход и начинают спускаться по лестнице.
Аккорд. Резкое затемнение, которое тут же сменяется оскаленной харей под шляпой, надвинутой по брови. Крупным планом - сапог, пинающий мертвые тела. Охотник принюхивается и с усмешкой глядит в коридор - туда, где только что скрылись Пушкин и Большой Суррогат. Неспешно проверяет свой арсенал: револьверы, ножи, удавки, кастеты, аркан и дикарскую трубку, плюющуюся отравленными иглами. Хочет идти, но вдруг задерживается, в зверином порыве бросается к левому трупу и запечатлевает на нем долгий поцелуй.
Плавная смена кадра. Без аккорда.
Пушкин и Джон Большой Суррогат крадутся по асфальтовой дорожке. Занимается рассвет. Пушкин без чемодана; чемодан неизвестно, где. Большой Суррогат поминутно останавливается: принюхивается, прислушивается, припадает к земле, разбирая следы.
Пушкин напряженно вглядывается в даль. Его лик изменился, в нем появилась печальная твердость. Задумчиво говорит:
- Я хочу быть таким, как ты, Большой Суррогат. Я хочу научиться всему, что известно тебе.
- У каждого свой путь, великий дух Пушкин. Мое дело - будничное, земное. Такие, как я, назначены вести и охранять. Идем же, нас ждет каноэ.
- Скажи мне, Большой Суррогат, от какого недуга ты лечишься? Как получилось, что ты оказался здесь, в этих стенах?
Джон сумрачно вздыхает, хмурится. Оправляет пояс со скальпами и беличьими шкурками.
- От какого я лечился недуга, я уже не припомню. Это было еще до того, как с гор спустились снега. Я был юн и беспечен. Помню, что в первый же день я поддался соблазну и приобрел на последние средства настойку овса. Тем же вечером меня выписали за пьянство. Куда мне было податься? Я обжился, наладил какое ни на есть хозяйство и пошел по тропе сокровенного познания. Рыскал вокруг больницы годами, обитая то в схронах подвальных, то, волею небес и милостью женщин, ночевал под крышей... На меня объявили охоту. Но где им! Два года кобелил у вдовушки потолки. Да многое случается с нашим братом; земля мой товарищ, и небо, и ветер, и вьюга...
Пушкин выламывает из куста посох и идет, опираясь. Джон Большой Суррогат величественно вышагивает, размахивая руками. Бахрома скатерти, в которую он одет, развевается на ветру. Его мореное лицо напоминает лик деревянного идола.
Пушкин медленно произносит:
- Как странно... Чем дальше я иду, тем больше уверяюсь в своей смерти.
- Ты освятился кровью, брат, - объясняет Большой Суррогат.
Они выходят за ограду и удаляются в сторону залива, над которым встает солнце. Аккорды берутся кучно и сливаются в плач, в котором, однако, есть слабые признаки просветления. Фигурки уменьшаются. Пейзаж застыл, и небо неподвижно.
...Крупный план: востроносые сапоги утверждаются на придорожном валуне. Преследователь поводит волчьими ноздрями и смотрит из-под ладони. Оборачивается. Из дверей больницы постепенно вываливается целая компания, которая складно организуется в процессию. Ее возглавляют Назымов и Фокиш. Ассасин прокручивает барабаны кольтов и властно, ни слова не говоря, указывает путь пальцем в обрезанной перчатке. Прыгает с камня; бежит, держась обочины и пригибаясь.
Пушкин и Джон Большой Суррогат выходят на пустынный пляж. На горизонте - Кронштадт и недостроенная дамба. Волны мягко плещут, покачивая расписное каноэ. В погребальной ладье все готово к последнему путешествию. Туда положена подушка. В изголовье лежат тотем и вампум.
Пушкин неуверенно останавливается.
- Мне - в лодку? - спрашивает он.
- Да, великий дух, - Большой Суррогат совершенно раздувается от значимости момента. - Отсюда ты, непонятное и непостижимое существо, вернешься туда, где скоро, да будет на то воля богов, окажемся мы все. Не знаю, откуда ты прибыл. Наверное, из ада.
Пушкин идет к лодке. Внезапно его останавливает свист. Пушкин поворачивает голову: вдалеке, на пригорке, невозмутимо стоит и усмехается убийца-изувер. Он подобен року, от него не скрыться. Весь вид его показывает, что удара не отвести, и злая судьба настигнет каждого.
Но Джон Большой Суррогат умиротворенно кладет Пушкину руку на плечо.
- Иди, дух Пушкин, - говорит Джон. - Я задержу его. Еще никто не уходил от Большого Суррогата.
Он твердой поступью направляется к убийце. Тот вскидывает револьвер. Джон Большой Суррогат останавливается в десяти шагах и вперивает взор прямо под шляпу ассасина. Тот стоит завороженный, не в силах отвести глаз. Противостояние длится не меньше минуты. Над ними летают чайки, чуя скорую поживу. На сосне хлопает крыльями гриф. Ассасин хрипит и хватается за горло. Взгляд Суррогата убийствен и неотразим. Ассасин оседает в песок. В последнее мгновение он успевает разрядить револьвер, и Джон Большой Суррогат медленно и с достоинством падает.
Все это показано издали, как бы на заднем плане - уже второстепенное, малозначимое событие. Главное действие разворачивается в каноэ. Пушкин взбивает подушку, надевает очки, проверяет, на месте ли направление. Укладывается, скрещивает на груди руки и смежает веки. Бормочет:
- Куда ж нам плыть?..
Берег заполняется людьми.
Белые люди - белые, ибо они все в белых халатах - молча провожают одинокую ладью, в которой покоится великий вождь и безупречный воин. Назымов и Фокиш стоят в первом ряду. Каноэ сносит вдаль; оно превращается в крохотную точку.
